- Вітаю, друзі, це "Нова студія". Мене звати Юлія Осінська, і сьогодні разом зі мною мій колега Василь Чернявський.
- А в гостях у нас режиссер, литератор, бард, основатель, вдохновитель и художественный руководитель "Театра Андерсена"…
- …и, доречі, наш земляк, мешканець Ірпеня, Олександр Столяров.
- Настоящий ирпенец.
- Коренной?
- Нет. Коренной и настоящий это разные вещи.
- Як Вас доля звела з Ірпенем?
- Я вседетство здесь прожил.  В двух шагах отсюда Хутор Гай, там у меня бабушка.
- Ще кілька років тому Вас часто можна було бачити на багатьох культурних заходах в Ірпені. Що Ви зараз робите? Чим живете?
- Все время занимаюсь одним и тем же: снимаю, монтирую, монтирую, снимаю. У меня очень скучная работа в этом отношении, однообразная.
Когда пишу, все тоже однообразно, одни и те же буквы, сколько их там в алфавите, расставляешь по разным местам, меняешь...
- Весною Ви започаткували цікавий кінематографічний проект "Дивись українське". Можете розказати про нього детальніше? Чи почали вже знімати фільм "Кадет"?
- "Дивись Українське" это своего рода попытка дать надежду зрителю на то, что все будет хорошо. В истории было несколько утопистов… Для чего они задумывались о неком идеальном  устройстве общества? Чтобы людям было во что верить, чтобы у людей была надежда. Вспоминаю также одного мэра города, который во время 30-летней войны в Германии, каждый день писал стих, в котором говорил жителям о том, что обязательно все закончится хорошо.
- Ви вірите в те, що все буде добре?
- Ну, конечно. Иначе, зачем жить? Я обязан просто верить в это, иначе бессмысленно, иначе пойти да повеситься. Должно быть лучше.
- З чого буде складатися цей кінематографічний продукт?
- Это будут маленькие коротенькие трехминутки. Почему такой короткий хронометраж? Прокатные кинотеатры больше времени не дали. Это не реклама, в каждом фильме есть своя драматургия. А что такое три минуты – это почти анекдот.
Недавно попался мне очень простой анекдот или история про кадета, который едет в электричке. Народ обсуждает ситуацию в стране, войну и переживает за то, чтобы этот ребенок не попал на эту войну. Когда появляется баянист, весь вагон вдруг просит его замолчать. И в этой царящей над всеми тишине вагона единство какое-то народное проявилось, потому что все они охраняют покой ребенка.
- Електричка не вперше з’являється у Ваших фільмах? Можна в цьому контексті згадати фільм "Достоевская девочка".
- Жанр "тревелл" очень удобен, типичен для мирового кино. Картинка меняется, меняется и человек... Зрителю всегда интересно. Он, по крайне мере, если не на героя посмотрит, то хоть на пейзажи вокруг.
- Феноменально, незнакомые люди  часто говорят друг другу о тех вещах, о которых не говорят родным. Но как вам удается сделать так, чтобы они раскрывались?
- Ну, во-первых, это не я делаю, это делают зачастую интервьюеры…
А во-вторых, они понимают, что причастны ко всему, что происходит в стране. Боль, которую переживают люди, едущие в электричке, передается им, они обязаны тоже ее ощутить. И тогда, конечно, наступает искренность. А если ты не болен чужой болью, если ты, попросту говоря, не сочувствуешь, то не лезь в кадр, не бери интервью.
- Це і для журналистів корисна інформація.
- Это и закон журналистики. Мы знаем, есть два вопроса, которые вечно мучают, –
"кто виноват, что делать?". Я решил, что самый главный вопрос – "как должно быть?"
- Що Вас надихає – віра, релігія?
- Дело не в религии. Вот я представляю себе какой-то определенный идеальный мир.  Мне хочется, чтобы вокруг были деликатные, интеллигентные, тонко чувствующие люди, чтобы они писали стихи, рассказы, инсценировали их. И я цепляюсь за этих людей. Поэтому все мои фильмы как раз о том, как мне хочется жить, как я считаю, как должно было бы быть.
- Театр Андерсена був створений з цією метою?
- Конечно, да. Я учу в первую очередь общему делу. Вот собрались все вместе и создали спектакль. И тут уже не важны актерские амбиции, важен тот факт, что все вместе пришли к результату.
- Театр Андерсена був створений саме в Ірпені? Зараз ви працюєте в Києві. Ті діти, які тоді з Вами працювали, яка їхня доля зараз?
- Некоторые перешли в новый театре. Однажды в церкви я заметил, что впереди стоит верзила на голову выше. Оказывается – это мой актер бывший. Они вырастают, и сейчас я уже вынужден писать пьесы на вырост, то есть про любовь. Но все равно это "Андерсен", и сейчас мы будем репетировать "Пастушку и трубочиста", где речь пойдет об отношениях между мужчиной и женщиной.
