Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Анна ФУНИКОВА


Анна Александровна Фуникова — поэт, переводчик, эссеист, член правления и высшего творческого совета Московской областной организации Союза писателей России. До 1994 года жила в Грузии. Урожденная кахетинская княжна Джандиери. Автор шести поэтических книг, редактор-составитель документальной "Книги памяти жертв политических репрессий жителей города Электросталь". Кавалер Золотой Есенинской медали, лауреат премии "Золотое перо Московии", Чеховской премии, премий имени Ярослава Смелякова и Евгения Зубова Союза писателей России, награждена Золотым дипломом Бориса Пастернака Лиги писателей Евразии и Знаком отличия "За заслуги перед городом Электросталь". Удостоена главной литературной премии Подмосковья — премии Губернатора Московской области имени Роберта Рождественского.


СЛОВО О ГРУЗИИ
1. У ПАМЯТИ НЕТ РАЗЛУК


Как сквозь незатейливое смешение красок, нанесенное на холст неопытным художником, вдруг проступают уверенные мазки кисти талантливого живописца, так в изумрудную вязь переделкинского сада, где пишутся эти строки, просачивается синь большей высоты.
В ней, подобно кольчуге, звенит на мощных ветвях далеких платанов Грузии сочная и тяжелая зелень.
Грузия! Край юности, канувшей в беспечально светлые воды времени, родина ослепительного апельсинового солнца и заповедно-высоких чувств!
Закрою глаза и вижу — проспект Руставели, плывущий мимо поток красивых приветливых лиц, слышу выразительную гортанную речь.
Неужели все это только в прошлом, лишь ностальгия перебирает струны души?
Много лет назад вдруг обуяла сердце тоска предчувствия будущей разлуки с Грузией, и случилось это со мной во время работы над переводами стихотворений одного из лучших поэтов этой страны Галактиона Табидзе:

Минет лето. Расстанусь с музою.
Ветер травы склоняет бережно...
У души остается Грузия —
Не надежда, не вера прежняя.

Силы нет уповать и маяться.
Полно! Близится откровение.
Жизнь идет, словно сон без радости,
Смерть — единственное спасение.

Неподвижны глаза незрячие
И открыты глаза незрячие.
Смотрят в небо чужбины горестно,
Неподвижно глаза незрячие.

Долгие годы провел вдали от родины другой замечательный грузинский поэт — Николоз Бараташвили.
Перевела его известное стихотворение "Мерани" и вновь ощутила неизъяснимую тревогу. Грядущая разлука звучала в строках:

Отчий дом покидая, приюта лишаюсь и родины,
Распрощаюсь с любимой и милой — не свидимся более.
В чистом небе звезда воссияла — сестра моя сводная.
Только с ней поделюсь, мой Мерани, любовью и болью.

Знаю, конь вороной, похоронят меня не на родине.
Не заплачет навзрыд над могилою дева любимая.
Только выклюют очи открытые черные вороны,
И развеют осенние ветры останки постылые.

Росы с неба падут в изголовье — не слезы возлюбленной,
Не заплачут друзья — кликнут в поле злорадные коршуны.
Оттого, заклинаю, не думай о доле загубленной,
Прокляни, презирая законы судьбы непреложные...

И случилась разлука с Грузией — подругой и матерью, но нет разлук у памяти, где в отрогах скалистых гор раскинул свой волшебный шатер роскошный тбилисский Ботанический сад; там ждут меня милые друзья, и вся жизнь еще впереди.
Пытаясь удружить, память цепко вырывает из вороха истлевших дней одно за другим любимые лица.
Георгий Маргвелашвили — известный в Грузии критик, поэт и переводчик, который помог мне с первыми публикациями в журнале "Литературная Грузия".
Запомнился единственный его совет мне, как начинающему поэту, — ничего не ждать от окружающего мира. Только писать, писать и писать.
Тогда, в двадцать лет, я не поняла и не приняла этого совета всерьез; лишь теперь, спустя десятилетия, осознаю его мудрость.
Это ли не девиз настоящего Творца?

