Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Елена САФРОНОВА


Поэтесса, прозаик, критик. Родилась в 1973 году в Ростове-на-Дону. Литературный критик. Окончила Историко-архивный институт Российского государственного гуманитарного университета в Москве. Печаталась в региональных изданиях. Член СРП и Союза журналистов России. Автор многих публикаций. Живет в Рязани.





УБЕДИТЕЛЬНЫЙ ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ СКОПЫ
(Портрет Веры Павловой)


"Они влюблены и счастливы.
Он: — Когда тебя нет, мне кажется —
ты просто вышла в соседнюю комнату.
Она: — Когда ты выходишь в соседнюю комнату, мне кажется,
тебя больше нет…"

Эти стихи я прочитала впервые, наверное, лет шестнадцать назад. Они запали в память и остались неким камертоном глубины, полноты и даже подлинности чувства. Любовного. Очевидно же, что из двоих сильнее любит тот, кто выход любимого за дверь воспринимает, как его смерть — опустела, мол, без тебя земля… И редкостного чувства слова. Простенькие, за душу берущие строки "повзрослели" вместе со мной. Я не забыла их, хотя забыла множество других стихов, прочитанных, услышанных, даже отредактированных… Уверена, что секрет — в необыкновенной "сбалансированности" прозаической речи, которая превращает речитатив в подлинную поэзию.
И я никогда не думала, что встречусь "вживую" с автором этого стихотворения. Даже фамилию автора забыла тогда. Ибо она звучала так же просто (если не сказать — заурядно), как и это стихотворение-откровение: истина, открывшаяся на бегу, в суете жизни, в магнетизме искреннего влечения…
Павлова — была эта фамилия. Вера Павлова.

"Дочери на пейджер: "Срочно позвони!"
Господу на пейджер: "Спаси и сохрани!"
"Мам, я у Кирилла! Ну, хватит, не кричи!"
Значит, получила.
Значит, получил".

