Взрыв" опубликован в журнале "Наш современник" — при пятитысячном тираже журнала читатель легко найдет эту повесть (в декабрьском номере за 2016 год) и поразмыслит о том, кто в зоне сидит и кто охраняет.
Сложнее читателю добраться до другой повести Александра Попова, тысяча экземпляров которой напечатана в Чехове "Ельцин-центром". Меж тем осколки летят именно оттуда. Из "одиннадцатой заповеди", как она названа.
Название сразу хочется откомментировать.
С тех пор, как за полторы тысячи лет до рождества христова Всевышний предъявил Моисею на горе Синай десять заповедей, чтобы семитские племена превратились в народ, — досужие умы, не переставая, изобретают одиннадцатую. Из известных мне самая тупая: "Живи в свое удовольствие!", самая остроумная — "Не попадайся!".
Вариант Попова: природой и судьбой заповедано человеку прямохождение.
Что мешает ему сохранять эту достойную осанку?
Об этом — повесть.
Интонационный ход: на фоне влюбленно написанных среднерусских пейзажей (сказывается детство Попова в слободской владимирской руси) взаимоотношения соседей (и родственников!) не просто полны раздражения, но доходят до такой ненависти, выход которой — в смертоубийстве.
Откуда наше тотальное озлобление?
Из тьмы времен прилетает то одно, то другое. Лагерный срок деда — и донос, после которого его
Упекли... Предательство совработника, пошедшего служить старостой к гитлеровцам. (Да поди ж ты разберись в этом, когда зэки и охранники, знающие друг друга десятилетиями, нет-нет да и меняются ролями. А при смене оккупационных режимов надо же полицаям как-то детей кормить. Так они и кормят.)
И режимы их терпят?!
Терпят. И потому, что "сила бардака непоколебима" — разбираться некогда. И потому, что любому строю ("бардаку") нужны лакеи (безотказные исполнители). Их-то и перенимают из строя в строй.
Дело, стало быть, не в том, какие лозунги выкрикивают идеологи (от их крика ни один режим не избавлен), дело — в природе человека.
Злобная агрессия — в его природе.
Но и способность к солидарности, к любви, к состраданию — в природе же. В натуре человека.
"Природа, кровь сильнее любой команды головы".
Голова командует — разумные вещи. А натура?
"Натура не желает подчиняться разуму".
Этим утверждением (с которым я согласен) можно бы и завершить картину. Но у Александра Попова работает еще один эмоциональный нюанс, без которого его музыка неполна, элементарна, односложна. Хотя и реальна.
Есть в его музыке еще "что-то".
Буквально. Если существительное, то — "что-то". Если прилагательное, то — "какое-то".
"Какая-то агрессивная нарочитость была в его поведении."
Это — чтобы не думали, будто ГУЛАГ и полицейская сволочь все объяснят. Главного — не объяснят: того, что стоит неназываемо за всеми этими достопамятными мерзостями.
"Что-то царапает...", "Какая-то общая безысходность...", "Какая-то мистика."
Поначалу эта "ТО-истика" показалась мне редакторским недосмотром, но, вчитавшись в ее ритм, я понял, зачем она нужна. Не столько затем, чтобы растолковать истоки невыносимости во взаимоотношениях людей, — но чтобы и счастливое отнести куда-то в неистребимую неведомость.
"Что-то крайне важное. Какое-то неожиданно-яркое, сильное обобщение. Нечто такое, что не поддается объяснению."
Не плохое, не хорошее. А стоящее в другом ряду, чем привычные вещи. Что-то в базисе бытия. В его неизреченном Смысле. Неисчерпаемое. Неискоренимое.
Понять нельзя. Но — чувствовать!
Что-то есть, как сказал некогда Лев Толстой.
Это ощущение настолько запредельно, что необязательно относить его к конкретным проблемам.
Хотя Александр Попов все-таки соотносит. Не только с арестом деда и доносом какого-то полицейского-приспособленца. С более весомыми вещами соотносит. Взаимное отчуждение отца и сына в конце концов преодолевается: сын впервые показывает отцу свои тексты.
А там — проклятья Верховному Главнокомандующему Иосифу Сталину!
Отец в ужасе: за такое ведь упекут! Выхватывает тетрадку, хочет порвать. А после, чего-то устыдившись, возвращает сыну.
Интересно. Действие у Попова происходит в начале 80-х годов, так что за антисталинские рассуждения все еще могут упечь?! Запросто! А в 2015-м все это спокойно издается и читается. Дело, конечно, и в этом: в той скорости, с которой меняются в обществе общепринятые истины. Но решает даже не это кувырканье идеологем, а что-то, стоящее за всем этим. Что-то ведь стоит!
Попытки войти в существо таких завещанных нам "проклятых" вопросов предприняты Поповым в повести "Взрыв".
Например. Каков нравственный баланс национальных участников, втянутых в сверхнациональные драмы?
Вот выбор власовцев: пошли воевать против сталинизма, а обнаружили, что воюют — против России. Ясного выхода из ловушки нет. Неясный обозначен кровью. То же — и полякам, и украинцам.
Еще один обнажившийся теперь безысход: народы хотят разного. Не политиканы — народы! обвал миграций! "Одни народы — за Маммону рынка, другие — против". Не потому, что тех и этих кто-то стравил, а по несходящимся многовековым природным чаяниям. С выходом в межрелигиозные пропасти.
Очередная неразрешимость: избалованный "белый миллиард" должен оправдаться перед миллиардами цветными!
И — самый трагичный из вопросов, встающих сейчас перед россией: что нам делать с нашим наследием? Выбирать — между давящим советским режимом и вырвавшимся из-под давления рыночным беспределом? Народ — на той или на этой стороне?
Может, на той, а может, на этой. Что-то заставляет народ шататься в ту или в эту сторону.
А ну как не равновесное "что-то" кроется в нашем переломном времени, а. Взрыв? Он что, неизбежен? — тихонько спрашиваю я автора "Взрыва".
Ответ:
— Взрыв неизбежен.
И он уже полыхает в финальных сценах повести.
Куда повернется судьба русских в этой всемирной крутне?
Три черты видит автор "Взрыва" в русском характере: "бескорыстие, бесстрашие и безмерность".
Без-без-без. Просто стихи анафорические. И тяга непременная — за край!
Что будет с нами при таком психологическом настрое?
Что-то будет?
Вдохновляемый историческими прецедентами, автор "Взрыва" предрекает нам великое будущее: пытается выстроить его по прошлым меркам: "Чтобы удержать русский народ в равновесии (то есть без окончательного падения "за край". — Л. А.), нужна сверхзадача".
То есть?
"России, чтобы выжить в современных условиях, необходимо провозгласить себя международным центром традиций, планетарной хранительницей всего светлого и божественного, что служит духовному и физическому процветанию рода человеческого на земле".
услышав это, собеседник Попова "выпучил глаза". А я подумал: если новая сверхзадача сшита по выкройкам вековой давности, то я этого не хочу. Не хочу повторения того, что было с дедами и за что заплачено кровью. По старости лет я давно отошел от таких вселенских сверхзадач. Хотя именно на них когда-то вырос. Я теперь думаю: как бы избежать очередных взрывов? А если их не избежать — что будет с моей Россией? Что от нее останется?
Или это уже рок нашего бытия: восстанавливать страну, собирая осколки?