Давид Наумович Давыдов — Мастер фотопортрета, чьи выставки побывали во всех странах мира.
Со стен его комнаты с высоченными потолками в центре Тбилиси на меня глядели лица, лица, лица.
Творец всегда должен быть одинок. Так считал Мастер.
Только в одиночестве возможно создание подлинных шедевров духовности и таланта, какими были эти одинокие лица, выхваченные светом из тьмы будущих разлук.
Георгий и Давид, где, как не в Грузии, могли бы вновь встретиться наши тени в зыбком четвертом измерении воспоминаний?
Память шелестит страницами улетевших дней, высвечивает ранее непонятные пустоты. Нет у нее разлук.
В ней, как в большом заброшенном доме, живут незабытые, любимые тени.
В окна дома бьет с высоких грузинских небес сотнями пальцев по глазам апельсиновое солнце. И болит невидимая душа, как болела у поэта Шота Нишнианидзе, когда три десятилетия назад он обращался к Всевышнему:

Пошли мне жестокую боль сожаленья —
Обидеть не дай незаслуженно друга.
Прошу оскорбления и униженья,
Удары возмездья приму без испуга.

Умножь мои краткие встречи с тобою —
Иного у Бога просить я не смею.
Спаси мою грешную душу любовью,
Поведай, что будет с Отчизной моею?

Боже, спаси и сохрани Грузию!

Примечания:
В тексте приведены отрывки моих переводов с грузинского стихотворений "Неподвижны глаза незрячие" Галактиона Табидзе, "Мерани" Николоза Бараташвили, "Спаси мою грешную душу любовью" Шота Нишнианидзе

                                     МЕРАНИ
                   НИКОЛОЗ БАРАТАШВИЛИ


Мчится конь безрассудный, не ведая сна и дороги.
Кликнул ворон зловеще, кончину мою предрекая.
Только конь непослушный летит, словно вихрь одинокий,
К скользким тропам и кручам в беззвездной ночи привыкая.

Ветр собой рассеки, мой собрат, над скалистыми кручами,
Уноси от беды, не кляня бесконечные странствия!
Не щади ни себя, ни меня — пусть обоих измучает
Твой полет, конь судьбы, пусть тебя не смущают препятствия...

Отчий дом покидая, приюта лишаюсь и родины,
Распрощаюсь с любимой и милой — не свидимся более.
В чистом небе звезда воссияла — сестра моя сводная.
Только с ней поделюсь, мой скакун, и любовью и болью.

Знаю, конь вороной, похоронят меня не на родине.
Не заплачет навзрыд над могилою дева любимая.
Только выклюют очи открытые черные вороны,
И развеют осенние ветры останки постылые.

Росы с неба падут в изголовье — не слезы возлюбленной,
Не заплачут друзья — кликнут в поле злорадные коршуны.
Оттого, заклинаю, не думай о доле загубленной,
Прокляни, презирая законы судьбы непреложные.

Пусть, отвергнутый всеми, уйду безвозвратно, безвременно,
Пусть обманет любовь, завлекая посулами ложными…
Ты лети, мой скакун! Нас судьба подвергает гонению,
Вихрем в синей ночи уноси мои думы тревожные!

Неспроста, вороной, этот путь мы с тобою затеяли.
Он проторен тобой и навеки собратьям останется.
Вольным ветром навстречу с вершин белоснежных повеяло,-
Вместе с ним улетим, о покое не смея печалиться!

Мчится конь безрассудный, не ведая сна и дороги.
Кликнул ворон зловеще, кончину мою предрекая.
Только конь непослушный летит, словно вихрь одинокий,
К скользким тропам и кручам в беззвездной ночи привыкая.

Перевод с грузинского Анны Фуниковой

              НЕПОДВИЖНЫ ГЛАЗА НЕЗРЯЧИЕ

              ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ

Сенокоса пора зенитная,
Но безрадостны дни горячие:
Солнце умерло беззащитное,
Не закрыло глаза незрячие.

Неподвижны глаза незрячие,
И открыты глаза незрячие,
Смотрят в небо чужбины горестно,
Неподвижно глаза незрячие.

С тайной мукой внимает голосу
Сна Вселенной светило спящее...
Неподвижны глаза незрячие,
И открыты глаза незрячие.

