АГЛИЦКИЙ СОНЕТ

Точнее, чем песочные часы,
Текли холмы и в поле исчезали,
И желтые иссеченные дали
Расчесывали лунные власы.

По черной пашне трактор оползал
В такую пропасть дел, что не расскажешь,
И нес ворЛн подвижную поклажу
Кричащей борозды девятый вал.

Посадки расступались, и сады
В земле едва удерживали корни,
Протуберанцы в солнечной короне
Рождали волны, полные беды.

И плавился, и пел в руке моей кинжал.
Проваливался мир. А я его держал.


ПОЭТ

Как яблоко, точимое червем,
Еще он покрывается румянцем,
И щек его касается лучом
Земное солнце с неземным багрянцем.

Стыдливость на седьмом десятке лет
Довольно редко трогает нам кожу,
Но, говорят, всю жизнь дитя поэт,
Неважно, сколько зим и весен прожил.

И весь уже источен изнутри,
И еле ноги он переставляет,
А все лицо, как в юности, горит,
А все душа, как в зрелости, пылает.


СВЕТЛЫЕ ЧЕРНОВИКИ

На свободных полях календарных листов отрывных,
Что ни утро, пишу неразборчивым почерком стих.
Не могу надышаться — так день пробужденный красив!
И шагаю словами легко, и сбиваю крупинки росы.
Даже если банально, как бал и как русский романс,
Я срываю листки и пишу каждый раз, в сотый раз…
На листках календарных источаю проточный язык,
А в полуденный час просветлеет и мой черновик.


ТРИ ПОЭТА ХХ ВЕКА

Когда умирал Блок,
Музыка вдруг замолкла,
Медного ветра труба.

Когда умирал Лорка,
Лопнула у гитары
Горестная струна.

Когда умирал Бунин,
Луна оглашала небо
Голосом тишины.

Когда уходят поэты,
Они оставляют песни
Ветра, боли, луны.


РОДИНА

Мать ребенку говорит: "Сокровище,
Моя кровиночка, точь-в-точь папаша!"
И даже если в нем сидит чудовище,
Она поет ему: "Ты радость наша,
Ты чудо наше!" — и черты смягчаются,
И проступает свет в обличье новом…
Как я могу в своей любви отчаяться,
Одушевленный материнским словом!


ПОЭТ ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

Последняя песнь самореза,
Входящего цепко в брусок —
Твои, Северянин, поэзы
И скрепы отструганных строк.

Не гений, но вольнонаемный,
До визга, до скрежета слов,
В поэзию вечно влюбленный,
К изыскам возвысил любовь.

И женщины, бабочки ночи,
Слетелись на лампу во лбу,
Когда ты в поэзах пророчил,
Что будешь любить и в гробу.

Так смело сметая препоны
От века добротных поэм,
Ты с лета добился короны,
И стал на мгновение — всем!

Закончился срок самореза
В эстонских длиннотах, в тоске,
Но крепко прибиты поэзы
К дубовой российской доске.