Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ИЛЬЯ ИМАЗИН



ДЕРЕВО-ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ



Илья Имазин — поэт, переводчик, прозаик, художник. Родился и проживает в Ростове-на-Дону. Изучал филологию, философию и психологию в Ростовском государственном университете, параллельно осваивал различные виды декоративно-прикладного искусства, экспериментировал в области книжной иллюстрации, дизайна, веб-дизайна. Имея художественное образование, на протяжении многих лет разрабатывал эскизы ювелирных украшений, занимался скульптурой малых форм. Несколько лет проработал матросом на сухогрузе. Дебютировал в рамках литературного проекта "Глупый дом", в подготовке которого принимал участие, в частности, разработал дизайн сайта (2004). Публиковался в журналах "Интерпоэзия", "Топос", "Homo Legens", "45‑я параллель: классическая и современная русская поэзия", "Folio Verso", "Экзистенция", "Полутона". Переводил стихи У. Блейка, Э. Дикинсон, Э. Паунда, Т. С. Элиота, Р. Фроста, У. Х. Одена, Р. М. Рильке, Р. Десноса. Пишет большую и малую прозу.



СЛУЖИТЕЛЬ МАЯКА

Чем ближе к горизонту, тем темнее,
Плотнее, гуще пенная лазурь.
Опора глазу, что устал от бурь —
Поверх зыбей струна или шампур,
Подобно апеллесовой черте,
Гораздо резче, и острее, и больнее
Всех прочих линий, вьющих гнезда в пустоте.

Бывают дни, когда и ангел хмур.
И одинокий парусник белеет
Средь волн и туч в кромешной темноте.
А по ночам Луна страшнее, злее,
Чем голова Горгоны на шесте.
(Вот и теперь она, как голый череп.)

И что мне море? Что его простор, гламур,
Стихии рев и кружево волнений?
В вечерний час сто тридцать пять ступеней
Ведут меня к вершине маяка,
И словно в Тартар вниз уходит берег.
Я был Колумбом здесь оставлен на века
Огонь поддерживать, что никого не греет,
Но виден всем во мгле, издалека —
Всем, кто в безвременье скитаться смеет.



ГОТИЧЕСКАЯ ПАУЗА

…Но не обрыв
— так часто случается:
Речь вдруг обрывается в пропасть,
Откуда лишь плотный туман поднимается,
Чтобы на миг говорящих окутать тревогой; —
Иначе:
как воспаренье, подъем
К свету, что льется в проем
Навстречу мольбам, возносимым Единому Богу,
В трепете, в плаче;
Как сам этот свет,
Вставший над нами столпом и продолженный шпилем,
Как тайна,
Как неизреченный ответ,
Который уста не ведают или забыли, —
Наше молчанье.



ДЕРЕВО-ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ

Оно повсюду следует за мною,
Всегда поблизости, куда б я ни побрел.
Из поля зренья ненадолго исчезает,
Но вскоре снова возникает за спиною,
И, обернувшись, вновь я вижу ствол.

Оно томится от любви, оно взывает.

Кто знает скрытую за этим тайну?
Быть может, получу я объясненье
У этого печального оленя?
Уж он-то должен знать, ведь не случайно
Два деревца на голове оленьей.

…и мне не избежать объединенья?!

Быть может, влюблена в меня дриада,
И лишь одна есть у нее отрада —
Всегда со мною находиться рядом?

И вот она заламывает руки
В неистовстве своей любовной муки.
О, нет! Она не вынесет разлуки!

Возможно, также Дерево Познанья
В Раю преследовало Первочеловека
И искушало, обрекая на изгнанье.
И из него Ной сделал мачту для ковчега.

Возможно, это лишь припоминанье
Идеи Дерева, всплывание в сознанье
Его прообраза на белом фоне снега.

Я пробежал большое расстоянье.
Лишь перевел дыханье после бега —
Вновь за спиною веток колыханье…

…ночь проведет оно в тоскливом ожиданье
У места моего ночлега.

 



БОГИ ГЕРОЯМ

Боги героям скитаться велят,
а возлюбленным — расставаться.
Тихое слово твое будет долго во мне отзываться
Гулким эхом в темном лабиринте.
Мокрой веткой с белыми цветами, или мокрой птицей,
Мерзнущей всю ночь на этой ветке,
Буду я сжиматься и дрожать, и не укрыться мне от ветра,
Покуда Ночь не приведет меня к Вратам Семи Блаженств.

