Коллапс СССР, по предложенному нам сценарию, должен был обеспечить демократическое сообщество юридически равноправных людей без идеологических конфликтов, одним из ключевых факторов которого является языковая политика. Демократическая форма правления прежде всего обеспечивает права и свободы личности, а стало быть, и его право на пользование своим языком вне зависимости от государственного. Однако республики постсоветского пространства, “вырвавшиеся из тисков интернационализма”, сразу же принялись решать свои узкие национальные проблемы, так что конфликт идеологий постоянно обостряется. Насколько демократическими принципами руководствуются политики постсоветских стран, свидетельствует узурпация власти: Алиевы правят Азербайджаном больше пятидесяти лет, в Казахстане существует только Н.Назарбаев, в России и Армении новая власть рождается старой и пока не было ни одного исключения, в Белоруссии “все голосуют” только за А.Лукашенко… Такая “демократия” чаще не в состоянии обеспечить правовую государственную языковую политику, под которой понимается определение государственного языка страны и условий осуществления своих прав национальными меньшинствами, с одной стороны, установление приоритетных направлений развития языка вообще – с другой.
Первый вопрос – о государственном языке и языке национальных меньшинств в единой стране – больше связан с политикой и правами человека. Если исходить из принципов современного развития цивилизации, человек не должен быть ограничен в своих правах из-за языка. Конституции демократических стран констатируют, что  “запрещается дискриминация в зависимости от пола, расы, цвета кожи, этнического или социального происхождения, генетических признаков, языка, религии, мировоззрения, политических или иных взглядов…” (5, ст.14.1); “каждое лицо, лишенное свободы, незамедлительно извещается о причинах этого, а при предъявлении уголовного обвинения – также об обвинении на понятном ему языке” (5, ст.16, пп.7); “лица, принадлежащие к национальным меньшинствам, имеют право на сохранение и развитие своих традиций, религии, языка и культуры” (5, ст.41). Согласно указанным пунктам Конституции Республики Армения, как и аналогичным конституциям постсоветских стран, человек не должен быть дискриминирован по признаку языка, что означает: при соприкосновении с уголовным кодексом его должны информировать на понятном ему языке и ему дается право сохранять и развивать свой язык. Естественно, как это отмечено в законах о языке, об иностранцах, о лицах без гражданства всех демократических стран, в необходимых случаях государство обеспечивает лицо, не владеющее иностранным языком, переводчиками [4; 8].
Если учесть, что в иноязычном окружении вряд ли удастся сохранить, а тем более развивать свой язык, то вне соприкосновения с преступным поведением о пользовании  родным языком, казалось бы, нет речи, и нигде нет положения о применении лицом своего родного языка в ситуациях, предусмотренных гражданским правом. Однако в странах с многоязычным этносом проблема языка национальных меньшинств решается, если, конечно, все население не объявляется этнически единым, чем косвенно запрещается использование родного языка в бытовой и официальной сферах. В Украине, например, действует специальный закон “О национальных меньшинствах в Украине”, статьи 6 и 7 который гарантируют развитие языков национальных меньшинств [3]. В законе же “Об основах государственной языковой политики” считается необходимым “содействие использованию региональных языков или языков меньшинств в устной и письменной форме в сфере образования, в средствах массовой информации и создание возможности для их использования в деятельности органов государственной власти и органов местного самоуправления, в судопроизводстве, в экономической и социальной деятельности, при проведении культурных мероприятий и в других сферах общественной жизни в пределах территорий, на которых такие языки используются, и с учетом состояния каждого языка” [4, ст.2, п. 3].
Иной вариант используется в Швейцарии, где функционируют четыре официальных языка: немецкий, французский, итальянский, ретороманский, т.е. языки всех коренных народов Швейцарии. Естественно, это создает определенную волокиту для населения и неудобства для госслужащих, поскольку не все они на должном уровне владеют хотя бы двумя из указанных языков. В то же время Швейцария, которая очень внимательно относится к национальной гордости своих народов, продолжает ту же языковую политику, для смягчения указанных неудобств стремясь свести к минимуму зависимость гражданина от государственных органов.
Для решения вопроса о “языковом праве” человека следует внимательно рассмотреть, что из себя представляют права и свободы личности вообще, на каких принципах они базируются. Здесь существует несколько подходов. Первый из них гласит: “права человека заканчиваются там, где начинаются права другого ”, т.е. права одной личности  ограничиваются правами другой. Согласно второму подходу, “личность имеет право на любое действие, которое не запрещено законом”. И тут сразу же начинаются противоречия в принципах языковой политики. Комиссия и Суд по Европейской хартии о правах человека, справедливо полагая, что отсутствие права пользоваться родным языком является нарушением свободы мысли, считает, что государство (в данном случае – члены ЕС) не обязаны предоставлять личности право пользоваться родным языком в сношениях с государственными органами: “…Мысль и язык настолько тесно взаимосвязаны, что любые ограничения государством использования какого-либо языка, выбранного тем или иным лицом, представляют собой нарушения свободы мысли в соответствии со статьей 9. Ни Комиссия, ни Суд этот аргумент не принимают… Положения статьи 9 не применяются к отказу правительства предоставить отдельным лицам право использовать свой родной язык в отношениях с государственными органами” [2, с.341].
