Вернись!
Тоска по тебе
В моём сердце прорыла ущелья,
Свет глаз моих –
Светом угасшим сегодня ты стала.
Вернись, о цветок мой,
Печали моей воплощенье!
Вернись, о желанная, –
Шлю я мольбу неустанно.
Спроси меня:
как я живу?
Мне б услышать твой голос!
Но встала меж нами разлука
Глухою стеною.
Мечты и надежды, увы,
На куски раскололись.
Осталась мне память –
Лишь ей утешаюсь одною.
Цветок мой, вернись!
Приведи поскорее в порядок
Дни, полные грусти,
И ночи, что так одиноки,
Расставь переулки на место,
Вёе лишнее спрятав, –
Плутая, на чуждые
Я попадаю дороги!
Вернись же – и в небе
Верни из опалы светила,
Чтоб жизнь моя мне показалась
Как прежде – нетленной,
Чтоб прежнее солнце
Над прежней землёю всходило.
Вернись
и порядок в душе наведи.
А равно –
во Вселенной!

Перевёл Николай Новиков

Камень

Дикарь косматый на бегу
Бросает камень в грудь врагу,
И кровь струится.
На землю камень не упал,
Во мраке камень не пропал:
За кругозором кругозор
Он пробивает.
Он стал стрелой, он стал мечом,
Он пулей стал, он стал ядром.
Теперь он атом.
И на земле, и на морях
Меридианы – в пух и прах,
В людских сердцах – тоска и страх…
Всё этот камень!
Тот самый камень – это он!
Вот-вот разрежет небосклон
Уже не атом – электрон
Или нейтрон…
Во что он завтра превратится?
Взойдёт ли над землёю смерть?
Что уничтожит нашу твердь –
Огонь? Отрава?
Мой брат по жизни, как же быть?
Ужель нельзя остановить
Из рук косматых дикаря
Летящий камень?


Матери плачут…

Мама,
Здесь, на Сапун-горе,
Стон стоит:
Плачут матери на горе,
Плачут навзрыд.
Здесь не поле битвы,
А поле
Материнской боли.
Здесь лежат
Молодые солдаты,
Стали прахом они
И травой.
Их колышет
Ветер крылатый –
Материнский
Истошный вой.
Где чужая и где своя?
Сбились матери и сыновья.
– Сынок! –
Иная зовёт наугад,
Не зная,
Что в яме ржавеет снаряд.
Другая
Весь день голосит
И не узнает того,
Что это не сын среди глин,
Что это убийца его.
– Сынок, поднимись! –
Повторяет, моля,
Мать –
И землю ласкает.
А перед нею одна земля,
Пустая земля
Иссыхает.
Ручьями свинца
Поливали их сыновей!
Течёт свинцовый ручей
Из материнских очей.
Мама,
Здесь, на Сапун-горе,
И в других местах, где я не бывал,
В разных местах, краях, городах
Матери плачут.

Перевёл Владимир Портнов


Змея

Отец говорил мне:
"Стреляя в змею из ружья,
Не целься, зажмурься –
Наткнётся на пулю змея!
Сама она бросится
Смерти навстречу своей,
Сама она бросится
Пуле навстречу твоей,
Ей дуло покажется
Как бы змеиным гнездом,
Прицелиься точно –
Не дрогнут глаза без ресниц, –
Замрёт на мгновение
В воздухе дымном, пустом
И палкою,
брошенной с неба,
Низринется ниц.
А после – свернётся
В агонии гибкой она.
Носящая смерть,
Она в гибель свою
влюблена..."
Отец говорил мне:
"Стреляя в змею из ружья,
Не целься, зажмурься –
Наткнётся на пулю змея!"

Перевёл Николай Новиков

Скала

Хазар ушёл. Иссохшая скала,
Как прошлый век, поникла, спину горбя.
А долго ли без моря прожила,
Кто может знать?
Кто знает возраст скорби?

Хазар ушёл. Иссохшая скала –
Последний след мелеющего моря.
Не буря ль нам на память отдала
Волну, окаменевшую от горя?

