Это случилось давно, я тогда учился в классе шестом или седьмом. Как и все мальчишки ходил на занятия, пытался учить уроки, до вечера пропадал с друзьями на улице. Мы все жили в одном пятиэтажном доме далекого военного городка. В играх всегда набиралось человек пятнадцать мальчишек примерно одного возраста. Мы гоняли в футбол, лазали по подвалам, играли в рыцарей и индейцев.
Я крепко дружил с Сергеем Азеевым, моим одноклассником, и мы постоянно, сами того не подозревая, соревновались за лидерство над ватагой. Я помню, как в конце марта мы прыгали с вязкого берега на зыбкую, скользкую льдину, затем, отталкиваясь шестами, выплывали на середину пруда. Сергей бросал шест и выбирался на берег, перебегая с одного осколка льда на другой. Повторить этот трюк никто, кроме него, не мог. Зато во время игры в индейцев я сделал самый дальнобойный лук. Мы все по очереди стреляли из него, все вместе мастерили стрелы, а однажды ходили в лес искать можжевельник, чтобы обеспечить подобным оружием всех желающих нашей компании.
Однажды, используя случайно найденную во время сбора макулатуры карту, я подбил друзей отправиться в так называемую «экспедицию» в дальний лес, к истоку реки. Карта была старая, нам она показалась «пиратской», и мы целый вечер тщательно ее изучали, пытаясь найти место спрятанных сокровищ. В конце концов, было решено отправиться на их поиски в ближайшее же воскресенье. Как владельца такой реликвии мальчишки выбрали вожаком меня. В поход набралось человек шесть, или семь. Родителей пришлось уговаривать целый вечер накануне похода. Наконец, взяв «честное слово» вести себя по-взрослому — осторожно, внимательно и без «выкрутасов», а так же вернуться домой засветло, родители дали согласие. Мама даже сама помогла уложить мне рюкзак.
Вышли рано утром. Очень скоро дома скрылись за деревьями, и мы пошли по еловому лесу. Тропинка была узкая. Она то ныряла в овраги, то поднималась на невысокие, заросшие густым лесом холмы. Остро пахло молодыми иголками. Вороны шумно взлетали с веток и сломя голову мчались прочь. Кеды от росы скоро намокли и потяжелели. Рюкзаки оттягивали плечи.
Привал устроили через час. Присели отдохнуть у старой лесной полусгнившей вышки. Видимо, когда-то лесники высматривали с нее лесные пожары. Потом в округе появилась военная часть. Вертолеты совершали облеты почти ежедневно, и надобность в вышке исчезла. Ее перестали ремонтировать, и вот теперь она кособоко стояла на небольшом бугорке, посреди темных, островерхих елей. Для того чтобы не нашлось охотников проверить ее на прочность, все ступеньки двух нижних пролетов были начисто сбиты.
Мы достали из рюкзаков припасы, открыли термос, налили в кружку горячего сладкого чая. Было хорошо сидеть здесь, в глубине леса, слушать птиц и, передавая друг другу кружку, прихлебывать горячий чай. Сергей отложил в сторону недоеденный бутерброд. Он встал, медленно подошел к толстой стойке, внимательно ее оглядел и зачем-то ковырнул древесину пальцем.
— Ну, что? Кто полезет со мной? — Он посмотрел на нас вызывающе. — Дорогу глянем. С высоты виднее.
Я бросил взгляд наверх. Когда-то там, на самой верхотуре, была сколочена из досок небольшая клетушка — гнездо наблюдателя. Сейчас остались лишь две неширокие доски. Они не перекрывали и половины верхней площадки. Кое-где виднелись остатки лестницы. Ветер тихо, но угрожающе гудел в верхних балках вышки. Дело было опасным, а, главное, глупым.
— Ну, сдрейфили? А ты, командир? — меня резанула интонация, с которой Сергей произнес это — «командир». В драке он был сильнее любого из нас, да и в смелости, пожалуй, превосходство его было безоговорочным.
— Так не за этим идем, — я попытался осадить его пыл. — Цель другая. Да и карта есть. Чего смотреть?