И войдя в них, хочу я стать садом, заброшенным, диким,
В упоительном и тревожном твоем сновиденье.
Так Свет, проникая в зрачки, становится зреньем:
Зыбким образом Мира, что нами был познан в крушенье…



БЫЛ СОН

Был сон. Пророческий, тревожный, странный,
Он растворился после пробужденья,
И не узнаю я, какое сообщенье
Мне было послано сквозь пелену тумана.

Был страх. Исконный, первобытный, темный,
Без видимых причин, необъяснимый,
Он поднимался из глубин неотвратимо,
И цепенел я, одинокий и бездомный.

Был стыд. Сковавший тело, леденящий.
Смех, заглушавший ропот опасений,
И сожаление глухой порой осенней.
Еще был снег, чистейший и блестящий.


Был Свет! Неугасимый, тихий, вечный,
Пронзивший мглу отчаянья немого
И в Образ Мира превративший Слово.
Был Мир, необозримый, бесконечный…



АБЕЛЯР — К ЭЛОИЗЕ

Сестра! Кому дано судьбу узреть?
Пред кем она лежит раскрытой книгой,
Которая прочитана на треть —
Не более, — но фабула, интрига

Давно ясна? Кому ниспослан дар
Не откровения, но узнаванья?
Кто выше обольщений, грез и чар
Поднялся узкою тропой страданья?

Всю жизнь я вопрошаю… Где мой брат,
Двойник, что мне давно назначил встречу?
Куда бреду, петляя, наугад,
Ведомый сердцем, горечью и речью?

Сестра! С тех пор, как мы разлучены,
Меня преследуют былого знаки, звуки…
Какие нам скитанья суждены?
Никак не вникну в тайнопись разлуки.



ЭЛОИЗА – АБЕЛЯРУ

Возлюбленный учитель! Муж и брат!
Да укрепит нас в вере поруганье!
Когда живем мы слепо, наугад,
Господь нам шлет поводыря — страданье.

Куда оно теперь нас поведет
Тропами разными? В чем благодать удела
Столь горького — искать в пустыне лед,
В пучине брод? Не находить предела

Терзаниям, когда разлучены
Сестра и брат, душа и дух сурово?
Какие нам скитанья суждены?
На что нас обрекли Любовь и Слово?

Об этом вопрошал ты. Я сама
Все тщусь постичь урок этой разлуки,
И в благородном Облике Письма
Лишь мне видна тень твоей крестной муки…



К РОЗЕ

Впусти меня, прошу, в твой дивный сад,
Сокрытый от мечтательного взора,
В тот сад, что стал прообразом собора,
В обитель озарений и услад,

где окунусь я в свет и трепет,
где все, включая фавнов и наяд,
Творцу молитвенный возносят лепет.

В тебе — Эдем, вокруг — лишь тлен и смрад.

Не отпускай меня, прошу, назад,
В мир низости, отчаянья, раздора —
Елена, Ева, глупая Пандора —
Какая разница, кто виноват

в том, что вражда нам очи слепит,
что всюду царствуют бесчестье и разлад,
и каждый ближнему искусно нервы треплет.

Одну тебя всегда я видеть рад.

Не закрывай же предо мною створы,
Когда приду к тебе, нагой и хворый.

Впусти меня, о, Роза, в дивный сад.



ИЗГНАНИЕ ВАГАНТОВ

Прочь, мелкие бесы, ловцы юных душ, смехачи,
нечестивцы!
Бренчаньем пустым не смущайте невинных и сирых,
Себя не обретших и путь потерявших в неведенья мраке!
Не вам, словоблуды, горланить о Деве Пречистой,
В Божественный Свет облаченной, о Единороге…
Жрецы суесловия, прочь! Это место священно!

 



СЛЕЗА

Давно никто так нежно не касался
моей щеки.
Дитя безмерной скорби!
Ты проскользнула также мимолетно,
Как та, чей неожиданный уход
Определил твое возникновенье.

Ты унесла с собою боль и гнет
Раздумий горестных.
Твое прикосновенье,
Оставленный тобою влажный след —
Залог прорыва и преодоленья.
Ты — кульминация душевных драм и бед,
Но за тобой приходит облегченье.