Если принять во внимание стремление современного мирового сообщества избавить человека от чувства дискомфорта, применяемая языковая политика критики не выдерживает. Здесь следует учесть два фактора: желание лица и его право быть в обществе равным со всеми. Если государство предоставило лицу возможность изучить государственный язык, но лицо отказывается от этого или не воспользовалось им, это его право. Вместе с тем, если лицо по каким-либо причинам не знает государственного языка, государство должно обеспечить ему нормальные условия общения с государственными органами. Пока используются только переводчики во время криминальных следствий и процессов.
Исходя из положения демократических конституций об абсолютном равноправии граждан, иностранцев и лиц без гражданства, любое лицо должно иметь право пользоваться родным языком во всех государственных инстанциях. В СССР, хотя официальным языком страны был русский, любой гражданин мог обратиться в Верховный совет СССР на своем родном языке [5]. Аналогично на родном языке представлялись различные справки (о здоровье, о трудоустройстве и т.п.), переводить и принять к сведению которые обязаны были государственные учреждения. В то же время мощь информации на государственном языке не может не подавлять информацию на  языке  национальных меньшинств, т.е. государственный язык так или иначе принуждает языки национальных меньшинств свертывать свое функциональное поле, и это – естественный процесс. Лауреат Нобелевской премии сербский писатель Иво Андрич печатал свои произведения на латинице, поскольку в таком случае его читали и хорваты.  Единственный фактор, который может поддержать употребление языков национальных меньшинств, – государственное финансирование на его функционирование: широкая публикация на госбюджетные средства газет, журналов, классической и национальной литературы, что должно быть отражено в законах о языке (государственном или национальных меньшинств). Язык, как и наука, подчиняется только одной закономерности: для его развития нужна востребованность. Ретороманец, носители языка которого составляют всего 8% населения Швейцарии, может быть заинтересован обучаться на ретороманском, если обеспечивается равенство его возможностей с возможностями швейцарских немцев, составляющих большинство населения этой страны. Аналогичным образом трудно чисто законотворческим путем добиться равенства языков малых народов с мировыми языками. Более распространенный язык всегда предоставляет более широкие возможности. Единственный путь добиться абсолютного равенства всех языков – обеспечение человечества высококачественным автоматическим переводом.
Суть же государственного языка должна состоять в том, что информация, исходящая из государственных органов, должна публиковаться на этом языке. Лицо, которому интересна внутренняя и внешняя политика государства, гражданином которого он является, должно выучить государственный язык. Если же по роду деятельности его совершенно не интересуют указанные проблемы, оно должно иметь право не знать его вообще.
Фактической обязанностью государственных органов является обеспечение возможностей. На этом их функция заканчивается, поскольку следующим шагом является прямой или косвенный диктат, ибо, когда государство думает за человека, за государство всегда думает один человек. Даже вполне логичное государственное принуждение в этой области все равно остается принуждением.
Стремительный прогресс мировой цивилизации делает знание языка все более необходимым. Знание же нескольких языков резко повышает мобильность личности, его возможности в науке, образовании, бизнесе. Сегодня человек, говорящий на одном языке, подобен машине с одной скоростью передвижения. Незнание же государственного языка отрывает человека не только от политической жизни страны, но и от образования, науки, культуры. Так, к примеру,  “язык становится все более ценным как помощник в научном изучении той или иной культуры. В известном смысле переплетение культурных моделей данной цивилизации запечатлено в языке, который выражает эту цивилизацию. Было бы иллюзией полагать, что мы можем понять существенные черты культуры путем непосредственного наблюдения, без участия той языковой символики, которая делает эти черты значимыми и понятными обществу” [10, с.39].