— Значит испугались! Тоже мне, путешественники!
Он запрокинув голову, осмотрел конструкцию, затем поплевал на ладони и начал карабкаться вверх. Я постоял с минуту и полез за ним, и через несколько секунд все мальчишки нашей ватаги, словно муравьи карабкались по бревну вверх. Но я уже не смотрел по сторонам.
До второго пролета долез быстро — было невысоко. Ноги легко отыскивали углубления от ступенек, руки обхватывали толстое шершавое бревно, пальцы цеплялись за длинные, глубокие трещины. Здесь нужно было перейти по горизонтальной балке на противоположную сторону. Опоры для рук не было никакой, но какая-то случайность помогла и Сергею, и мне преодолеть преграду и не упасть. Опять началось восхождение. Лезть становилось труднее — уже сказывалась высота. Лоб и спина покрылись потом. Я первый раз в жизни почувствовал, каким холодным может быть пот. Когда в жару начинает бить озноб, а тело теряет силу, становится мягким и бескостным.
Вообще, я с детства боюсь высоты. Всегда было страшно подойти к краю балкона на верхнем этаже пятиэтажного дома, а уж если и подходил, то сначала проверял — хорошо ли зацепились пальцы за прутья решетки, а уж затем осторожно высовывался и смотрел вниз. Сейчас я старался не смотреть вниз, лишь вверх. Мне казалось, что Сергей лезет бодро, без страха. На голову и в глаза сыпалась труха и мелкая древесная пыль.
— Ура! — услышал я сверху, — теперь легче пойдет. — Я понял, что Сергей добрался до сохранившейся лесенки.
Наконец, и я ухватился за нижнюю из оставшихся ступенек. Пошло действительно легче, только деревянные перекладины были трухлявые, а гвозди, которыми они были прибиты — ржавыми. Их шляпки торчали наружу, цеплялись за штаны и царапали кожу. Одна из ступенек обломилась под Сергеем, обломок полетел вниз и ударил меня по руке. Лишь чудом я не разжал пальцы, а, обняв стойку, замер в испуге, ожидая, что Сергей рухнет вниз, и мы все попадаем как прошлогодние яблоки. Мне повезло — он удержался.
— Верхушка недалеко! — услышал я его хрип и понял, что он тоже боится. Это открытие придало мне сил, но я все равно дергал каждую ступеньку, проверяя ее прочность, прежде чем использовать для опоры.
Прошел, кажется, целый час, прежде чем я увидел верхнюю площадку. Сергей уже вскарабкался на нее и уселся на одной из досок как на лавочке, свесив ноги вниз. Спустя пару минут я выполз к нему. Он смотрел мне в глаза и насмешливо улыбался.
— Вот теперь и по сторонам посмотреть можно. Так, командир?
Я ничего не сказал в ответ, лишь кивнул и указал на мальчишек, которые ползли за нами:
— Как уместимся? Места-то нет совсем.
— Уместимся. Сядем поплотнее, — Серега ухмыльнулся. — В тесноте да не в обиде.
Один за другим ребята выбирались наверх и рассаживались, прижимаясь друг к другу, словно воробьи на проводах. Я сидел на самом краю, удерживаясь лишь одной рукой. Земля была далеко внизу, и казалось такой же недосягаемой, как и облака, парящие в вышине. Я старался не крутить головой по сторонам, боясь потерять равновесие. И еще казалось, что у меня вот-вот закружится голова — и я упаду.
Мы посидели несколько минут. Говорить никому не хотелось. Вышка едва возвышалась над деревьями, и дорогу отсюда рассмотреть было невозможно. Верхушки ельника уходили дальше и дальше сплошным покровом — вот и все, что удалось увидеть.
— Ну что, будем слезать? — Сергей подмигнул нам, затем развернулся и повис на руках, отыскивая ногами первую ступеньку. Я зажмурился и почувствовал, как мои руки самопроизвольно хватаются за доску на освободившемся месте. Вдох замер на половине. Мне казалось, что нужно приложить усилие, чтобы проглотить воздух, вставший в горле комом.
