***

Душа моя, скорбная песнь,
узнаёшь ли ты этот дождь?
Он когда-то прошёл здесь,
ничего не оставил. Дрожь
твоей памяти, острой и ясной.

— Это ясень, — шепчу, — мама, ясень.
Улыбается мама сквозь слёзы.

Ветви мокры.
Не может закончиться дождь.


***

— Отец, куда мы плывём?
— Туда, где кончается небо.
— Отец, прошу, мне поведай,
мы снова туда поплывём,
когда мы умрём?

— Не знаю, но, кажется,
свет станет робким,
как ранней весною,
когда ты учился кататься
на велосипеде…

Когда ты учился кататься
на велосипеде.


***

Ты возвращаешься, чтобы смотреть на дождь.
Так много осени в тебе, что осени не хватит
её изжить и посмотреть в себя. Там только дождь.
Ты возвращаешься. Но сил тебе не хватит.
Ты прикасаешься к земле, ты видишь, как горит
трава на тех холмах, где кто-то оглянулся,
глаза не открывая: в нём дождь опять горит.
Он не вернулся.
В нём зеркало горит.
Он не вернулся.


***

Скорби земные. Яблоня гибнет.
Дедушка ветви отмершие пилит.
Он обернётся, посмотрит глазами,
полными слёз, на тебя, а над вами
тихая песня плывёт:

"В дом позовёшь — никто не откликается,
а за оградой туман поднимается…"


***

За пеленой тумана в мутном сне
текут деревья по ветру туда,
где, сделав шаг, ты видишь — на земле
лежит косуля, синяя вода
её омыла. Кровь течёт туда,
где, сделав шаг, ты видишь — на земле
болотистой отец стоит.
Подходишь ближе, понимаешь,
что не отец, а дерево стоит.
Ещё чуть ближе.
Это ты стоишь.

Руками ты лицо закроешь.
И небеса горящие увидишь.


***

Изгнание твоё. Всё тот же сон
о дереве, горящем за чертой
червлёно-золотой
кошмара.

И речь горящая, и колокольный звон
в тяжелом сне зовут тебя домой
заснеженной тропой
кошмара.

Дитя бежит к огню, испуган. Он
холодные ладони за чертой
согреет, чтобы унести с собой
в себе
пожар кошмара.