Языковая политика как принцип построения (конструирования) языка в качестве функциональной коммуникативной единицы также связан с идеологией. “…Под языковой политикой мы понимаем совокупность мер, разработанных для целенаправленного регулирующего воздействия на стихийный языковой процесс и осуществляемых обществом (государством)”, – пишет Л. Б. Никольский  [7, с.114]. В этой ситуации идеология играет существенную роль, поскольку в любой стране стихийный языковой процесс определенным образом, как отмечено, регулируется, и суть дела в том, как он регулируется. Если в период становления русских литературных норм Н. Карамзин, а затем и А. Пушкин стремились использовать богатство французского и соединить его с русской народной разговорной стихией, в армянской языковой политике закрепились пуристические тенденции, которые обусловлены историческими условиями существования армянской нации. “Отношение языка и общества в плане статики может выявляться в отражении в языке условий общественного существования,” – писала В. Н. Ярцева[10, с.39]. Нисколько не оспаривая принцип непосредственной связи истории языка с историей его носителей, разработанный еще академиком А. А. Шахматовым, следует отметить необходимость качественного совершенствования самого эффективного средства коммуникации. Если националистическая идеология стремится к полному пуризму и отгораживанию от влияния соседних или мировых языков, то глобалистская языковая политика стремится к развитию интернациональных элементов. И в том, и в другом случае главным в политике должна быть языковая перспектива, качество языка, которое проявляется в объеме форм и гибкости употребления. Как правило, это единый процесс, который всегда определяется степенью гуманистической политики государства или степенью открытости данной политической системы, тем более что “…процессы функционального и внутриструктурного развития языка находятся  в известной взаимосвязи, ибо функциональное развитие языка должно сопровождаться его внутриструктурным развитием” [1,с.69].
Развитие же государственного языка обусловлено развитием всего общества, которое в погоне за прогрессом, обязано иметь язык, соответствующий времени. Известно, что лексический состав любого языка более чем наполовину состоит из заимствований. Даже в таких мировых языках, как английский и французский, заимствований больше, чем исконных слов. В этом плане в национальной языковой политике наблюдается конфликт двух подходов: открытого (легко воспринимающего иноязычные слова) и пуристического. Реализация одного из подходов в чистом виде невозможна. Речь о том, какой подход применяется преимущественно.
Фактически, в обществе все подчиняется политике и идеологии, даже развитие языка. “Лингвисты, занимавшиеся проблемами социального в языке, нередко были склонны в ряде случаев преувеличивать роль социальных факторов как движущих сил в развитии языка и недооценивать факторы внутреннего порядка, обусловленные относительной самостоятельностью языковой системы” – писал Ф. П. Филин [9, с.6.]. Фактически же в языке действуют две тенденции: с одной стороны, социальные факторы подчиняют развитие языка политике и идеологии, с другой – языковые факторы пытаются систематизировать как указанные, так и внутренние трансформации.
Лингвисты обычно аккуратно обходят деликатный вопрос о качестве языка, однако его  приходится так или иначе рассматривать. Главными составляющими качества языка являются его выразительность, краткость, гибкость и системность. Они имеют материальную основу (выражение).
Выразительность языка состоит в его способности передать определенное количество информации с помощью минимума средств. Выразительность, согласно существующим теориям, обеспечивается богатой лексикой. И не только. Так, перевести на эвенкский Элементарные частицы проходят сквозь географическую оболочку Земли  не так просто, как передать на русском или армянском: каждый язык должен пройти определенный исторический путь развития без перерывов. С другой стороны, в выразительности языка взаимодействует не один десяток факторов (мы лишь ставим проблему, и она еще требует серьезной разработки). Так, по-армянски можно сказать gərveliqnamak = “письмо, которое будет написано”, в то время как армянский язык в целом длиннее русского.
Другая сторона выразительности – это совмещение в одном языковом знаке нескольких типов значений. Так, в предложении “У налоговых органов волчий аппетит” выражение “волчий аппетит” содержит в себе несколько значений: 1) собственно лексическое “прожорливость”, 2) оценочное: отрицательное, 3) стилистическое: фразеологически связанное (образность). Фактически перед нами явление, в рекламе называемое “три в одном”. Когда армянин  говорит: “Ajdakhchiknachqəskhəmec”(буквально:  “Эта девушка  выпила мои глаза”), он параллельно фиксирует не только силу воздействия (оценку), но и свое отношение (исключительно положительное): девушка оказала на него такое впечатление (настолько ему понравилась), что в его глазах померк свет (он перестал что-либо видеть, кроме нее – у него не стало глаз).
Говоря о качестве языка, следует иметь в виду не только смысловую сторону, но и звучание: большое количество словообразовательных морфем, в том числе корней, создает широкую возможность для манипулирования языковыми средствами с целью избежать повторения звукорядов. Такая манипуляция исключается при тенденциозном пуризме. Так, в армянском названия птиц звучат следующим образом: hav (курица, птица), hndkahav (индейка), khlahav (глухарь), mirhav (фазан), kanephahav (коноплянка), mərrkahav (буревестник), mairahav (тетерев), margahav (коростель), jərahav (лысуха), shikahav (малиновка), gorshdrakhtahav (просянка), lərahav (дупель), phorahav (пеликан), avazahav (песочник), soghahav (поползень), erashtahav (синица) и т.д. Речь не о необходимости обязательного заимствования или обязательного искусственного образования на родной почве. Заимствования обогащают язык не только новыми корнями, но и новыми словообразовательными средствами, в то же время необходимо использовать внутриязыковые возможности, однако принцип меры не должен быть нарушен.