Друг за другом мальчишки опускались вслед за Сергеем. Настала моя очередь. Я лег на доску животом и свесил вниз ноги, стараясь нащупать опору. Подниматься всегда легче. Во время подъема не обязательно смотреть вниз. Другое дело — спуск. Хотелось ускорить движение, и я еле сдерживал себя, понимая, что стоит испугаться и поспешить, как я не удержусь и полечу вниз.
Мне еще раз повезло. Спуск прошел успешно. Когда ноги коснулись земли, и я вновь почувствовал под собой твердую и надежную опору, меня пронзила слабость. Я старался не показать виду, но все-таки сел и стал перешнуровывать кеды, хотя в этом не было никакой надобности. Мальчишки выдергивали занозы из ладоней и перевязывали тесемки рюкзаков. Вместо гордости от подвига у меня было запоздалое чувство вины перед родителями. И еще было стыдно за нарушенное «честное слово».
— Ну ладно, пошли дальше. Веди, командир! — Сергей накинул на плечи рюкзак и взял в руки палку, которая заменяла ему посох.
Мы вновь выстроились друг за другом и, обходя заполненные водой лужи и густые куртины крапивы, пошли дальше. Впереди опять шел я, но чуть быстрее, чем до привала — очень хотелось придти домой засветло.

— Вовка, выходи!
Я выглянул в окно. Мальчишки уже стояли внизу. Серега загадочно улыбался и придерживал рукой карман своих широких брюк. Я прошмыгнул мимо мамы, быстренько обул кеды и высунулся из прихожей:
— Мам, я ненадолго, на часок! — и исчез за дверью. Выскочил из подъезда — друзья уже топтались у входа.
— Вчера солдаты палили на стрельбище. — Серегино лицо сияло, как тщательно начищенная сковорода. — Мы с утра пролезли туда и нашли целую обойму пистолетных патронов. Пошли с нами — повзрываем!
— Страшно, они же боевые.
— Ясное дело, не холостые. — Сергей продолжал меня настойчиво убеждать. Мне хотелось услышать грохот настоящих выстрелов, но было боязно — вдруг узнают взрослые, тогда точно не поздоровится.
— Пошли, — не отставал мой дружок, — костерчик разожжем. Так долбанет, что ой-ей-ей!
Ухарство пересилило:
— Давай!
Мы побежали вокруг каких-то складов к пруду. Сразу за забором был пустырь и небольшой лесной массив, через который проходила натоптанная тропа. По другую сторону ее темнел наполовину заросший рогозом пруд. Нам казалось, что место здесь тихое, спокойное и безлюдное. Выбранная нами для костра лужайка была сплошь покрыта кочками, словно давным-давно кто-то постарался напахать борозд, а потом забросил работу. Со временем канавки заросли травой и чуть сгладились от ветра и талого снега.
Костер разожгли быстро — сучья стаскивали всей ватагой. Пламя заалело бездымно — валежник был совсем сухой, а мы все тащили и тащили обломки сухостоя — опушка оказалась недалеко. Сели у костра и замерли.
— Патроны надо в консервную банку положить, тогда не сразу взорвутся, успеем нырнуть в укрытие, — маленький Лешка Коптюк напряженно сдвинул брови у переносицы, стараясь спрятать страх под нарочито жестким взглядом.
— Все удовольствие — свист пуль услышать, нервы пощекотать, — слегка щелкнув его по носу, парировал Сергей. — Как в кино. «Только пули свистят по степи», — он еще раз оглядел стоящих рядом мальчишек. — Андрюхи Сурикова нет. Обещал подойти, и что-то нет. Ну ладно, начнем, тянуть не будем.
Он осторожно вытащил из кармана туго набитую нераспечатанную пачку и слегка подрагивающими пальцами оторвал заправленный внутрь бумажный клапан. Задники патронов заблестели тусклым медным отсветом.
— Вот они, целехонькие! — Серега указал на капсюли, не пробитые бойками пистолетов.