Лиры шепчут слова заветные,
Умолкают в последней ярости,
Обрываются струны медные,
Звуки музыки удаляются.

Немощь прерванного дыхания,
Но откуда-то слышно пение...
Длится время, как умирание.
Кто тебе неподвластен, тление?

Минет лето. Расстанусь с музою.
Ветер травы склоняет бережно...
У души остается Грузия,
Не надежда, не вера прежняя.

С тайной мукой внимает голосу
Серафима светило спящее...
Неподвижны глаза незрячие,
И открыты глаза незрячие!

Я прощаюсь... Носи, печальная,
Бархат черный. Печали временны.
Песня слышится погребальная,
Плач Цереры во мгле рассеянной.

Силы нет уповать и маяться,
Полно! Близится откровение.
Жизнь идет, словно сон без радости,
Смерть — единственное спасение.

Неподвижны глаза незрячие,
И открыты глаза незрячие.
Смотрят в небо чужбины горестно,
Неподвижно глаза незрячие.

                              Перевод с грузинского Анны Фуниковой



              * * *

              ШОТА НИШНИАНИДЗЕ

Спаси мою грешную душу любовью,
Всевышний, — пощады прошу и спасенья:
В израненном сердце ревнивую злобу
Убей — без прощения за прегрешенья!

Пошли мне жестокую боль сожаленья!
Обидеть не дай незаслуженно друга.
Прощу оскорбления и униженья,
Удары возмездья приму без испуга.

Умножь мои краткие встречи с тобою,
Иного у Бога просить я не смею.
Спаси мою грешную душу любовью,
Поведай, что будет с Отчизной моею…

                              Перевод с грузинского Анны Фуниковой


2. ПОМНИ О БЕССМЕРТИИ


В послесоветские годы многое стало с ног на голову во всех республиках бывшего Союза.
Грузия не исключение, в Кутаиси снесен с лица земли памятник погибшим в годы Великой Отечественной войны... И не только в Кутаиси.
Все это просто не умещается в голове, потому что помню, и всегда буду помнить, как бережно относились в солнечной республике в советское время к памяти войны, которая вихрем прошла по судьбам грузинского народа.
Я десять лет сотрудничала с военной редакцией в тбилисском Комитете республиканского телевидения и радио, писала стихотворения и выступала с ними в передачах для воинов Советской Армии. Почему именно в военных передачах? В те времена в Грузии на русском языке вели только новости и программы для воинов Советской Армии.
...Попала я впервые на телевидение очень просто: разузнала номер телефона в справочнике и позвонила главному редактору военной редакции Гиви Бакрадзе.
Представилась, сказала, что пишу с детства, публикуюсь в прессе, литературных альманахах и хочу попробовать свои силы на телевидении. Главный редактор выслушал и вежливо отказал: "Моя редакция готовит военные, а не литературные передачи".
Но я так просто не сдалась. Позвонила на этот раз уже главному редактору и ведущему русской новостной программы Марку Рывкину. Внимательно выслушав меня при встрече, он поднялся с места и пошел со мной в ту же самую злополучную редакцию военных программ. По дороге я лихорадочно размышляла: рассказать ли, что в этой редакции мне уже отказали, или нет; но, пока размышляла, мы уже пришли. Дверь открыл высокий черноволосый, худощавый мужчина, чем-то похожий на американского киноактера Григория Пека.
Это и был известный журналист Гиви Бакрадзе, благодаря которому я начала писать стихотворения гражданской лирики для сюжетов телепередач; и эти стихотворения просто невозможно было не писать, сталкиваясь с судьбами людей, прошедших через горнило ушедшей войны. Эти люди писали в редакцию письма, часто выступали в передачах, рассказывали незабываемые истории военных лет о себе и далеких фронтовых буднях. И для всех них, ветеранов, война была не только самым тяжелым жизненным испытанием, но и самым светлым и святым воспоминанием, ибо там, на войне, все лучшие человеческие качества проявлялись особенно ярко. Беззаветная дружба, любовь к Родине, к женщине — вот главные ценности идущего на смерть солдата. Так было и будет во все времена на свете.
По материалам, собранным во время сотрудничества с военной редакцией, я написала позднее большой цикл стихов, посвященный победителям в войне, страшнее которой не случалось на белом свете. Эти стихотворения не раз были опубликованы. Хочу рассказать здесь только о двух из них...
Помню долгие съемки праздничного телевизионного "Огонька", посвященного сорокалетию Победы в Великой Отечественной войне. Среди при-
сутствующих был сам Мелитон Кантария, который водрузил флаг Победы над рейхстагом. Ордена и медали, как звезды, сверкали перед жерлами стрекочущих камер.
Я читала на "Огоньке" стихотворение, которое написала о поваре Датико Верулава. Теперь уже и не припомню, откуда узнала историю о том, как в годы войны повар-грузин часто готовил для солдат своего взвода изысканное блюдо грузинской кухни — хаши, на приготовление которого уходит не менее шести часов. Как это было возможно в условиях военного времени, необъяснимо для меня по сей день.
Каждому фронтовику на том праздничном "Огоньке" преподнесли гвоздики, но после съемок все ветераны, как будто сговорившись заранее, подарили все гвоздики мне. Получился огромный букет алых цветов, и я расплакалась от неожиданного счастья...
Разве такое позабудешь?