И эта великолепная молитва, вычитанная когда-то давно в журнальной подборке, радовала и удивляла на протяжении многих лет…
Познакомиться с Верой Павловой лично мне выпало счастье 30 мая 2008 года. Это было явление, столь же парадоксальное, сколь и поэзия Веры Павловой: знаменитая, в какой-то мере даже скандально известная (спасибо критикам, но об этом позже!) поэтесса в рязанской глубинке. В районном — бывшем уездном — центре Скопин (на его гербе изображена исчезнувшая степная птица скопа), стоящем среди центральной России с XVI столетия, причем весьма скудно меняющемся за все пять веков своего существования. В городке, сошедшем словно с картин передвижников — там встретишь и "Московский дворик", и "Последний кабак у заставы", и "Луг перед грозой". В городке, средоточием культурной и духовной жизни которого, по моему глубокому убеждению, и не в обиду будь сказано прочим культурным центрам Скопина, является Молодежный театр "Предел". Художественный руководитель — Владимир Дель. Артисты — "самодеятельная" (слаженная из врачей, рабочих, учащихся, шоферов), но блещущая актерским профессионализмом труппа. На "Рождественском параде" в Петербурге знаменитый критик и председатель жюри Елена Горфункель сказала зрителям, предваряя выход "Предела": "Это театр, в котором играют дети-профессионалы". За двадцать лет существования (нынешний год для "Предела" юбилейный) этот театр стал лауреатом более восьмидесяти театральных фестивалей в России и за рубежом.
И вот этот коллектив подготовил за шесть лет два спектакля по стихам Веры Павловой: "Я ябет юлбюл" и "Вездесь". Первый ("Я тебя люблю" наоборот) был поставлен несколько лет назад по стихам Веры Павловой с добавлением сцен из "Легкого дыхания" Бунина и… подлинных историй из жизни скопинских подростков. Сценическая сила этой постановки превзошла все ожидания! Второй спектакль, который демонстрировался специально для Веры 30 мая, — это инсценированный и расцвеченный стихами "Интимный дневник отличницы" (режиссура Владимира Деля), который с изумительным дарованием выносит на своих хрупких плечах — одна! — юная актриса Екатерина Авданькина. Вера, потрясенная новым прочтением собственных стихов, подарила Екатерине диск, на котором авторская запись чтения "Интимного дневника…", с надписью: "Вы меня заставили плакать над собственными стихами второй раз, первый раз я плакала, когда сочиняла их".
Надо видеть, как Екатерина в бейсболке козырьком назад мечется по сцене — по классической древнегреческой сцене в низшей плоскости зрительного зала, от которой скамьи расходятся амфитеатром — и с органичной подростковой шаловливостью рассказывает: "Филина с Емелиной уже на всех мальчиков из нашего класса перегадали на Луну и на Солнце…" И как меняется ее полудетское лицо, когда губы произносят строки, ради которых все и задумывалось:
              "Скоро я совсем растрачу детства золотой запас…"
Взрослые и серьезные люди почти всегда забывают, как они сами были детьми. Однако из каждого правила бывают исключения. Вера Павлова, сама похожая на подростка в джинсах и свитере, с чУдными распущенными волосами — такой она сидела среди разряженного скопинского бомонда — никогда не забудет о детстве. Потому, что с ним расставаться больно, каждое отречение от детства, надиктованное обстоятельствами, мучительно, даже физиологично:
              "Выпадаем из детства, как молочные зубы…"
Сиюминутный дискомфорт в ранке, оставшейся на месте молочного зубного корешка, пройдет, а тоска по утраченному сохранится и будет раздражать уравновешенное, успешно социализированное здоровье взрослого:
              "Юность — осложненье всех детских болезней…"
Но вот что удивительно — вчерашний подросток Екатерина Авданькина, читая стихи Веры Павловой, сама словно бы переносится на …дцать лет вперед и заглядывает в свое нынешнее состояние постаревшими глазами. И мимолетная усталость проблескивает в ее взгляде, точит слезу на бархатистую, с подлинным румянцем щеку… А потом "ретроспектива" ломается, и девочка снова сетует откровенно: "У меня начались и не кончаются уже целую неделю!".
Вот тут публика оказалась фраппирована — ну, да не привыкать к кривотолкам ни молодежному театру "Предел", ни самой Вере Павловой. После постановки "Я ябет юлбюл" в 2004 году, на театр обрушилась волна негодования со стороны чиновников от образования и работников пресловутой системы среднего (совсем среднего!) образования. "Пишет вам заслуженная учительница… Это распущенность и разврат!.. Как можно ТАКОЕ выносить на сцену!.. Я потрясена". Скандальчик достиг апогея после фестиваля рязанских театров, работающих для молодежи, "На пороге юности". Представители театров, не удостоенных такой овации, как "Я ябет юлбюл", совместно с "детским жюри" вынесли спектаклю свой вердикт:
"...Хотелось бы напомнить руководителю, что коллектив выступает не на танцплощадке, а в Храме искусств, и включать музыку "Тату" на сцене театра — это кощунство!.. Театр создан для отдыха души и красоты глаз, а не для того, чтобы выносить грязь и пошлость на сцену... Что должен понять народ, прочитав название "Я ябет юлбюл"?.. На фестиваль не должны допускаться творцы со звездной болезнью!"
При этом отзывы Санкт-Петербургского театрального жюри о том же спектакле были искренне хвалебными.
Руководители "Предела" Владимир и Ирина Дель, естественно, не любят об этом вспоминать. Но, что характерно, педагогические страсти утряслись, глупые предположения относительно морального облика труппы театра отодвинулись на задний план, а спектакль с таким лиричным и — опять же! — парадоксальным, как все творчество Веры Павловой, названием, остался одной из жемчужин репертуара "Предела". То, что он сейчас не демонстрируется, объясняется проще простого: девочки, виртуозно сыгравшие в нем, выросли, некоторые вышли замуж. Играют теперь более взрослые роли.
После рождения "Вездесь" жемчужин стало две.
Удивительно то, что именно "Предел" дал толчок знакомству Рязани с Верой Павловой. Хотите верьте, хотите проверьте — но до тех пор, пока Дели не нашли в Интернете ее стихи, не прониклись ими, не загорелись творческой идеей, не поставили первый спектакль, не написали Вере — Рязань литературная не имела представления об этом незауряднейшем поэте! Ну, разве что единицы встречали ее стихи. И то, возможно, как я, сохраняя в памяти строки, забывали об имяреке — о том, кому они пришли в голову… На блиц-обсуждении, устроенном 30 мая между спектаклем и творческим вечером самой Веры, прозвучало, что для Скопина ее "открыли" именно Дели. А Вера сделала комплимент режиссеру: "Предел" — единственный театр, который честно информировал автора об использовании в своих постановках ее стихов. Хотя прецеденты использования ее поэзии на сцене случались и в других городах России, в том числе и в столицах. Но полностью инсценировать стихи Павловой осмелился только "Предел" — в остальных спектаклях они служат либо фоном, либо эдакой "приправой" к действу. Потому, наверное, между театром и поэтессой завязалась дружба по переписке. Длилась пять лет. Эта дружба привела 30 мая 2008 года Веру Павлову в городок, ранее не знакомый ей.