— Дай подержать, — Женек Поршнев подставил ладонь. Сергей выдавил из пачки несколько штук. Они с глухим, тяжелым стуком ссыпались вниз. Женька подбросил их на ладони. — Тяжеленькие. Полные.
— Боевые, — Сергей деловито сгреб патроны и аккуратно положил их в консервную банку. Затем так же осторожно достал из пачки остатки и зажал в руке. — Ну, кто положит их в костер? — Сергей оглядел притихших мальчишек. — Давай, Вовик, а?
Я посмотрел на пылающий костер. Опасное дело. Вдруг патроны начнут рваться сразу? Страшно. Я оглянулся назад. Все сидели и смотрели на меня, не отрываясь и не говоря больше ни слова. Я взял консервную банку, посмотрел на патроны еще раз и зачем-то прикрыл ее наполовину оторванной крышкой. Так, на всякий случай, словно это могло спасти, если что.
— Успеешь драпануть, — сиплым голосом пробормотал Коптюк. — Говорят, они сначала крутиться начинают быстро-быстро, а потом уже взрываются.
— А вот эти просто в костер брось, — Сергей разжал потные пальцы, и патроны оказались у меня в руке, — ладно? — Мальчишки отбежали от костра и улеглись за бороздой. Виднелись только их глаза.
Я зачем-то пригнулся и только потом шагнул к огню. Положил на угли банку и быстро задвинул ее в огонь подвернувшейся под руку палкой. Затем бросил в пламя костра зажатые в руке патроны и, не выпрямляясь, побежал к спасительному «окопу», перемахнул через борозду и плюхнулся рядом с Сергеем.
— Молодец! Во щас шарахнет!
Мы замерли. Прошла минута, другая. Напряжение тянуло время, как расплавленную резину.
— Ты хорошо засунул банку-то? — почему-то шепотом пробормотал мне в ухо Женька.
— Хорошо, хорошо, я даже в костер палкой ее задвинул, — отмахнулся я от него.
— Может огня не хватает? Жара? — Женькины глаза азартно сверкнули. — Я подползу — поворошу, а, Сергей?
— Лучше отсюда палкой кинуть. Давайте, дуйте в лесок, тащите палки!
Мы отползли от своего укрытия, затем мгновенным рывком добежали до опушки. Быстро наломали сухих веток и так же скоро вернулись назад.
— Наломаем их на куски, и будем закидывать костер, как гранатами, — предложил Сергей. Затея понравилась — мы, не высовываясь, ломали принесенный сушняк на метательные снаряды.
— Хватит, — спустя несколько минут, удовлетворенно крякнул Сергей, оценивая нашу работу. — Теперь кидаем, — он первым замахнулся и, не вставая, бросил в костер ветку. Мы последовали его примеру, торопливо швыряя наготовленные обломки.
— Андрей бежит! — вдруг крикнул Лешка, и мы увидели еще одного нашего друга, который уже вывернулся из-за угла и бежал к костру.
— Андрюха, ложись! — чуть привстав и высунувшись из укрытия, закричал Сергей. Но Андрей ничего не услышал и продолжал бежать к костру. — Ложись, там патроны! Сейчас взрываться начнут!
И опять Андрей ничего не понял, но шагах в десяти от костра остановился и недоуменно пожал плечами. И тут шарахнул выстрел. Мне показалось, что он хлопнул близко-близко. Уши мгновенно заложило воздушной непроницаемой пробкой, словно комьями мягкого пластилина. Андрей упал и вжался в землю. Затем стал приподниматься с блуждающей и какой-то глупой улыбкой на лице.
— Не вставай, — опять крикнул Сергей, — там еще есть!
Но Андрей будто и не слышал. Он тер уши и оглядывал себя со всех сторон. Ударил второй выстрел, за ним третий, четвертый. Андрей вновь упал и, смешно приподнимая зад, стал отползать от костра. Это было последнее, что мне удалось увидеть. Пули вгрызались в деревья, жуками пролетали над нашими головами, со свистом исчезали в голубом небе. Я лежал не в силах оторвать от земли голову, уткнувшись лицом в мягкую почву.