                                         ХАШИ
         ПАМЯТИ ПОВАРА ДАВИДА ВЕРУЛАВА


Бойцы ушли в атаку ночью, и шумный лагерь опустел.
На кухне маленькой, походной в котле подвешенном кипел
Готовый борщ. Усталый повар глядел на стол, нахмурив бровь,
И, чем-то явно недовольный, в своей тетрадке вновь и вновь
Писал, считал сердито цифры... Но, наконец, вздохнул легко,
Поднялся и принес на кухню кувшин, где стыло молоко.
Позвал помощника — мальчишку, спустился, взяв мешки, в подвал.
Тем временем помощник быстрый воды горячей наливал
В котлы, тащил на кухню известь, искал чеснок, рассыпал соль...
Наш повар требуху говяжью валил в подвешенный котел.
Не научившись падать духом, хоть дожил до волос седых,
Он знал давно: на белом свете вкуснее хаши нет еды!
Солдаты повара-грузина любовно звали Датико,
А повар знал, как им сегодня в ночной атаке нелегко,
И для бойцов готовил хаши... Отправил поваренка спать.
Настало мартовское утро, и день настал, а он опять
На кухне возится, все варит в котле громадном требуху:
Янтарный хаши приготовить — не то, что Вам сварить уху!
...Когда бойцы вернулись в лагерь, наш Датико валился с ног,
Но сам налил в тарелки хаши и в ступке истолок чеснок,
Присел в углу стола... Солдаты негромко пели "Сулико",
А он смахнул слезу — усталый, счастливый повар Датико.

История вторая.
Как-то поздно вечером мне позвонила домой с телевидения режиссер Валентина Лордкипанидзе. Она рассказала, что готовятся съемки сюжета, посвященного интересной человеческой истории. История эта заключалась в том, что, спустя сорок лет после окончания войны, сын одного из погибших солдат сам разыскал могилу отца, затерянную в степных просторах необъятной России.
Не помню имени сына, помню только фамилию Варазанашвили и то, что он был полковником Министерства внутренних дел республики. Может быть, именно благодаря чину и связям, полковник и справился с непростым делом всей своей жизни — нашел заросший травой холмик над солдатской могилой родного отца...
Тогда я и написала стихотворение "Свиданье с сыном". Потом, спустя многие годы, появилась песня на мои слова; ее написал и исполнил композитор Рим Хасанов, который недавно получил за свое творчество Государственную премию Республики Татарстан.