Роняет годы-камешки скала,
Она всё меньше, меньше год от года.
Она однажды станет так мала –
Швырнут и птиц прогонят с огорода.


* * *

Словно огромный бронзовый крест,
На уровне моей груди
Облака, разделившие нас.
Гудит самолёт,
Расстоянье растёт…
И без тебя
Гаснут внезапно все свечи в соборе
Чёрного моря.

Перевёл Владимир Портнов


Шопен

Вот Шопен в моей комнате,
Вот ноктюрн зазвучал,
Как пророчество…
И покуда звучит эта музыка –
Есть собрат у меня
По одиночеству.
И покуда не кончилась музыка эта –
Буду я,
Будешь ты
И четыре стороны света…


Начинается утро

Ещё одна ночь умирает,
И в прошлое нам не вернуться.
И кто-то
Ворота
Ночей
Рукой закрывает всесильной.
И кажется, что навсегда.
И кто-то поверхность земную
К лучам обращает слепящим.
Любимая, слышишь?
В подъезде
Играют этюд Клементи.
Как гимн восходящему солнцу,
Звучит он весомо и мудро.
Закрой же глаза поскорее.
Закрой!
Начинается утро…

Перевёл Александр Халдеев


* * *

Повыше поддавай, пострел Хазри,
Вздуй платье у касатки этой,
Узнаю наконец,
Чем дышит этот мир.

Перевёл Владимир Кафаров


* * *

О, Аллах!..
Что ни день – выпадает кирпич
Из моих покосившихся стен.

О, Аллах!..
По кирпичику крошится век
Мой земной…

О, Аллах!..
День за днём – словно камни из стен…

О, Аллах!..
Вот ещё один рухнул у ног…

О, Аллах!..
Что ни день – то потеря…

О, Аллах!..
Что ни день…
Боже мой!..


* * *

И снова стужей веет от тебя…
И снова твоё сердце – словно айсберг.
И снова –
эти мёрзлые слова,
заиндевевший вздох
и ледяная улыбка…
Вновь мечусь в горячке я
от вьюг,
что насылаешь на меня.


* * *

Вот лунный свет
забросил цепь златую
в морскую глубь…
Повеситься бы мне
на той цепи,
на этой вот луне,
ногами оттолкнув
уже ненужный
мне шар земной…


* * *

Сокол с неба камнем пикирует вниз –
Красота!..
(Но коль рушится мост…)

Алой розы бутон солнцу тянется вслед –
Красота!..
(Ну а вид алых язв…)
Пью вино, словно воду, – каков молодец!..
(Но бываю я пьян и от слёз…)
Ты мне вслед посмотри,
как лечу я верхом –
Отвернись, коль меня повезут…


* * *

…Вот бы дерзкий хазри
приподнял
хоть на миг
край девичьих одежд –
чтоб хоть мельком взглянуть:
мир всё так же хорош?..

Перевела Алина Талыбова

Лунный свет

Лунный свет, на меня с неба падающий,
В кровь и душу мне попадающий,
Свет, зрачки моих глаз пронзающий,
В моё тело легко проникающий,
Проходящий насквозь, исчезающий,
Ускользающий из подошв...
Ещё миг – и ты разорвёшь,
пополам меня разорвёшь!
Пригвоздил мою голову к небу,
а подошвы к земле пригвоздил...
Лунный свет, шаг шагнуть – нету сил.

Рядом люди проходят, прохожие...
Лунный свет, до тебя им и дела нет.
Лунный свет, я прошу, по-хорошему,
Отпусти, я хоть что-то, да сделаю.
Лунный свет, на того ли ты падаешь?
Почему на меня, обязательно?
Заблуждаются все, понимаешь ли,
Зрячий-зрячий, а не наблюдательный...

Сумасшедший какой-то, сказывали,
Называл меня всяк по-своему,
Насмехались, пальцем показывали,
Обливали презреньем, помоями.
Вот они, мои руки-ноги,
Вот он, рот мой, и нос, и уши...
И ничем я многих не лучше,
И ничем я не хуже многих...
Лунный свет, отпусти, отпусти меня!

