***

Ветер глотает свои глаза —
и на окне слеза
увеличительная, смотри:
в яблоне фонари —
белые снегири.
Волчьи фонарики — зелены,
а в кулачке — малина.
Словно вернулся с чужой войны,
выпил рюмочку тишины,
дочь повидал и сына.
С тенью обнялся, белей стены…
Так обнимает глина.


***

Уронила варежку. Малину
до тепла с ладошки не слизнуть.
Отовсюду звёзды дуют в спину,
в синеву указывая путь.
Холодно до крика, — чтоб запястья
нежной шерстью растирать,
чтобы смерть расплакалась от счастья:
никого не нужно умирать.
В белом поле ходит снегом бездна.
В чёрном — звёзд и боль, и благодать.
И глаза глядят, как белый свет, отвесно,
чтобы небо в небе удержать.


***

И огонёк, и горяча
Вселенной млечная парча,
и снег не стелется постелью,
и звёзды сыплются с плеча:
распространяется свеча
в деревню — прямо за метелью.
Сквозь небо низкое — на свет
идёшь в себя, где жизни нет,
и смерти нет, и нет дороги,
и стоя спят леса, как боги,
и в пачке пара сигарет.


***

Долгой слезе не хватает ресниц —
в небе качается дерево птиц:
всё — без ветвей и ствола — из полёта,
дрожи прозрачной, — чудесное что-то
держит его выше нас — на весу, —
сколько я неба в глазах унесу,
если глаза твои силой ресниц
плещет над озером дерево птиц…


***

Смерти сестра — вечность иная,
неупиваемой жизнью больная.
Пляшет репей на собачьем хвосте.
Шарик деревни дрожит в высоте:
жаворонок на незримом шесте
солнце взбивает из синей муки́,
бабушка смотрит, меня вспоминая,
прямо из вечности — из-под руки,
неупиваемой жизнью больная.
Жарко-то как — а рука ледяная…


***

Между снегом и светом твоя пустота —
что там — небо, платок и косынка…
Долго к имени тьмы привыкают уста:
в каждом звуке ломается льдинка.
Уходи, говорю, нет — останься, уйди:
это сердце вращается в слове —
и болит тяготенье в груди,
прямо в звёзды снегами гляди:
Млечный Путь покраснел впереди —
там, где нет ни малины, ни крови.


***

С ведром пустым, певучее оно,
пойдёшь к водице, как заведено,
и рубишь топором, пока темно,
во льду, во тьму озёрную — окно,
и, вспыхивая лбом, со дна всплывает
могучий камень. Господи, бывает,
случается свобода или свет,
которого на этом свете нет:
ты ждёшь, ты ищешь тёмные глазницы,
но, глубиной высокою объят,
он сам себе зрачок, и яблоко, и взгляд,
и плавных струй ужасные ресницы, —
и звёзды, обомлевшие давно,
заглядывают в новое окно
и просят тень твою посторониться.


***

Снег ворочается во сне
по весне… По весне
тает сердце зимы в стране,
умирающей на войне.
Снег ворочается во мне:
в окнах призраки снегопада,
и мерцает звезда во сне,
словно зеркало в глубине
взгляда.


***

Озеро длинное зеркало льда
к небу подносит, к губам, — и не слышит —
в проруби чёрной плеснула звезда,
в бездне родной содрогнётся вода:
вышнее — дышит…
Стужа мне очи солёные выжжет,
чтобы не ведать стыда.


***

Небо не помнит себя: с воды
в небо глядит на себя — и в воду
с неба выкатывает плоды:
яблоки волн, на волне — следы
лодок, целующих в лоб погоду,
чтобы веслом зачерпнуть беды
и в небесах распахнуть сады,
освободив — свободу.


***

Четыре белые недели
леса недвижные летели
сквозь вечность, Господи прости,
и снег держал себя в горсти
и пропадал в своей метели,
чтоб это поле обойти,
но вихри светлые слабели
и падали на полпути…
И мысли множились в глаголе,
чтобы обнять родное поле —
и разом в небо вознести.


***

Посмертная знает звезда —
твоими глазами, вода,
твоими слезами, погода, —
объятья последнего льда
и нежное дно небосвода.
Где истины иней и дрожь
чужого прозренья дороже,
когда над собою встаёшь
и небо глазами берёшь —
и в небо обратно несёшь,
как дерево, полное дрожи.


***

Черна изнанка снега и нежна:
в ней сумраки, и призраки, и тени —
и голову деревня на колени
поленницам кладёт, и тишина —
глубокая, как голос и луна,
ведёт во льду высокие ступени,
где бездна принимает, холодна,
живой хрусталь игольчатых растений
и смотрит изумлённая, одна —
на зимний очерк сада из окна.


***

Словно роза, цветёт
снег на бетонном столбце забора:
кто-то в горстку его берёт,
дышит им — и немеет рот
от сыпучего призрака разговора.
Что скажу? —
на небесном наречии — что-то:
как молчу, говорю и дрожу
в самом сердце полёта.


***

Поднимите веки розе —
пусть посмотрит на снега.
Видишь, речка на морозе
поженила берега.
Бьются лбом в кувшинах реки.
Поднимите розе веки —
там гуляет, как волчок,
страшный, господи, зрачок.
Дунь на розу, дурачок…


***

Какая долгая Сибирь,
малиновая на востоке.
Румянец Господа — снегирь.
С небес светящиеся щёки.
Какая долгая слеза —
и в полынье таймень Батыя.
И в рыбьем черепе — глаза
кошачьи, божьи, золотые.


***

Небо кусается. Минус сорок.
Снегу мало — он очень дорог.
Похожу, поброжу по двору —
только горсточку наберу,
чтобы божьим стеклом умыться —
до земли от чужих бровей:
словно мне умирается, спится,
а в глазах отдыхает птица —
воробей…