СВИДАНЬЕ С СЫНОМ

Сын отыскал среди степей
Отца солдатскую могилу.
Печально голову над ней
Березка стройная склонила.
Отец давно лежит в земле
На этом кладбище забытом,
Все с каждым годом тяжелей
Плита суровая гранита.
Он сорок лет был одинок
И сорок лет не видел сына,
И сам прийти к нему не мог —
В степи лежал среди полыни.
Сын сам пришел, спустя года,
К нему с седою головою.
Солдат, ты молод навсегда,
А сын сегодня старше вдвое…
За сыном вслед, издалека
Еще идут дорогой дальней
Других погибших сыновья
К отцовским холмикам печальным.
И каждый сын к отцу идет,
В пути давно не отдыхая,
К земле могильной припадет,
Траву высокую сминая.
Неугасим заветный след
Звезды бессмертия высокой,
Пока в степи сыновний след
Ведет к могиле одинокой…

Помнили и чтили героев войны в Грузии, помнят и чтят их и сегодня.
Близко то время, когда отморозки, которые сносят памятники павшим и глумятся над скорбной памятью грозовых лет, навеки уйдут в черную небыль.
Нет им оправдания, нет места в памяти, которая хранит все самое святое и высокое, что было и есть на белом свете.
Какие чувства могут быть выше дружбы, сплотившей в одних рядах людей разных национальностей во времена одной из самых беспощадных войн на планете?
Недаром те, кто прилагал все силы своей души для сохранения памяти великой и суровой войны, по сей день живут в наших сердцах.
Среди них — недавно ушедший из жизни журналист Гиви Бакрадзе, в прошлом главный редактор телевизионной передачи для воинов Советской Армии "На страже южных рубежей".

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЖУРНАЛИСТА ГИВИ БАКРАДЗЕ

На небеса к тебе не дозвониться.
Перерезая вечность на бегу,
Ты одиноко взвился, словно птица,
В тревожную и призрачную мглу.

От нас уходят лучшие из лучших
В стихи и сны, безвременье веков,
Где звезды холодны, суровы тучи,
Нет солнца за коврами облаков.

Теперь спешишь дорогами чужими
Туда, где жизни, как и смерти, нет...
Ужель забудешь собственное имя,
Летящий в никуда на звездный свет?


3. О, ЧИСТЫЙ ПЛАМЕНЬ ДУШ ВЫСОКИХ...


Много незабываемых встреч с интересными людьми подарила мне Грузия.
Живя на благодатной земле, согретой южным солнцем, не раз воспетой языком высокой поэзии, я с удовольствием переводила на русский язык произведения многих классиков грузинской литературы. И не только грузинских, и не только классиков.
В то время не было и тени вражды между всеми народами — грузинами, осетинами, абхазами, — которые веками жили вместе на родине великого Шота Руставели, певца истинной Дружбы и Верности.
Мне посчастливилось переводить на русский язык стихотворения известного осетинского поэта Реваза Асаева, который часто приезжал в Тбилиси из Цхинвали.
Познакомилась я с Ревазом Николаевичем на съемках телевизионной передачи о нем.
Так получилось, что перед самой передачей, не будучи знакомой с Асаевым, я перевела его стихотворение "Вечный огонь" для журнала "Литературная Грузия", и встреча с поэтом, над переводом строк которого накануне провела бессонную ночь, оказалась знаменательной. Ревазу Николаевичу мой перевод понравился, он сразу решил опубликовать его в будущей книге, которая должна была скоро выйти в Москве.
В прошлом фронтовик, Реваз Асаев всегда был верен военной тематике, — пережитое на войне ни на час не отпускало поэта из плена трагических образов, мира героев, грудью защитивших землю своих отцов в час смертельной опасности.
Он предложил мне поработать над новой книгой его стихотворений, и я с удовольствием перевела на русский язык несколько десятков стихотворений — подлинных образцов гражданской лирики осетинской поэзии.
Но по молодости мне казалось однообразным и скучным делом изо дня в день заниматься только одними переводами, отнимая у себя время, которое могло уйти на написание собственных строчек стихов.
Теперь сожалею, что так и не перевела всю предложенную книгу произведений осетинского классика, ибо подобные возможности судьба представляет начинающим литераторам нечасто.
Пришло время, когда я с удовольствием перечитываю переводы осетинского поэта, слышу интонации его поэтического голоса, вспоминаю доброе, отеческое отношение к себе, молодой тогда поэтессе.
Где Вы теперь, Реваз Николаевич? Самое печальное, — я даже не знаю, живы ли Вы.
После грузинско-осетинской войны Цхинвали был почти полностью разрушен, а в интернете нет ни слова о Вашей нынешней судьбе.
Остается только перечитывать Ваши стихотворения — и помнить.
Но и это немало...

       ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
         РЕВАЗ АСАЕВ


Волна безумная когда-то
На берег выплеснула пламя.
Идя в бессмертие, солдаты,
Склоняясь, целовали знамя.

Оглохнув в грохоте и звоне
Смертельной сечи с вражьей силой,
В багровой мгле метались кони
С кровавой пеной на удилах.

Поныне между скал поникших
Горит в ночи огонь заветный
И белый памятник погибшим
Взмывает в пламени бессмертном.

Гори, огонь, не угасая!
Стань маяком в ночи безбрежной,
В ненастье путника спасая
Костром у ног в пустыне снежной.

Взмыл обелиск, как белый сокол,
Он выше скал, белее снега…
О, чистый пламень душ высоких,
Гори века для Человека!

Перевод с осетинского Анны Фуниковой



СЕРЕБРЯНЫЙ ИНЕЙ ОСЫПАЛСЯ С ЕЛИ ВЫСОКОЙ...

                               РЕВАЗ АСАЕВ

Серебряный иней осыпался с ели высокой,
Серебряный иней виски леденит сединою…
И поочередно года улетают далеко,
И одолевают бессонные думы весною.

Не надо печалиться, друг, что года пролетели,
Любовь и надежда надолго с тобой остаются.
Высокие чувства недаром в груди пламенели,
И четкие строфы уверенно льются и льются...

Перевод с осетинского Анны Фуниковой


4. В САДАХ ВЕЧНОСТИ


Если в последний час перед лицом Всевышнего зададут вопрос, какие воспоминания я унесу с собой в звездный мир, отвечу однозначно.
По прошествии многих быстрых лет только Грузия живет в моем сердце, и только о ней хочу я вспоминать среди безвоздушных пространственных пустот Вселенной, возникшей ниоткуда и летящей, как все судьбы человеческие, в никуда...
Пусть забудется все, что ворожило сердцем в короткие минуты радости, пусть унесет река времени ворох светлых и черных дней то радостной, то нелегкой судьбы; об одном прошу Господа: пусть всегда цветет среди лазури высоких небес садом моей ушедшей молодости страна горячего, как любящее сердце, солнца!
Пусть поет и поет несмолкающими строфами высокой поэзии, осенившей восхищенную душу!
Ибо только на этой земле, теплой от ласковых лучей светила, плывущего в небесных морях, была я молода, счастлива и любима, ибо в ней лежат все самые близкие и дорогие мне люди...
И любая разлука — ничто перед вечным родством с нею, и любые пространства между нами — ничто.
Грузия живет в моей душе, продолжающей любить и грезить.
И, если удивительная душа эта вечна, то вечна и Грузия, — даже если весь остальной мир погибнет или сойдет с ума.

      ВДАЛИ ОТ РАЯ

Никак не кончится зима,
Остались сутки до апреля.
Уже свели меня с ума
Ее капризные метели.

Который век не тает снег
И лижет грязный лед дороги...
В краю заветных снов и нег
Зазеленели гор отроги.

Среди дубрав и нежных трав
В краю любовных слов застолья
Весна-кудесница стремглав
Взмывает в синее раздолье!

Не в силах прятать нелюбовь
В объятьях стужи белокрылой,
Я умираю вновь и вновь
В разлуке с родиною милой.



                           ГДЕ БЫЛА МОЛОДОЙ

Я боюсь возвращаться в края, где оставила сны и надежды,
Где заветная юность моя вторит каждой весне, как и прежде.
Тает утром луны мандарин, весел день апельсиновым солнцем...
Попрошу тебя, сердце, остынь, я за вечность не дам и червонца.

Что мне вечность — как дом без друзей, без Отечества долгие годы.
Строю памяти светлый музей, у порога оставлю невзгоды.
Ходит яростный мир ходуном, ждать в нем нечего, нечему верить...
Ухожу в мной придуманный дом, затворяя послушные двери.

Ухожу от себя в никуда, растворяясь в безликом пространстве,
Не осталось от боли следа — лишь усталость осталась от странствий.
В бесконечное небо взлечу и мгновенье побуду звездою...
Умереть я однажды хочу в тех краях, где была молодою.