Видишь, отче, каким в меня камнищем?
И куда побежал его кинувший?
Псы терзают меня, помилуй же!
Лунный свет, отпусти, отпусти меня!

Матерь, мама, спаси! Помоги мне!
Это ж я, это сын твой, дитя твоё...
Этой ночью не кто-нибудь гибнет,
Я, дитя твоё, светом распятое.
Что он хочет? Зачем ему я ещё?
Мама, я же не светоедущий...
Я не тот, кто на свет польстится,
Ну а если судьба такая мне,
Я не тот, кто с судьбой бранится.

Я не умер, рыдать не надо,
Проходите, стоять не надо,
И дверей запирать не надо,
Я не тот, кто к вам постучится.

Не лижи ты сапог мой грязный,
Ну, не лай, отстань, неотвязный,
Пёс несчастный, не видишь разве
Не хозяин я твой, ты путаешь...
Безответный, покорный, маленький,
Не ребёнок, а просто паинька,
Отпусти, лунный свет на пока меня,
Я совсем не тот, кто ты думаешь.


Небо камня не держит

Мальчик, в небо бросающий камень,
небо камня не держит.
Кто тебе оболванил так голову, парень,
основательно, наголо, под корешок?
Ах, какой ты смешной
в не по росту одежде,
малышок,
меньше собственных рваных порток!
Ты глазастый, а небо глазастей, сынок!

Это только пока в снисхождении
к чистым глазам и головке
будет небо тобою
подброшенный камень ловить,
но подброшенный камень,
из рук твоих выхватив ловко,
за тобою всю жизнь
будет бдительно небо следить.
И всё время, пока на головке твоей
будут волосы виться
и прозрачность очей твоих
не помутнится,
будет небо тобою
подброшенный камень хранить.

Что хлебать – всё хлебнёшь.
Что носить – всё износишь.
Становиться ты будешь
всё больше, всё больше, всё больше,
и, чем больше ты будешь,
глаза твои будут всё больше,
и в глазах побольшевших
слеза будет больше и горше.
И чем больше ты будешь душой
и сильнее руками,
тем всё больше и больше
будет брошенный в небо твой камень.

Улыбнётся судьба – жить на этой земле
как награда,
и у смерти отсрочку себе отхлопочешь,
ты из этого камня на этой земле
себе выстроить сможешь
всё, что хочешь,
хочешь дом, будет дом,
а не дом, так ограда...

Ну а если продлится она, твоя жизнь,
словно радуга, в полную силу,
многоцветьем её и судьба твоя
вся расцветёт,
и однажды, когда тебе выроют где-то могилу,
может, камнем надгробным
этот камень огромный
с небес упадёт.

...Мальчик, в небо бросающий камень,
небо камня не держит.


* * *

Пень прекрасный,
чурбан стоеросовый...
Кто тебя топором ударил?
Кто тебя полоснул пилою?
Листьев шёлк не ты ль разбазарил?
Ветки-руки развеял золою?
Не сердись, что пошёл на растопку,
На судьбу обижаться – без толку!
Ну а с тех, кто срубил, не спросится,
не жалеют ни юных, ни старых,
А особенно этих, странных,
что растут высоко, где хочется...
Пень прекрасный, не надо жалиться,
не скрипи ты так больно, милый,
до поры топоры и пилы...
В мире пил, топоров не останется...
Минет всё, но что-то останется,
С высоты упал, что ж печалиться,
вечно та высота останется.

Всё пройдёт, пролетит на свете,
Снег и дождь, и вселенский ветер,
Стаи птиц... пролетят и эти...
Камень брось, пролетит, хоть метит
В высоту, с которой упал ты...
Но надежды глазки не слипнутся,
Молодые побеги вырвутся,
Подрастут деревца и поднимутся
В высоту, с которой упал ты.
Пень прекрасный, чурбан стоеросовый,
снова здравствуй
и снова будь сильным!
Пень прекрасный, чурбан стоеросовый,
пусть мой сын и тебе будет сыном!