"Творить? Ну что ты! — Створаживать
подкисшее житие,
житуху облагораживать,
чтоб легче было ее
любить. И любить ее, жирную,
как желтый пасхальный творог...
А ты мне про тайны надмирные.
А ты мне — восстань, пророк..."

Периферийную житуху, увы, сложно облагораживать даже такими, несомненно, талантливыми стихами. В провинции свои критерии, в том числе и моральные — порой домостроевские, — свои представления о поэзии, своя творческая иерархия…

Вере пришлось выслушать выступление почетного гражданина города Скопина (не назову имя из деликатности): "Мне кажется, что такие стихи нельзя слушать мужчинам. Слишком уж много там подробностей… А остальное понравилось". Интересно, что — "остальное"? Остальное в спектакле "Вездесь" — то, что девочка неизбежно становится женщиной, и о том, как она осознает свое предначертание:
              "…Все остальное время я — Женщина!"
Вера ответила опасливому гражданину, что не делит своих слушателей по половому признаку, и, более того, считает, что мужчинам не грех лучше понять женскую природу, долю и судьбу. Последнюю — через две первых составляющих.
Скопинские поэты занимали очередь с вечера, чтобы попасть на встречу с Верой, и наперегонки стремились на сцену, чтобы прочесть ей свои стихи — и за каждое выступление она благодарила. В ее поведении чувствовалась раскованность "западного" человека, отвыкшего от надуманных условностей российской "житухи". Знаете, каким образом Вера раздавала автографы? В жизни не додуматься!.. Сложила в корзину листочки, на которых ее каллиграфическим почерком были написаны короткие стихи с подписью, и приглашала всех желающих прочесть их вслух. С пожеланиями типа: "Игриво! Со страстью! Философски!". Смельчак получал листок со стихотворным подарком на вечную память.
Мне досталось вот что:

"К тебе.
Сбивая каблуки.
Ломая весла, крылья, лыжи.
Со смертью наперегонки.
Отрыв все меньше.
Ты все ближе".