Феномен краткости имеет значение не только в информационном поле. Сравните томик В. Шекспира на английском, украинском, армянском языках и хинди. Его объем возрастает от указанного языка к языку, а это труд, бумага и прочие полиграфические средства. В рассматриваемом плане вопрос можно было бы назвать бессмысленным (качество языка формируется на протяжении длительного  времени), если бы литературный язык базировался только на разговорном языке и не было бы необходимости в его искусственном (государственном) регулировании. Однако в армянском литературном языке общеупотребительная лексика, взятая из разговорной стихии, отличается исключительной краткостью, в то время как новообразования (которые в живом языке зачастую отсутствуют: вместо них употребляются заимствования) состоят из тринадцати и более звуков. Если распространенные языки стремятся к интернациональной терминологии, другие – предпочитают разработать ее на родной почве с включением в новообразование всех сем, определяющих называемое понятие, отчего его объем по сравнению с исходным названием возрастает. Ср. growth, nautical, noble (англ.) – новообразование (опухоль), мореходный, благородный (русск.). В армянском языке переводятся даже медицинские термины типа анестезия anzgayazum, наркоз thəmraqun  (последнее не совсем благозвучно) и т.д. Поскольку наука прежде всего преследует цель – облегчить нам жизнь, создание искусственных терминов создает дополнительные трудности для ученых: прежде чем перейти к чтению научной статьи нужно выучить термины, в то время как при обратном подходе термины усваиваются со школьной скамьи.
Краткость слова и речи непосредственно связана с понятием гибкости. Это возможность языковых средств функционировать в разном ритме, в разном звуковом поле. Краткое слово создает широкие возможности для манипуляции в поэзии, в музыке, для создания каламбуров, острых выражений, что в конечном итоге  определяет не только поэтическое и песенное искусство народа, но и уровень его художественного слова вообще. Попробуйте написать стихотворение со словами столпотворение, контрнаступление, благотворительность и т. под. на русском или darnamaghdzutyun (желчность, англ.acrimony), tsaghrutsamakvel (быть осмеянным, англ. mock) и т. под. на армянском. И речь не о том, что в языке не должны быть составные и сложные слова: нужно придерживаться разумной меры, опираясь на народно-разговорную стихию.
Следует отметить, что опыт языкового строительства показывает, что в нужном случае следует заимствовать не только слова, но и синтаксические конструкции, словообразовательные модели, если они создают новое качество в языке. Государственная политика должна быть направлена на совершенствование языка. В подобной ситуации следует выбирать не по принципу “свое – чужое”, а по принципу “лучшее – худшее”, если носители языка обладают политической свободой. Естественно, заимствование также имеет свои принципы: заимствованное слово должно вписываться в лексическую и грамматическую систему языка, однако это тема отдельной статьи.
Особой характеристикой языка является системность, под которой в работе понимается систематизированная грамматика, в которой грамматические значения выражены материально и во взаимосвязи друг с другом. Так, если в армянском, немецком и других языках каждая часть речи имеет свои средства выражения (например, в армянском все глаголы имеют на конце – аl, –el, в немецком – –en, и др., то в английском такая закономерность отсутствует, поскольку он является гибридным (смесью древнегерманского, кельтского и французского).
Указанные характеристики язык приобретает в течение длительного периода развития как народа, так и культуры, в особенности художественного слова [11].
В революционные периоды в народно-разговорной стихии возникают различные тенденции, как ведущие к совершенствованию языковой системы, так и направленные на ее разрушение. Так, в современном украинском, русском, армянском, как и во всех  языках народов бывшего СССР, наблюдается упорное проникновение грубых, порой нецензурных выражений в язык художественной литературы, а зачастую и желтой прессы. Аналогичные явления имели место в СССР и в 20-е гг. прошлого столетия, однако жесткое регулирование языковой политики со стороны государства укротило эти, казалось бы неукротимые процессы.
Таким образом, государственная политика в области языка имеет две ипостаси: во-первых, это определение статуса языка в государстве, во-вторых, регулирование развития языка, в том числе государственного. Если в первом случае следует исходить из прав и свобод человека, то во втором следует ориентироваться на качество, руководствуясь чувством меры. Язык национальных меньшинств, при любой языковой политике, в настоящее время находится в дискриминированном положении, поскольку совершенно естественно распространенный и развитый язык создает более широкие возможности, что и заставляет человека предпочесть получить образование, общаться на нем, особенно если он имеет статус государственного.
И в любом случае государственная языковая политика определяется под давлением превалирующей идеологии.