Я склонюсь головою к тебе на грудь,
будешь петь мне ночами баюшки...
Дом поставлю, опорой в нём прочной будь...
будь в нём краеугольным камушком.

Пень прекрасный мой, раны затянутся,
и они заживут понемногу...
В мире пил, топоров не останется,
всё пройдёт, но что-то останется,
С высоты упадёшь,
ну так что ж,
и тогда, слава богу,
В этом мире высоты останутся.
Перевела Алла Ахундова

Море, поднимающееся к небу

Огромен мир. Немудрено,
что заплутала птица.
Летит над морем. А оно
растёт, отталкивая дно,
и к ней само стремится.

Устала птица, вышел срок.
И кто, скажите, ей помог?
Напрасны все усилья.
Упало небо – вот итог.
Вскипело море – вот итог,
и прямо в небе – как ожог! –
поцеловало крылья.

Летать по небу – лёгкий труд.
Там, в небесах, не устают.
Лишь море, перейдя черту,
ту птицу сбило на лету.


Мы странники

Поэты – странники, всё ходят по земле,
по улицам, дворам, домам, квартирам,
в сухих лучах пустынь,
в лесной кромешной мгле.
С отцами рядом, с дочерями, сыновьями
мы странствуем, о мой поэт.
Мы ходим по земле.
Куда б ни шли,
разлука жалит нам сердца.
Она спускается, как вечер,
слетает, как пыльца.
Мы странники, поэт.
Точнее нет словца.

Мы странники, поэт, мы ходим по земле.
И с нами каши не сварить.
Мы в вечной кабале.
Зажжёшь огонь от наших слов,
так будешь весь в золе.
Мы странствуем, о мой поэт, мы ходим по земле.

Пройдя его из края в край,
поэт покинул небо.
Не признаёт ни ад, ни рай –
ни там, ни там он не был.
Лицо открыто у него,
как небо.
Только и всего.
Пусть тает свет, как облако.
У нас
надежда есть и в самый тяжкий час:
нам суждено пройти
из края в край
все небо.


Жизнь продолжается

Так что же стряслось,
Михаил Юрьевич?
Как ствол пистолета,
могила тесна,
Михаил Юрьевич!
Вы думали,
у каждого есть бог?

Встаньте на колени,
господин Мартынов!
Падите на колени!
Жизнь полна искушений,
бог – милосердья.
Встаньте на колени!

Погиб поэт – угас как светоч,
как самый горячий огонь в очаге.
Над ним его бог,
над ним его небо.
Встаньте на колени!
Глаза его – в небе!
а смерть – в груди.
Нужна причина,
нужен виновник
тяжёлой судьбы
и чёрного дня
и астрономических цен
на базаре.
Стреляйте в поэтов!
Кто-то в печали живёт.
Кто-то кричит: беда!
Сколько не будет на свете
безрадостных дней,
нужна причина,
нужен виновник.
Господа Мартыновы!
Стреляйте в поэтов,
а потом
становитесь
на колени.
В цепях Кер-оглы, стреножен Гыр ат.
Назвавшись поэтами,
парикмахеры едут в каретах,
талдычат о розах.
Тот, кто горюет сейчас,
засмеётся при виде могилы,
а тот, кто в могиле заплачет,
когда засмеётся? И где?

Стреляйте в поэтов!
Стреляйте в их звонкий напев,
непривычный для слуха!
Стреляйте в их свежую кровь!
Стреляйте в Неруду и Лорку!
Могилы тоскуют по мёртвым,
лечебницы – по сумасшедшим.
Стреляйте в поэтов!

Поэт погибает
от первого ливня,
от брани жены,
от девичьего взгляда,
мирской суеты.
Виновный поэт погибает безвинным.
Стреляйте в поэтов!

Но в Судный день
пусть побежит Дантес
благоговейно прижаться
к ране Пушкина.
У ворот одинокой церквушки
пусть ревёт до утра Дантес.

А затем...
Дайте дорогу!
Дайте дорогу господину Мартынову!
Пусть обнимет
упавшего
Лермонтова.
Перевёл Игорь Тарасевич