* * *

Ночь прошла… Собачью перебранку
дождь сменил — не прыткий ни на грамм.
…Открывает лавку спозаранку
человек по имени Ваграм —
говорят, всем сердцем он прирос к нам.
…Сколько надо, денег положу
на прилавок, дабы тем барбосам,
что не спят, купить по лавашу.
День — открыт… Ненастье — в заголовке,
что потом — отсюда не видать,
но пока у нас и в околотке
тишь и гладь да Божья благодать.
Мой сосед с утра пустой, как бубен,
от похмелья — тяжко на душе…
Даже он жалеть Ваграма будет,
разорись тот в прах на лаваше!
Мы тут знаем: жизнь — не бакалея,
ну а сахар — даже не еда…
…Никого на свете не жалея,
выжить можно,
                          но — не навсегда.


* * *

…И здесь никто не помнит зла,
и верят в то, что власть — от Бога.
Но что в село, что из села —
вконец "убитая" дорога.
К селу бюджет районный крут:
необходим — иначе крышка! —
ремонт дороги, а дадут
ли денег? — Нет в кубышке лишка…
Но каждый — свой ответ припас…
Сказал отец Алексий: "Днями —
дадут. Но можно и сейчас
ходить Господними путями".


ГОЛОС

В голове — только мысли худые…
Дует ветер сомнений в дуду
беспокойства за них: ну куды я
с ними, грешными, нынче пойду?
Папироску сухими губами
шевелю (целый вечер — одну)…
Кто-то выкрикнул — за погребами,
где картошка хранится: "Ау!"
Может, кто-нибудь в поисках воли
заблудился, как ветер в лесу?
…И пошел я к источнику вопля:
может, вправду кого-то спасу.
Вышло так, что о помощи просьба
отвлекла от раздумий плохих.
Может, не заблудился, а просто
спьяну выкрикнул в ночь
                                                и — затих?
Ну, нельзя же любить алкоголь так! —
Беспросветно здоровью дерзя…
Но… и спьяну у нас — и не только
в погребах — заблудиться нельзя.
Друг, ау!.. Словно во поле голом,
тишина —
            не жилая почти…
На ТАКОЙ человеческий голос
человеку нельзя не пойти.


* * *

В нашем клубе аншлаг не всегда,
но бывает — особенно, аще
хор поет — ветеранов труда —
из старушек одних состоящий.
Как народ аплодирует! — Он
от попсовых устал "погремушек".
Говорят, сам Иосиф Кобзон
прослезился, услышав старушек.
Нет в газетах о них ни строки.
Слава Богу, бабуси — не "теле-
звезды"…
        Помнится, и старики
в этом хоре заслуженно пели.
Добрым словом помянем родных
песнопевцев и души согреем! —
Вот уж год, как последний из них
поселковым отпет иереем…
Хор поет: "Нам года — не беда…"
…И подходит, как сдобное тесто,
с Божьей помощью время, когда
в этом хоре найдется мне место.


СТАРИК

Никому на нервах не пиликая,
то бишь, громких слов не говоря,
выпил за столетие Великого —
как считали раньше — Октября.
Тяжесть лет на сердце давит — ноская,
как дерюга. Все — наперечет
помнит: кровь — по матушке — поповская,
по отцу — кулацкая — течет.
Потускнели очи, как медали на
пиджаке…
              Заплакал бы, да сил
нет таких…
              Повторно выпил.
                                         "Сталина
нет на вас!" — кому-то погрозил.


* * *

Автомобильным шумом с улиц
несло? — Но это было днем…
Шумел камыш, деревья гнулись
и где-то шло кино, а в нем
во всех ковбой палил из кольта? —
В таком-то доме (например,
вон в том), на улице такой-то
не мог заснуть пенсионер.
Звучала мысль —
                          одна лишь —
                                          остро:
с годами — все короче дни,
и каждый новый — точно остров,
не обитаемый людьми.


* * *

Голый тополь мерзнет в гордой позе
Аполлона, свет парит дневной —
тусклый, точно шапка на морозе —
из ондатры, крысы водяной.
Что ж в мороз мне дома не сидится?
Сдобный снег всамделишной красы
по кустам сугробится,
                                        девица
проплывает — в шубе из лисы.
Будет и морозней, а покуда
местным жизнь в поселке — не отлуп:
греет всех,
                как дворника Махмуда
офицерский дедушкин тулуп.
Мир вам, одиноким и семейным!
Ни к чему нам громких улиц прыть…
А тепло… Так мы его сумеем
надышать всегда — наговорить.


* * *

Про то, что нет пути другого,
наш долгожитель — дед Матвей —
поет настойчиво и строго,
сверкает взгляд из-под бровей!
Играет с чувством он (сноровка
осталась), радуя народ.
В том, что в коммуне остановка,
что паровоз летит вперед,
нам, поселковым, нет изъяна,
хотя и дужил слух доднесь,
что, кроме старого баяна,
у старика винтовка есть.


* * *

Размахнулся — живу в двух столетиях: мало ли
нас широких таких — из петров да емель…
Нынче осень: закаты смиренные
                                                             алыми
языками хлебают
                               дорожный кисель.
Согрешу, если дни назову нехорошими
потому, что царит
                                дождевая тоска.
Потому и живем, что грехи наши брошены
в море милости Божией горстью песка.
не написать…