Искусство и есть продолжение жизни,
Но, может быть, в лучшем её варианте,
Где нас не заденет ни дальний, ни ближний,
И дело не в шляпе, а дело в таланте.

И ты от судьбы не зависишь и рока,
И нету ни горя, ни смерти, ни страха,
А только полночные вихри Ван Гога,
Венера, Даная, Олимпия, Маха.

Искусство и есть продолжение леса,
Искусство и есть продолжение моря,
И нет никакого в искусстве прогресса,
А призрак живёт и при нас в Эльсиноре.

И музыка учит расстегивать ворот,
И к шёлку фиалок склонившись и примул,
Любить эту жизнь появляется повод,
В стихи её взять появляется стимул.

Небо погаснет не всё и не сразу,
Свет заходящий похож на восход.
Так у Шопена печальную фразу
Вдруг жизнерадостный всплеск перебьёт.

Как перемешано всё в этом мире,
Перетасовано – главный урок.
И по трёхкомнатной ходишь квартире,
Как по Венеции, – был бы восторг!

Он и бывает, почти не завися
От объективного смысла вещей.
Были бы мысли, счастливые мысли
В блеске закатных последних лучей.

Есть лестницы: их старые ступени
Протёрты так, как будто по волнам
Идёшь, в них что-то вроде углублений,
Продольных в камне выемок и ям,
И кажется, что тени, тени, тени
Идут по ним, не видимые нам.

И ты ступаешь в их следы – и это
Всё, что осталось от людей, людей,
Прошедших здесь, – вещественная мета,
И кажется, что ничего грустней
На свете нет, во тьму ушли со света,
О, лестница, – страна теней, теней.

Я вспомнил улыбку чудесную эту,
Которой художник сумел наделить
Хозяек и горничных, радуясь свету,
Вот он и окно не забыл приоткрыть.

Вот он и бокал шаровидный поставил
На стол, и кувшин попросил подержать.
И кресло подвинул, и скатерть поправил,
Чтоб ты этой жизни поверил опять.

Поверил, припал к ней хотя б на минуту,
Приник и свои огорченья забыл.
Забудь, постарайся! Я тоже забуду,
Мне так этот дворик приятен и мил!

Так нравится комната с плиточным полом!
В лицо этой жизни ещё раз взгляни
С доверием к ней и в унынье тяжёлом, –
Недаром же ей улыбались они!

Дворцовая площадь, сегодня я понял,
Ещё потому мне так нравится, видно,
Что окаймлена Главным штабом, как поле,
Дворцом, словно лесом, она самобытна
И самостоятельна, в ней от природы
Есть что-то, не только от архитектуры,
Покатость и выпуклость сельской свободы –
И стройность и собранность клавиатуры.

Другими словами, ансамбль, – ведь и ельник
Имеет в виду повторяемость окон,
Он геометричен и он не отшельник,
Как будто расчётливо скроен и соткан,

И вот в центре города что-то от Суйды,
От Красниц и Семрино вдруг проступает,
Какой-то, при чёткости всей, безрассудный
Размах, и с Невы ветерок залетает.

Будущее – это то, с чем дело
Мы имеем в старости, оно
С юности манило нас, блестело
И страшило, было суждено,
Если доживём, и удручало
Неизбежным перечнем потерь,
Не хотел бы всё начать сначала
И войти ещё раз в ту же дверь.

Я дожил до будущего, понял,
Получил, осмыслил, осознал,
Постою тихонько на балконе,
Словно я покинул кинозал:
Фильм прекрасен, страшен и чудесен,
А финал, как всякий эпилог,
Как всегда, не очень интересен,
Даже если автор фильма – Бог.

Глухонемые в дачной электричке
Шли по проходу, мелкие вещички,
Поделки расставляя здесь и там, –
Вдруг кошечки их, зайчики и птички
Понравятся – и купят этот хлам?

Стеклянный, оловянный, деревянный,
Пластмассовый, дешёвый, нежеланный,
Кому такое нужно барахло?
Ни в комнате держать его, ни в ванной
Не станете: стекло и есть стекло.

А даже если б мраморное было
Там что-нибудь, кого бы умилила
Артельная такая красота?
Но ты купила слоника, купила.
Вот лучшая, клянусь, в тебе черта!

Мне уже не увидеть тот берег реки,
Где над отмелью жёлтой мелькают мальки
И снуют голубые стрекозы.
От меня те поляны и мхи далеки,
Я их вижу как будто сквозь слёзы.

Я один это место заветное знал,
Я на велосипеде туда приезжал
И пешком часть пути надо было
Одолеть через ельник, подъём и провал,
И нужна была твёрдость и сила.

А теперь мне туда не добраться, увы,
Не увидеть тех верб и придонной травы
И не поговорить с небесами
Теми, – легче в Венецию съездить, где львы
С их курносыми дремлют носами.