- Що взагалі потрібно для того, щоб в Ірпень знову вернули цей театр?
- Нам необходимо нормальное помещение. Детям нужен свой дом. Потому что "Театр Андерсена" это не профессиональное театральное объединение и не драмкружок даже – это объединение детей, которые, опять же, хотят сделать общее дело. Они, конечно, часто шалят, но для них важно в результате выплеснуться спектаклем. Я понимаю, что их притягивает то, что здесь основано и на игре, и на любви. Так, наверное, должно быть в школе, так должно быть в любой спортивной секции, правда же? Я не вижу большой разницы между спортом, театром и школой. Это одно сообщество людей, но разные продукты просто, разные результаты.
- Вы о том, как должно быть. Много ли любви в нашей школе среди детей, и среди учителей?
- Антон Павлович Чехов отмечал: "Вот вы говорите про то, как есть, а я пишу про то, как должно быть". Мне не интересно то ужасное, что есть, потому что я это знаю. Мне важно, чтобы зритель, читатель, мой собеседник, учитель, ученик знал, как должно быть. С этим знанием что-то изменится. Если человек знает, что поэзия это высшая форма литературы и что поэт это Демиург, и что к нему надо относиться по-другому, тогда меняется и общество.
- В грудні цього року Ви отримали премію "О’Генрі" Нью-Йоркського журналу. Як ви думаєте, вони там читають, вони знають про те, хто отримує ці премії і за що?
- Вот попали туда рассказы, дали за них премию, опубликовали их и еще  опубликуют. Ну и хорошо, что публикуют, очень хорошо.
- Вас не засмучує те, що тут не так оцінюють Вас, як за кордоном?
- Нет, с чего это вдруг? Ах, я непризнанный гений, да? Нет, я отлично себя чувствую. Вот, например, когда иду по нашему ирпенскому базару, узнают, говорят: "Писатель идет". Поэтому все в порядке.
- Тобто, в Ірпені все добре. Що для Вас Ірпень сьогодні? Це просто місце, куди повертаєтесь переночувати і назад в Київ на роботу?
- В какой стране я только ни работал! А Ирпень – мой. Я здесь вырос, это моя родная территория, мой родной воздух, родная вода, родные леса – все это мое.
- Ирпень-рыба? В одном из ваших дневников была мысль о том, что в Ирпене находится пуп Земли.
- Я собирался снять фильм "Пуп Земли" про Ирпень.
- Это потому, что вы здесь родились?
- Тут без самоиронии нельзя, поэтому там, где я - там и пуп Земли. Ирпень насыщен теми людьми, которых я люблю. Здесь есть куда отправиться, есть с кем выпить кофе, есть для кого написать в фейсбуке.
- Багато хто з митців кажуть, що без трагічної долі важко творити. Ви теж так вважаєте?
- Можно предположить, что есть творчество от полноты и творчество от ущербности. Нет, на самом деле, человек оказывается то в горе, то в радости. А вдохновение приходит не тогда, когда у него горе или наоборот, оно приходит совершенно непредсказуемо.
- Чи проводите Ви якісь зустрічи зі своїми шанувальниками?
- Боже сохрани! Нет. Поймите, в мире, как минимум, сотни тысяч литераторов, режиссеров, художников, композиторов. Тысячи и тысячи. Вот я всего лишь один из них. Я стараюсь это делать качественно, я пытаюсь чувства добрые в зрителях пробуждать, потому что если буду негативные эмоции в зрителях пробуждать, то грош мне цена.
- Вы максимально раскрываетесь в фильмах?
- Во-первых, не соврешь – не расскажешь. А во-вторых, вы прекрасно знаете: в человеке есть тайна. Как его ни ковыряй, какими словами, кадрами его ни изображай, его не откроешь, поэтому, что ни начирикай, все равно человека не поймешь, поэтому существуют какие-то интриги.
- Розкажіть детальніше про те, як працює ваш театр в Києві, скільки туда діток ходить?
- В Киеве меньше детей. Почему? Может быть потому, что дети стали за это платить, появился директор. Мне эта ситуация не нравится, я говорю, что дети платить не должны.
- Ви самі навчаєте дітей, чи у Вас ще працюють викладачі?
-  Вчера ко мне пришла женщина-хореограф. Говорит: "Я хочу". Я говорю: "Вы понимаете, что это крест? Вы должны, как минимум, два-три раза в неделю приходить, работать с ними полтора-два часа, и при этом терпеть их, при этом любить". Если ребенок чувствует, что ты его сегодня не любишь – все, он не играет, не работает. Он замыкается, может произносить какие-то фразы, но если вы его не любите - все, до свидания. А это мои затраты души, потому что бывает, смотришь: господи, ну как же тебя полюбить? Потом сам себя вынуждаешь, понуждаешь, естественно, и смотришь, расцветает ребенок, и тогда понимаешь, не зря себя принудил.