— …двенадцать, тринадцать, четырнадцать, — считал Лешка, вцепившись дрожащими руками в пучки травы. Я стал мысленно повторять за ним счет выстрелам. — Девятнадцать, двадцать, — сказал он и, повернув ко мне лицо, улыбнулся бледными губами. — Все, патроны кончились.
Я, все еще боясь высовываться, украдкой посмотрел на Сергея — глаза его блестели, но пальцы дрожали, как у махрового курильщика. Он осторожно выглянул из-за борозды.
— Суриков перепугался! Я смотрю — он ползет задом, как вареный рак! Вот умора-то! — Сергей стер грязь со щеки, обводя нас взглядом. Мальчишки сидели бледные и вяло, с натугой посмеивались вместе с ним. Он же, стараясь сохранить в голосе бодрость, махнул рукой:
— Айда к костру!
Мы, не желая прослыть трусами, а, скорее всего, просто стремясь поскорее оставить опасное место, повиновались. Костер догорал. Наполовину потухшие головешки были разбросаны в беспорядке. Искореженные остатки банки валялись тут же. Сергей плюнул в костер:
— Во, мы герои! А Андрюха-то до сих пор ничего не поймет. Вот его проняло! — Он обернулся к не успевшему добежать до укрытия товарищу.
Тот стоял прямо, как столб, и молча переводил взгляд то на остатки костра, то на Сергея, то на нас, стоящих вокруг. Я отвел в сторону глаза и внезапно понял, что нам только что чудом повезло! Я с неприязнью посмотрел на Сережку, мысленно пытаясь сбросить вину на него: «Тоже мне, командир нашелся. Ишь, улыбается. Герой. Патроны, патроны...». Я вытер измазанные сажей дрожащие руки о штаны и в раздражении пнул изуродованную пулями консервную банку. Дело было не в Сережке.
— Я же тебе кричал, — чуть смутившись, проговорил Сергей, — а ты прешь напролом и ничего не слышишь. Это же боевые патроны были. Чуешь, как порохом несет? — Он сморщил нос и прищелкнул языком. — Разбегаться надо, а то появятся взрослые здесь сейчас, ругаться начнут, — Сергей крутанул головой по сторонам, опять махнул рукой и бросился в обход пруда.
Мальчишки устремились за ним, лишь Андрей чуть замешкался. Я несколько секунд смотрел на искореженную банку, на остатки костра, затем, развернувшись, рванул за ними, унося с собой страх, упрямое чувство вины и удивленный взгляд Андрюшкиных глаз.

Незаметно Восточная Германия осталась позади. Несколько дней я ехал на своем видавшем виды велосипеде по стране, известной мне прежде лишь по книгам и картам. Вымощенные камнем улицы и ровные ряды одинаковых домов сменялись аккуратными плантациями винограда и черешни. Люди прекращали работу ровно в шесть вечера: замолкал трактор на поле, застывал на полпути ковш экскаватора. Их словно накрывал бой часов на ратуше, такой же обязательный и строгий, как и сама немецкая жизнь, тщательно разбитая на правильные геометрические фигуры. Все здесь было не так, как дома. Даже ночью. Звезды светили тускло, словно экономили свет, а воздух казался рафинированным.
И вот уже далеко позади, остались и Лейпциг, и Веймар, а я ехал дальше, терпеливо объезжая Тюрингский лес. В этот день, еще до захода солнца мне предстояло пересечь границу Западной Германии. Я знал, что это рубеж условный, что граница уже три года как перестала существовать, но все равно меня бил какой-то неприятный нервный озноб. Дорога была хоть и неширокая, но ровная — обычная второстепенная трасса местного значения, с вялым, едва заметным движением. Она устало бежала вдоль невысокого, поросшего лесом горного хребта. Наконец, словно оттолкнувшись от очередного холма, нырнула в крохотный городок с неширокими улицами, зелеными парками и старинными фасадами домов.