Вода соленая, в ней отраженный свет,
Да форма капли — по составу и строенью
Едва ли есть бесхитростней и проще
Тебя души страдающей творенье.
Но прежний мир, словно в небесной сфере,
Сейчас сокрыт в тебе и обречен
Твоим падением на разрушенье.

Теперь уверен я, по крайней мере,
В том, что не так мне будет одиноко,
Когда ты вновь щеки моей коснешься
И шлепнешься легко и беззаботно
В мою ладонь, как в мягкую перину.

Малютка! Ты дана мне в утешенье,
Словно звезда скитальцу-паладину.
Тебя я представляю кроткой феей.
И в горести ты даришь умиленье,
Когда я замираю и немею,
Не в силах превозмочь свою кручину.



ТАНЕЦ ФЛОРЕНТИЙСКОГО ЮНОШИ

Статен, изящен, галантен!
И как вихрь, отдается круженью!
Словно строки стихов Кавальканти,
Чеканны его движенья.

"Этот танец стал моим телом,
Моим пульсом, моим дыханьем.
Я объят, словно облаком белым,
Лютни чистым звучаньем.

Жаль, что в танец мой вдохновенный
Вовлекаются лишь клубы пыли:
Я танцую, самозабвенный, —
Все в безмолвном восторге застыли".



КАМОЭНС:
С КОРАБЛЯ — ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

Вот уже много дней я скитаюсь вдали от тебя,
Неустанно молюсь о спасении корабля
И порой опасаюсь, о горестном прошлом скорбя:
Ты отвергнешь меня, и не примет скитальца земля.

И душа, словно море, зубастых рептилий полна:
Угрызенья, сомненья… В хандру ухожу с головой.
Ослепленная солнцем, лишь пену приносит волна,
Чтоб соткать из нее, опечалив меня, образ твой.

Я боюсь, твои чары погубят не только меня.
Гибель ждет наш корабль,
ведь страсть с каждым днем все сильней.
Воды не угасили пылавшего в сердце огня —
Мореход и поэт, я томлюсь от любви много дней.



ЖЕМЧУЖИНА

О, как ты царственна, прелестная особа!
Как благородна, дивная синьора!
Была тебя укрывшая утроба
Твоею усыпальницей. Не скоро
На свет из перламутрового гроба
Явилась ты, чтоб стать усладой взора.

Когда-то ты была песчинкой малой
И, верно, по случайности попала
В обитель сна. Закрылись плотно створы.
Захвачена моллюском, ты сначала
Противилась плененью, причиняла
Боль деспоту коварному, который,
В конце концов, тебя закутал в покрывала.

Но вот сопротивляться ты устала,
Уснула тихим сном без сновидений.
Тогда в захватчике твоем проснулся гений —
— Пигмалион. Затратил он немало
Усилий, чтобы ты такою стала
Пленительной, о, чудо из творений!

И ты на волю вышла, как из чрева
Кита Иона, осознав призванье
Свое исконное, Божественная Дева, —
— Дарить нам, грешным, радость узнаванья
Того, чему мы не придумали названья,
Чем жили мы, пока однажды Ева,
Поддавшись чарам, не вкусила плод от Древа…



МИКЕЛАНДЖЕЛО В СТАРОСТИ

Я словно в панцирь костяной закован
И одиночество делю с нуждой.
А дух мой в тесном склепе замурован.
Микеланджело Буонорроти

Ты, из объятий тверди вырывавший
Свою великолепную добычу,
И замурованных титанов вызволявший,
Вдыхавший в камень муку и величье, —
Вдруг ощутил, что твой могучий гений,
Теряя силу, тонет в безразличье.

Толпой бесплотных и безликих привидений
Перед тобой предстали прежние творенья.
Плоды былых исканий и борений,
Они, как прежде, неподвластны тленью,
Но нет бледней созданий и бездомней,
Ты к ним питаешь ныне отвращенье.

Недаром названо Вороньей Бойней
Твое пристанище, ваятель одинокий —
Нет в Риме места неприглядней и зловонней.
Судьба с тобою обошлась жестоко:
Не благородный мрамор глыбой цельной —
Отбросов горы у тебя под боком.

Да! В мире все имеет вес удельный.
И тело бренное не избежит дряхленья.
Пусть Дух стремится к прочности предельной,
Нет созидания без разрушенья,
И все, что создано, однажды станет прахом.
Кругом лишь мрак и мерзость запустенья.

Так воспаренье завершилось крахом…

Иллюстрации: И. Имазин