- За той час, поки працює театр, діти виростають. Хтось присвятив своє життя кіно, театру?
- Еще рановато говорить окончательно об этом, но мне родители звонят и сообщают, что тот или иной ребенок там-то и там-то завоевал какой-то приз.
Я всегда говорю детям простые вещи: "Ты живешь только тогда, когда отдаешь. Когда берешь, ты умираешь". Я им объясняю, что делать общее дело – хорошо, а делать только свое – плохо.
- Такий маленький дитячий психологічний клуб?
- Наверное, да. Скорее - драмкружок. Здесь в Ирпене родители откликаются моментально и втягиваются. В Киеве сложнее, родители более замотаны. Помню, как-то пришел аутист-ребенок. Я подумал, что сам аутист, потому что этот ребенок оказался настолько понятен, близок.
- Вы говорите, что раньше кино было плотским, потом в советское время –  душевным, и теперь настало время духовного кино. Но тогда возникает вопрос: где еще искать это духовное кино кроме фильмов Александра Столярова?  И настало ли его время?
- Искать его не надо, оно само придет. Кино приходит, как приходит приятель, друг, товарищ и брат. В мире есть очень много хорошего кино. Я люблю, например, Квентина Тарантино, который выплеснулся именно в "Криминальном чтиве". Люблю за что? За драматургию. Там в чем фокус: он финальный эпизод разрезает, конец эпизода ставит в начало. Помните, сначала их убивают... Тем самым он ломает заскорузлость драматургического мышления, которая идет как петелька-крючочек, петелька-крючочек, причина-следствие... Люблю Ларса фон Триера, причем первая его работа "Рассекая волны" принадлежит к духовному кино?
Чем отличается верующий человек от неверующего? Очень просто: верующий знает, когда грешит. Вовлекая людей в исполнение своей воли, вы поневоле грешите. Вы принуждаете людей, берете ли вы интервью или заставляете человека ходить в кадре туда-сюда и произносить какие-то слова, вы его принуждаете, вы ограничиваете его свободу. Грех? Безусловно. Поэтому, занимаясь кино, вы должны это понимать.
- Вы же тоже хулиган в кинематографе, взять того же Старца Паисия и Вас, стоящего вверх ногами. Если спросить у среднестатистического зрителя, он скажет, что православное кино – это нудная затея. У Вас же православное кино с юмором, таким же, как у Квентина Тарантино.
- Обращаясь к юмору, хочу сказать, что я из прорабов. После окончания архитектурного факультета, работал прорабом и архитектором. Можете представить, на каком языке приходилось изъясняться? Есть пошлые анекдоты, а есть анекдоты тонкие и добрые. Всему свое место. Что же касается Старца Паисия, там все из добрых анекдотов создано. А этих добрых анекдотов тьма, ведь если бог создал жирафа, значит, чувство юмора у него есть.
- Той, хто цікавиться Вами як митцем, знає, що віра для Вас чи не на першому місці. Як ви прийшли до віри в Бога?
- Во-первых, все от бабушки, от бабушкиных сказок о том, что существует добрый Бог, в которые внук поверил и до сих пор разувериться не может. Во-вторых, что такое церковь? Церковь – это больница. Я человек больной, у меня масса недостатков, масса комплексов, поэтому, где мне место? В больнице. Тут, конечно, нужно разделять четко, иногда вопросы веры не совпадают с вопросами церкви. Это все достаточно индивидуально для каждого. Вот поэтому я детьми занимаюсь, потому что, видимо, у меня мышление ребенка до сих пор.
- Были ли в Вашей жизни такие моменты, когда можно было и проверить?
- Да, были. Например, я вымолил свою жену, настолько страдал от одиночества, настолько маялся, что просто молился каждый день: "Господи, пошли мне жену бодрую и хорошую". Бог послал, не прошло и двух недель. Потом та же ситуация с детьми, у нас три года не было детей. Отслужили молебен Иоакиму и Анне – через месяц – нате вам. Когда я просил – получал.
- Давайте вернемся к жене. В какой ситуации вы познакомились и как это чудо произошло? Правильно ли я понимаю, что в "Святом Петровиче" выдумки больше?
- "Святой Петрович" - сплошная выдумка. С женой я познакомился во Львове в театре моего друга "Гуденус" (он уже умер), увидел на сцене красивую девушку, она заметила меня, я заметил ее...
- Вона – той ідеал жінки, який Ви собі уявляли?