Почти тотчас же навстречу из переулка одна за другой выскочило несколько украшенных разноцветными лентами повозок, на больших колесах и с длинными рессорами. Запряженные в повозки могучие лошади-тяжеловозы уверенно и легко мчали их вперед. Мелькнули довольные лица людей, сидевших в повозках, бросающих по сторонам утомленные праздничным весельем улыбки.
Слух уловил звуки заходящейся от радости скрипки, переливы губной гармоники и пронзительную песнь старинного рожка, вытягивающих танцевальный ритм, и я, после секундного раздумья, свернул на этот шум. Дома узкой улицы расступились, открыв площадь перед ратушей и пестро одетую толпу. Люди танцевали, жарили прямо здесь, на площади, шницели и «охотничьи колбаски» и пили пиво из огромной пузатой бочки. Мелькали шляпы, мужские суконные кафтаны и короткие штаны, шнуровка на женских кофтах и пряжки на башмаках. Мне показалось, что я самым неожиданным образом попал на улицу немецкого городка времен Братьев Гримм. Кто-то махнул мне рукой, словно приглашая встать в круг, но я в смущении мотнул головой и поехал вокруг ратуши, оглядываясь и не переставая удивляться. Стрелки часов на главной башне суетливо отсчитывали минуты. Воскресный вечер подходил к концу.
Магазины были закрыты уже второй день, но продукты у меня оставались, я позаботился о них еще в пятницу. Была и питьевая вода — я расходовал ее бережно, словно житель пустыни. Эта вода тоже была покупная, и запасы ее я пополнял только в магазинах. Пить воду из колонок не рисковал, боясь отравиться, как это случилось со мной несколько дней назад — выпитая колоночная вода доставила мне тогда мучительную ночь. Но вода для технических нужд нужна: немытые, грязные руки, это беда. И фрукты надо мыть, и умываться. Так что колонку мне нужно найти обязательно.
Городок неожиданно закончился. Только что я ехал по его улицам, и вот за спиной остались последние дома, лишь большой сад из фруктовых деревьев еще тянулся вдоль дороги, да чуть в стороне виднелись ворота стадиона. Не задумываясь, я выкатил на беговую дорожку и медленно проехал целый круг, внимательно глядя по сторонам. Колонки не было и здесь — мне явно не везло. Я остановился и достал карту. Еще раз внимательно просчитал расстояния. До следующего селения было километров двадцать пять. А по пути — лес — прекрасное место для ночлега. Нет, вода нужна! Я вновь бросил взгляд на заходящее солнце, мысленно подсчитывая оставшиеся до темноты минуты. Возвращаться назад на поиски водопровода не хотелось: почти физически угнетала неизбежная при этом трата времени. Я вздохнул и еще раз огляделся. Ха, вот так раз! Одинокий дом! Не мудрено, что я не заметил его сразу! Приземистый, широкий, с зеленой крышей и увитыми плющом окнами, он словно спрятался в глубине сада, посреди яблонь и груш. Ну, теперь все, теперь порядок! Здесь-то мне точно должны помочь!
Оставив велосипед прямо на беговой дорожке, и вооружившись пустой пластиковой бутылкой, я скорым шагом направился к невысокой металлической калитке. Вот и она. Нет ни звонка, ни колокольчика. Так, что же делать? Я переступил с ноги на ногу, шурша гравием. Обвел нетерпеливым взглядом сад и аллею, ведущую к дому. Никого не было видно. Зайти? А вдруг собака? Я огляделся. Нет, не похоже, что есть собака. Что же делать? Крикнуть? Постучать? Пожалуй. Наверняка услышат. Калитка оказалась не запертой и широко раскрылась с громким тягучим скрипом, едва я тронул ее рукой. Чтобы удержать равновесие я шагнул вперед.
— Что тебе надо?! — вопрос застал меня врасплох. Я невольно вздрогнул, быстро шагнул назад и захлопнул за собой дверцу, а затем, присмотревшись, в глубине сада заметил большое соломенное кресло, с которого резко встал мужчина и быстрым шагом направился ко мне. Высокий, с небрежно растрепанными длинными волосами, сальными сосульками свисавшими на щеки и глаза, в майке-безрукавке и истертых джинсах он приблизился к калитке. Его рука, с мясистыми короткими пальцами, легла сверху на решетку.
