Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Возлюбленная жизнь



Татьяна Вольтская


* * *

Мы будем точкой с запятой на зимней мостовой,
А снег летит, как Дух святой, над нашей головой,
Не спрашивая имени, у века на краю.
Люби меня, прости меня за песенку мою.
Сквозь пригороды страшные вези меня в такси,
Вон шарфик твой оранжевый – заклятье от тоски,
От свирепеющей чумы и от лица земли,
Куда глядеть обречены, пока не замели
Сугробы нас или менты и прочие кранты,
Всегда под боком у беды, что прячется в кусты.
Ночь растворяется в снегу, как кофе в молоке,
Касается замерзших губ и гладит по щеке,
Но вдруг отступит на шажок, на два шажка всего:
На теле у меня ожог от тела твоего,
И на столе пестреет снедь, и кажется нежна
Возлюбленная жизнь
и смерть – законная жена.

* * *

Из воздушных степей, в волнах летучих орд,
Подбодряя себя сквозь зубы: "Давай, чеши!",
Грешник вываливается в аэропорт,
Прозрачный, как песочные часы.

С легким шорохом высыпается жизнь
Из стеклянного горлышка – струйкой песка.
Дома грешник выпускает из бутылки джин
В рюмку, где уже притаилась тоска.

Он ему приказывает: веселись,
Бей в ладоши, бегай в крови,
А тот глядит, не мигая, как василиск,
И рот кривит –

Ибо грешник снедаем тревогой. Неугасимый червь
Вылезает из ада – пощекотать
В солнечное сплетенье. Дивится чернь –
Во как запел – праведным не чета.

Во как танцует – глянь, какие прыжки –
Вверх и в стороны – непостижно уму.
А он – перепрыгивает языки
Пламени, видные только ему,

Рвущиеся из-под стола, из книг,
Из-под стула, на который он сел верхом:
Все, чего он касается, загорается в тот же миг,
Как бензином, пропитанное грехом.

И улица, где проходит он, и река
В длинной белой рубашке, и дома за рекой,
И губы, которые целует он, и строка,
Которую он выводит прыгающей рукой.

* * *

Вот ты и пришел ко мне, обнял, поцеловал –
В доме, которого больше нет.
"Вот же, вот же!" – вспыхивают слова,
И я бросаюсь разогревать обед.

Ты стоишь у окна, запрокидываешь мне лицо,
Газовая горелка гудит, как шмель,
И воздух за окном, как мое старое пальтецо,
Распахивается. Нет, как шинель.

Вчерашняя картошка на сковородке, лук.
Холодильник – что новобранец, гол.
"Я бы съел яичницу", – ты говоришь, – и звук
Пробегает по телу, как алкоголь.

"Я бы съел яичницу", – отдыхает Бах,
Вместе с Моцартом курит в углу.
Свет играет на твоих губах,
Я в игру вступаю, беру иглу,

Зашиваю тебе дырявый карман,
Скользкую подкладку, боюсь не успеть.
Музыка приходит не в награду, а задарма,
И двери ей открывает смерть.


СНЕГ НА МОСТУ ЧЕРЕЗ РЕКУ СУЙДУ


Все было плоскостью: река
Во льду, вихляющий заборчик
Вдоль бань, корявая строка
Тропы, чей почерк неразборчив,

Стволы засохших тополей,
Что косо к берегу приникли, –
Все было плоскостью, верней,
Обложкою закрытой книги.

Я не заметила, как снег
Ее открыл – казалось, просто
Встал за спиною человек –
И перелистывает воздух.

Мелькает детское лицо,
И долгая шинель солдата,
И мельничное колесо,
Снесенное еще в тридцатых.

Саднит поломанный рогоз.
Осока серой прядью машет,
Но снега медленный наркоз
Все обезболивает – даже

Твои ладони на мосту
Над вспыхнувшею зажигалкой,
Бетонной лестницы уступ
И вылетающую галку –

Туда, где ни ступенек нет,
Ни банек у реки, но сходны,
Как близнецы, деревья, снег,
Собака, хижина, охотник,

И хлопает над дверью холст,
Стучит оторванная рейка,
Пружинит деревянный мост –
Невидимый проходит Брейгель.

В плывущем ощупью луче
Темнеет лес, покрытый шалью,
И ямка на твоем плече,
Где голова моя лежала.

И сходит снег, как благодать,
На мост и расправляет крылья,
Где мы останемся стоять,
Облокотившись на перила,

Склонив невидимые лбы
Повинные – перед метелью,
Перед мгновением любви,
Перед бессмертием потери.

* * *

Снег лежит, как убитый царевич.
Двор зареван. Старуха в окне.
И деревья, как жаждущий зрелищ
Темный люд, собрались в стороне.