Стремление к … — лейтмотив творчества и жизни любого настоящего поэта. Объекты стремления бывают разными. Но смысл движущей силы от этого не меняется. В биографии Веры Павловой отчетливо прослеживается свет путеводной звезды, имеющий силу защитного поля.
Конечно же, приезжей знаменитости задавали вопросы о себе. Ответы на них, в отличие от ее стихов, оставляли некую завесу, скрывающую кое-что от посторонних глаз. Первые этапы биографии Веры Павловой выглядят стереотипно: москвичка, Гнесинка, музыковедение, рождение первой дочери 2 июня 1983 года. Дочь она любовно называет своей музой — первое стихотворение было написано в тот же день прямо в роддоме. Сейчас музе исполнилось 25 лет. У Веры две дочери, обе они живут в Москве и пишут стихи. Творчество одной из них матери намного ближе… Об американских страницах биографии Вера говорила немногословно, а Стивен, муж поэтессы, вообще берег подробности. "Моя родина — музыка и русский язык", — это о соприкосновении культур. "Писать стихи стыдно, не стыдно писать только о том, о чем нельзя сказать иначе", — это о сути поэзии. "Одни пишут, чтобы печататься, другие для себя, как и я. Это процесс физиологический. Как дыхание или еще что-то", — это об отношении к собственной поэзии. Мне кажется, мы с Верой друг друга поняли.
…Вообще-то экзотическая биография не влияет на качество творчества. За исключением весьма редких случаев — таких, например, как Евгений Карасев, но об этом феномене уж точно будем говорить в другой раз.
Весьма вероятно, приезд Веры связан с семейным торжеством, юбилеем дочери. Однако — почти накануне пуститься в путь, на триста километров, на десять-двадцать лет от Москвы, на рейсовом автобусе со Щелковского автовокзала, чтобы посмотреть спектакль по своим произведениям и расцеловать смущенную Екатерину в обе щеки, чтобы поздравить режиссера, выслушать стихи скопинцев, дать уйму интервью и, утомившись, выпить чаю в гостеприимном фойе театра — оно же гостиная, чтобы показать своему американскому супругу, Стивену, ту Россию, которой он не знает, несмотря на его русские корни…
"Зачем вы пишете стихи?" и "Как вы познакомились с вашим нынешним мужем?" — эти два вопроса прозвучали почти синхронно. Вера дала синхронный же ответ: стихи надо писать, чтобы всегда был шанс найти своего Принца. Когда-то в Москве ее разыскал курьер из американского посольства — на белом "Мерседесе", в который трансформировался белый конь из сказок — и пригласил в посольство на встречу с человеком, который досконально знаком с творчеством поэтессы, любит его и жаждет познакомиться с нею лично.
Этим человеком оказался Стивен. Это и был принц. Уже семь лет Принцесса с Принцем счастливо живут в Тридевятом царстве-Тридесятом государстве.
Едучи в автобусе и любуясь сквозь плохо промытое окно бескрайними рязанскими полями (убойный штамп! Привожу его лишь затем, чтобы оттенить красоту поэтического языка Веры!), Принцесса написала стихотворение:

"Я знаю — я хорошая.
Я Принцу пара.
Принцесса на горошине
Земного шара".

