Что же это случилось с нами в 1917 году? Ужас, от которого обрушились все святыни? Или чудо, спасшее страну от гибели?
Этот вопрос мучил меня на спектакле "Стенограмма", поставленном Сергеем Кургиняном в его родном театре "На досках". Три с лишним часа без антракта!
Стенограмма — буквально. Фрагменты речей участников Пятнадцатой партийной конференции ВКП(б) 1926 года. Действующие лица хрестоматийно известны. Сталин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин... Клара Цеткин для полного комплекта. И — никакой похожести обликов или особенностей речи (на грузинский акцент Сталина — ни намека). Актеры отыгрывают стенограмму так нейтрально, как это делали бы неподкупно объективные учителя истории.
Эмоции есть — их демонстрируют десяток слушателей на сцене: стучат кулаками по столешнице, имитируя аплодисменты. Вскакивают и вытягиваются по стойке "смирно" при ленинских цитатах. Изобличая какого-нибудь оппозиционера, вытягивают руки, указывая на него пальцами.
Апофеоз нейтральности?!
Отнюдь. "Стенограмму" Кургинян обогащает элементами мистерии, тут у него действуют "Духи": Дух Рода, Дух Истории, Дух Всепожирания... Комментируя нейтрально-объективные речи Сталина, Троцкого и прочих ораторов, эти Духи иногда опираются на Блока ("Да, скифы — мы, да, азиаты — мы."), но чаще повторяют ораторов, интонируя их доводы то с издевательской подначкой, то с безудержной одержимостью, а чаще — с чувством невыносимого абсурда.
Этот абсурд не выдуман — век назад он был выношен и объяснен. В то историческое мгновенье, вскоре после смерти Ленина, когда стало ясно, что ожидаемая мировая революция идет на убыль и торжество коммунизма-социализма во всечеловеческом масштабе откладывается на неопределенный срок. То есть строить новое общество придется "в одной, отдельно взятой стране". И кто бы ни победил у большевиков — Сталин, Троцкий или любой из их оппонентов, — нужен будет диктатор! Ибо надвигается не просто очередная мировая война, а еще и гибельная, смертельно опасная — Великая отечественная, — и спасение стране придет только через безжалостную диктатуру.
И вот что удивительно: меняются и цели, и подходы, и методы, а в умах продолжают упрямо жить "коммунизм", "социализм" и прочие идеалы минувшей эпохи. Чудо?
Чудо, сопутствующее ужасу.
Можно ли теперь взять на вооружение что-нибудь из тогдашнего междоусобного остервенения?
Нельзя! Ни красного, ни белого. Ни из советского, ни из царского арсенала! Наши внуки и правнуки в надвигающейся на страну новой фазе вечно-трагической Истории выработают новые системы, а что они возьмут на вооружение — не угадать. Что возьмут, то и будет.
А как нам-то быть с памятью о Красном веке?
заморозить, что ли... Ничего из тогдашних доводов знать не хочу. Ни того, что с красным, ни того, что с белым оттенком. Самое опасное — если мы начнем вспоминать то время, сводя нынешние счеты. Пусть они все остаются там, в прошлом. И ортодоксы, и оппозиционеры. И жертвы репрессий, и палачи-исполнители, поставленные к стенке вслед за своими жертвами. Люди обреченного века, которым если что и светило, то лишь посмертная реабилитация.
Не хочу вникать в то, кто из них был прав, кто виноват. Обречены — все! Смута накроет! И правых, и виноватых.
Мое теперешнее отношение к ним всем — без различия тех и этих — сострадание.
Сергей Кургинян своим спектаклем укрепляет меня в этом чувстве.