— Что тебе надо? — густым низким голосом повторил он свой вопрос. Он был не старый этот немец, может быть, чуть старше меня.
— I need little water (мне нужно немного воды), — пробормотал я по-английски, подняв вверх дном пустую бутылку, почему-то начиная жалеть о начатом разговоре. — Колонка, water pump, водопровод?! — мешая русские и английские слова, продолжил я. Он усмехнулся, скривив губы в брезгливой усмешке:
— Коммунист?! — немец открыл калитку, подошел вплотную и ткнул мне пальцем в грудь. — Зольдат?
— Да нет, найн, — пытаясь сохранить улыбку и доброжелательное выражение лица, торопливо ответил я. Ситуация показалась нелепой. — Ельцин, демократия, — словно оправдываясь, пробормотал я. — Учитель, teacher, найн солдат. Учитель географии. — Я почувствовал, что неловко мешаю русские, немецкие и английские слова, тщетно пытаясь объяснить суть своей просьбы. — Путешествую по вашей стране, — travel..., — я неожиданно запнулся, наткнувшись на холодный взгляд нетрезвых глаз.
— Воды, русский? Для тебя, — он поднял верх указательный палец, — десять марок, — его глаза наполнились презрением, — бесплатно не налью.
— Нет, спасибо, данке, — ответил я, желая прекратить бестолковый разговор, — я питьевую воду покупаю в магазине, а за водопроводную воду деньги платить не буду. И вообще, я колонку ищу. Water pump. Извините, — я повернулся и пошел к своему велосипеду, жалея о потерянном времени.
— Эй, дер Руссе! Цурюк!! — раздался за спиной властный и жесткий окрик. В один миг все в моем сознании сбилось в одну общую кучу: рассказы деда о войне, черно-белые кадры хроники и длинный список погибших, напечатанный в районной газете ко Дню Победы. Мне показалось, будто кожа на моей голове и на лице вспыхнула жарким огнем.
— Цурюк! — повторил немец. Тело передернуло помимо моей воли. Я резко развернулся и решительным, злым шагом пошел навстречу немцу.
— Цурюк? — пальцы сжались в кулаки, брови сомкнулись единым комком у переносицы. Непроизвольно из горла вырвались жестокие матерные ругательства. Немец вытянулся вверх, выпятив грудь, словно собираясь ринуться в драку, но вдруг осел, стал меньше ростом, внезапно превратившись в толстого, неуклюжего человека с рыжими волосатыми руками и бегающими глазами. Неловким, судорожным движением он смахнул со лба крупные капли пота и, пытаясь скрыть растерянность под кислой улыбкой, отчаянно закивал головой, бормоча что-то, вставляя слова из русского языка, стараясь свести к шутке наметившийся было «международный» скандал. Немец угодливо открыл калитку, приглашая меня войти. Мой боевой пыл угас, словно на горячую каменку плеснули разом ведро холодной колодезной воды, но внутрь, за калитку я не пошел, оставшись снаружи и сожалея о неожиданно вспыхнувшей ссоре. Немец, торопливо семеня ногами, вернулся и протянул мне доверху наполненную пластиковую посудину. Пальцы его рук слегка дрожали, а веки глаз, хлопали чуть чаще, чем раньше.
— Спасибо, данке, — буркнул я, безуспешно пытаясь поймать его взгляд, забрал воду и пошел к велосипеду, не дожидаясь ответа. Руки никак не могли справиться с крепежной резинкой, когда я пытался приладить бутылку на багажник. Почему-то захотелось поднять лицо к небу и заорать дико, по-звериному.
— Дурак! Дурак-то какой! — неизвестно к кому обращаясь, простонал я сквозь сжатые зубы. Во рту стоял горький, противный вкус, словно меня только что стошнило. Я со злостью ударил кулаком по седлу велосипеда, затем схватил бутылку, размахнулся и зашвырнул ее далеко в кусты. Сел в седло и, не оглядываясь назад, медленно поехал прочь.