Не всем выпадает такая честь — стать первыми слушателями маленького шедевра.
Разумеется, восторги в адрес стихов Веры Павловой не разделяют весьма многие уважаемые критики. По ее собственным словам, ей не раз приходилось читать даже на бумажных носителях нечто вроде "Виляя задницей, вошла Вера Павлова…" Про содержание электронных критических статей она предпочитает не говорить вообще. И что тут скажешь, если Александр Архангельский на одном из популярных порталов пишет буквально следующее: "Вера Павлова вовремя придумала поэтическую благоглупость. Вбросила в окружающее литературное пространство утонченный лирический слоган. Кажется, так: "Я Верка/ — сексуальная контрреволюционерка". Формула сколь бессмысленная, столь удобная для цитирования. Стихи после этого читать необязательно…" и определяет ее концепт как "душевную поэтическую эротику". Владимир Новиков утверждает уже на бумаге: "Система прямого шокового воздействия, применяемого Павловой, немыслима для нынешнего журнального бонтона, отпугивает она и критику, поскольку критический разбор требует цитат, а найти хотя бы четверостишие в рамках приличий здесь невозможно". И даже Мария Левченко смотрит на творчество Павловой под тем же углом: "Излюбленная постмодернистами телесность текста сменяется у Павловой текстуальностью тела. Поэт подчиняется ритму и музыке своего тела, открывает для него возможность говорения, и — рождается слово: затертое клише о рождении слова разворачивается у Павловой буквальной и поэтапной реализацией…" К счастью, Левченко не видит в аналогии рождения слова и родах человека того, что могло бы обесценить поэзию.
Будет ли позволено еще одной женщине вклиниться в вялотекущий мужской диспут, дабы сказать свое словечко? К сожалению, складывается впечатление, что умные, образованные деятели литературы рассуждают в том же русле, что и почетный гражданин города Скопина, которому в силу возраста и воспитания простительно шокироваться от прилюдного намека на регулярные дамские трудности. Как же люди, зараженные таким интеллектуальным ханжеством, несчастные, телевизор смотрят?..
Смею предположить, что это наследие многих исторических пластов, от уже упомянутого "Домостроя" до воинствующей асексуальности строителей коммунизма. На продолжении нескольких долгих эпох выработался так называемый мужской шовинизм: в данном контексте — мужская монополия на обсуждение определенных тем и проблем, которые "неприличны благородной даме". Несмотря на то, что все, традиционно считающееся неприличным, касается отношений полов и их последствий — то есть самых что ни есть женских проблем. Тут и до отъявленного сексизма недалеко — миф о том, что женщина не может писать литературные произведения выше определенной "планки", заслуживающие внимания, стойко держится в умах и сердцах сильной половины человечества. Поэтому просто жаль интеллектуально богатых людей, попавших в силки живучей легенды — или в стереотип мышления, поворачивающий литературный намек в сторону непристойности. Нечто вроде: "И в дугах каменных Успенского собора мне брови чудятся высокие, дугой…" Хорошо хоть брови, а не иные выпуклости…
В поэзии Веры Павловой много не тела — много самой поэзии, тем более примечательной, что поэтесса демонстративно не прибегает к модным нынче приемам в работе со словом. Ее "телесное" наполнение, "плотский" антураж — лишь один из удачно выбранных художественных приемов, оправдавших себя мощным резонансом в культуре и социуме. Она не злоупотребляет центонами и реминисценциями. Парадоксальность, даже афористичность ее строк порой зиждется на аллюзиях (Принцесса на горошине весьма показательна), однако, на мой взгляд, заимствований любого рода в поэзии Павловой содержится не так много. Напротив, ее трудно упрекнуть в каких-либо вторичностях. Очевидно, что вопиющая откровенность стихов явилась в своем роде поэтическим откровением, открытием нового "шлюза" в женском творчестве — если кому-то угодно делить творчество по гендерному признаку. Главное же достоинство поэзии Веры Павловой в ее кажущейся простоте, даже обыденности, впечатляющей именно тем, что это словно бы мысли рядовой женщины, брезжущие в уме предощущением — и прорывающиеся, в момент контакта со стихами, сознанием: "И я, и я так думала!" Потому у Веры Павловой никогда не возникнет недостатка в единении с читателями. Особенно — читательницами. Но, как мы уже выяснили, она не страдает от того, что адресаты ее творений в основном женщины.
И, конечно же, человек (критик) предполагает — а Бог располагает. Вера Павлова — лауреат солидной литературной премии имени Аполлона Григорьева 2000 года (о том, что значила для нее эта премия, поэтесса пошутила легко: "Бессмысленно потраченные деньги!"). В 2007 году в журнале "Нью-Йоркер" было опубликовано четыре стихотворения Веры Павловой. В этом журнале после Бродского не публиковался ни один русский поэт. Более того, в Америке, которую мы привыкли считать бездуховной страной, царством потребления, знающей две книги — чековую и Библию, ставится фильм о русской поэтессе. Все это говорит о том, что Вера Павлова — особенное явление в мировой литературе, которое невозможно не заметить.
А своим оппонентам она давно уже возразила:

"Не надо трогать этой песни —
она сама себя споет.
Но чем летящее телесней,
тем убедительней полет".