- Я, по крайней мере, понимаю, что вот такая моя судьба, что мне другой женщины не надо. Достаточно одной женщины, чтобы всю жизнь познавать и не познать до конца. При этом она все равно останется тайной и загадкой. Я думаю, что любой человек это тайна и загадка, его можно познавать бесконечно, но лучше познавать одного человека, потому что тут можно глубже познать.
- Вона грає в фільмі про шизофренію. Як ви її вмовили на це?
- Она у меня совершенно безотказный человек, надо – пожалуйста.
- По количеству снятых фильмов Вас можно сравнить с Жоржем Мельесом и Чарли Чаплином. Какова финансовая сторона фильмотворчества?
- Многие шутят, что Столяров снимает кино, не выходя из собственного огорода. Очень удобно. Я исхожу из того, что кино должно быть дешевым, полезным и красивым. Экономичность, польза, красота необходимы в архитектуре. Если есть возможность снять эпизод в огороде, зачем ехать на Мальдивы?
- Кіно – це прибуткова річ?
- Это моя профессия, за счет этого я живу. Занятие литературным творчеством не дает практически ничего в этом смысле.
- В Ирпене Вы снимаете альтруистическое кино, где играете Вы и Ваша семья?
- Да, бесплатно, абсолютно бесплатно.
- И "Святой Петрович"?
- Да, так и есть. Это называется – "ребята, давайте пошалим". Фильм "Святой Петрович" мы снимали полтора года. При этом параллельно работали над многими другими фильмами, снимали на Байкале, например.
- А почему Петрович стал для вас святым? Может, это дружба, которая длится многие годы?
- Нет, дело не в дружбе. Феномен мужской дружбы выше любви между мужчиной и женщиной. Так уж сложилось, к сожалению или к счастью. Эта иерархия выработана веками, это не я придумал. Когда мы возвращаемся к мужской дружбе, мы возвращаемся к каким-то первоистокам человеческого общежития.  Это очень проявлено в армии, где мужчины несут тяготы друг друга. И тем более, мужчина должен нести тяготы женщины, потому что это слабое существо, слабый сосуд – не дай бог разобьется.
- Ви сказали, що не знаєте, хто президент України, Росії, Сполучених Штатів. Ви аполітична людина?
- Абсолютно. И чем дальше, тем аполитичнее. Я мыслю образами, а не социальными категориями.
- Але зараз такий час, коли творчість, культура, і шоубізнес або зовсім вже в політиці, або повністю відсторонені. Вот Ви повністю відсторонені?
- Нет, не полностью. Мои фильмы смотрят, сочинения читают… Все в порядке. Нельзя всю жизнь думать только о хлебе насущном, это унижает человека. Что такое государство? Это не аппарат угнетения, нет. Государство это организм, который должен обеспечивать реализацию исторического предназначения народа. Если нет, такое государство ему не нужно. Если мы говорим о властях наших, о которых мы на каждой службе молимся, то власти и по молитвам нашим, и по желаниям нашим, и по просьбам нашим, и по требованиям должны становиться аппаратом, обеспечивающим историческую миссию народа. Если у народа нет исторической миссии, то это уже не народ.
- А в українців яка історічна місія?
- Давайте подумаем. Вот когда моя дочка говорит: "Пап, а за что мне любить Киев?" Я говорю: "Родненькая моя, поезжай в Киево-Печерскую лавру, спустись в пещеры. Как они без тебя и как ты без них?" Есть очень хороший труд о трех столицах, по-моему, террориста Бориса Савинкова. Что такое Питер с его точки зрения? Гнилое болото, что ни воткни, гнильем прорастет. Действительно, родина трех революций. Что такое Москва? Руина мыльных пузырей. Что такое Киев? Здесь почва настолько твердая от крови, слез, пота, что сколько-нибудь человеческая идея не прорастает.
- Ви сказали, за що любити Київ, а за що любити Ірпень?
- Мы возвращаемся к национальной идее, миссии. Значит, есть что нести, если есть этот гранит, эта скала – есть миссия, безусловно, и не видеть ее может только слепой.
- Ви казали, що плануєте знімати фільм про Ірпень. Що заважає в цій роботі? Які місця Ірпеня заслуговують на увагу?
- В Ирпене я буду снимать не места, а людей, которые мне дороги. В Ирпене я знаю двух  композиторов Лену Леонову и Петра Ильницкого, фотографа Юрия Косина. Горжусь знакомством с писателем Василием Чернявским. Знаю Юлию Бережко-Каминскую и многих других.
- Дякуємо Вам за розмову і чекаємо на нові фільми.
- И вам спасибо.
- Я думаю, не стоит напоминать о том, кто был у нас сегодня в гостях, "пуп Земли" Александр Столяров, благодаря которому на Земле настала эра духовного кино.