Город мрачен, как будто в опале –
Там труба из траншеи торчит,
Тут куски штукатурки упали
Прямо в лужу – клочками парчи.

У парадной повалится пьяный,
Помигает кортеж, матерок
Обгоняя, и – руки в карманы –
Захромает блатной ветерок:

Что-то зреет в душе его мутной,
Что-то светит – кому-то казна,
Самозваное счастье, кому-то –
Разоренье и смута. Весна.

* * *

И снег вернулся – грязный, серый.
Как зек из дальних лагерей,
Как отсыревший ангел, серой
Обкуренный – скорей, скорей,

Пока начальство отвернулось,
Болтая глупость про весну, –
Сжать руки побледневших улиц,
Обнять кусты, прильнуть к окну,

Затылком чуя взгляды: вот он,
Пришел – какая в нем нужда?
Шурша, как голос в телефоне,
Которого никто не ждал.

* * *

Льется с неба вода, как живое стекло,
Ходят потного леса худые бока,
Дышит клен, будто скачущий конь, тяжело,
Голос твой пробивается сквозь облака –
Вспышки, точки, зигзаги, зарницы – пока!

Слоги рвутся, свисают с забора, с куста,
День помехами полон, трещит и шипит,
Мелкой рябью идет – ты, наверно, устал, –
Рассыпается веером мелкой щепы

Возле печки, не падает чудом, застыв
На крыльце покосившемся, цепко держась
То за кончики фраз, то за эти кусты,
Обрывается связь, продолжается джаз

Ожиданья. От влаги разбухло окно.
День – себе на уме, с хитрецой и ленцой:
Голос падает в рыхлую землю – зерном,
Легкой пеной черемухи брызжет в лицо.

* * *

А знаешь, все-таки спасибо,
Что май, что облако, что ты,
Что горло сжалось и осипло
От налетевшей пустоты,

Что дерево плывет украдкой,
И лучше бы не пить до дна –
Чтоб не кривиться от осадка –
Ни поцелуя, ни вина,

И что не прибрана квартира,
И что в окошке провода,
И что тебе меня хватило,
И что не хватит никогда,

Что из углов повылезали
Все призраки –
как из чащоб,
Что жизнь кончается слезами –
А чем еще?

* * *

Я беспокоюсь – как я выгляжу.
Гороховое платье выглажу,
И усмехнутся зеркала,
Придвинутся ко мне – а дальше как?
А дальше – брови карандашиком
Подрисовать – и все дела.

Упрячем перья мокрой курицы:
Пусть алый рот плывет над улицей,
Как флаг неведомой страны,
Где встречные почти не хмурятся,
И где Феллини и Кустурицей
Все зубы заговорены.

Остыл мой дом, пуста постель моя.
Идешь – в толпе глаза бесцельные
Поблескивают, будто ртуть.
На то и жизнь – чтобы не ладиться.
Волна горохового платьица,
Неси меня куда-нибудь.

Неси меня к друзьям на празднество
Или к врагам – какая разница,
Лишь бы дома качались в ряд
И губы – над волною шелковой:
Лишь, оглянувшись, подошел бы ты
Узнать – зачем они горят.

* * *

То ли милует родина, то ли казнит,
Может, слышит твой голос, а может, глухая.
Снег пушистый летит, колокольчик звенит,
В благодарной душе никогда не смолкая.

И струится, и манит неведомый свет
Над замученным пахарем, бывшею пашней,
Над деревней, которой давно уже нет,
Над холодной рекою, над жизнью пропавшей,

Снег летит, и крест-накрест ложатся бинты
На юродивой родины раны и язвы,
И душа не обнимет ее наготы,
А юродству ее уподобится разве.

Снег летит – над шинелью, висящей в сенях,
Над склоненным над книгою мальчиком рыжим,
Над боярыней, полулежащей в санях,
И над раненым Пушкиным, снег обагрившим.

Снег летит – продолжается время любви,
Ночь несет и качает нас в черной утробе.
Словно нежные губы – губами лови
Эти быстрые, эти пугливые хлопья.

Ничего не просить, никого не винить.
Снег летит над Россией – огромен, игольчат.
Через версты разлуки протянута нить,
Тает в горле комок, и звенит колокольчик.

* * *

Кто я, Господи, откуда я,
Почему в ночи не сплю,
Плечи в старый свитер кутаю,
От простуды водку пью?

Почему дорога лужами
И ухабами полна,
Почему чужого мужа я
Слушать за полночь должна?

Почему трава не кошена,
И удобства во дворе,
Карандашик в сумке кожаной,
В сердце – точки да тире?

Почему, как заговОрено,
Прет – бурьяном – естество:
Как заводишь речь – не вовремя,
Как полюбишь – не того?

И не дивно ли, не странно ли,
Что заплаканной семьей
Облака летят, как ангелы,
Надо мной и над землей?