Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Людмила САНИЦКАЯ



ПЕРЕДЕЛКИНЦЫ



Людмила Саницкая — кандидат медицинских наук, врач высшей категории. Занимается литературой в течение многих лет — пишет лирические стихи, очерки, биографические эссе. Автор шести поэтических сборников и книги мемуарной прозы "Вверх по ручью". Публиковалась в журналах "Юность", "Простор", международных альманахах "Муза", "Связующее слово", "Золотое руно", "Зарубежные задворки" (Германия), альманахах "Московский год поэзии" ("Литературная газета", 2013 г.), "Синева на крылах", "Небеса любви", "Краски жизни", "Стихотворный светоч", "Мы рождены для вдохновенья", "То пятое время года", "Судьба России", "Витражи". Публикуется в периодической печати, постоянный автор литературной страницы "Медицинской газеты". Людмила Саницкая — член Союза писателей России и Международного сообщества писателей России, Союза писателей ХХI века, член Литературного клуба "Московитянка" Центрального Дома литераторов, Литературного объединения Центрального Дома ученых "ЛИТО на Пречистенке". Является лауреатом литературных премий им. А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, С. А. Есенина и М. А. Булгакова, номинант премии "Писатель ХХI века".

Инна Лиснянская летом 2006-го проводила свой вечер в музее Чуковского. Синие стены, старинная люстра, портреты на стенах. Запомнилось исчерченное морщинами, словно вырезанное из старого дерева лицо, живые глаза, хрипловатый голос, сигарета… И великолепные стихи. Как раз вышли ее книги — "Эхо" и "Шкатулка". Из "Шкатулки":

В милое Подмосковье
Я к тебе, брат, с письмом:
Движется воздух в слове
И не скудеет в нем…

Нам ничего не внове —
Призрачен век и дом, —
Мы рождаемся в слове
И умираем в нем.

Сколько огня и крови!
Меченые крестом,
Мы умираем в слове
И воскресаем в нем.

            "Шкатулка" получила премию Александра Солженицына "за прозрачную глубину русского слова и многолетне явленную в нем поэзию сострадания". Поистине она вправе сказать:

Но лет через тридцать свидетель иной
Раскроет тетрадь,
И слово мое на свету, словно знак водяной,
Начнет проступать.

Инны Львовны не стало в 2014 году. Стихи же будут всегда.
Обе ее книги и сегодня стоят на моей ближней книжной полке.



Александр Ревич

Александр Михайлович Ревич отпечатался в памяти как добрый старый волшебник, встреченный на сказочной дороге. Небольшого роста, хрупкий, с неизменной улыбкой, с легким рукопожатием, с постоянным дружеским расположением ко всем, кто рядом, с готовностью помочь, посоветовать, направить… Известный переводчик и поэт, он прошел длинный творческий путь. А еще была суровая военная биография — война, фашистский плен, побеги, ранения, Сталинградская битва, фронтовые награды… И странно было думать, что он, такой мирный, добрый, светящийся человек, сидящий на старой переделкинской скамейке, прошел через войну и состоялся в большой русской литературе, оставив стихи, переводы, воспоминания.
В его книге "Позднее прощание", издании 2010-го года, где собраны стихи и мемуарная проза, возникают, конечно, и строки о Переделкине:

Сосны все те же и дачи все те же,
новые лица, повадки и быт,
новые дыры в заборах, и свежи
новые ссадины тех же обид.

Этих уж нет, а иные далече,
но почему-то, как в давнем году,
небо ложится деревьям на плечи,
и перевернуты сосны в пруду.

Уже пять лет прошло с тех пор, как Александр Ревич закончил свой жизненный путь, но помнят его читатели, коллеги, ученики и те, кому он встретился и улыбнулся на аллее Переделкина.

Вкус железной воды из колодца,
солнце марта и тающий снег —
все, что было, при нас остается,
было-сплыло, пребудет вовек.
Все, что радостно, все, что печально,
не исчезнет во все времена:
та ладонь, что махнула прощально,
та щека, что от слез солона.



Вадим Рабинович

Философ, химик и поэт, Вадим Львович Рабинович наезжал в Переделкино каждое лето, но всегда был в отдалении, среди своих. Седой, взлохмаченный, он сильно горбился, говорил хрипловато и громко. В 2013-м он приехал не один, с женой Людмилой, милой женщиной средних лет, которая поддерживала его последние годы, опекала. Научные его регалии оказались безумно интересными — докторская диссертация на тему реконструкции донаучных форм знания. Алхимию изучал поэт в молодости! Профессор философского факультета МГУ, культуролог… Если бы знать об этом тогда, во время переделкинских прогулок, поговорить… Не успели.
Как-то меня тронуло то, как эта пара шла по аллее вглубь парка, как бережно вела его под руку его спутница. Я сделала снимок, издалека. Он был последним, этот снимок. Тогда я успела послать по электронной почте свое стихотворение о прощании с переделкинским летом. Вадим Львович ответил коротким растроганным письмом. А через две недели его не стало.

Расставание было легко,
                 несерьезно,
ведь и встреча случилась
         не слишком всерьез.

Но повеяло чем-то
         щемящим и грозным —
горьковатым предчувствием
         подлинных слез.

Вдруг почудилось, что
            и деревья, и люди,
населявшие эти
           недолгие дни,
заскучают
     и долго печалиться будут,
будто вправду
    со мной породнились они.

И я буду писать им
       строкой электронной,
как я помню их речи,
       улыбки, тепло,
          возвращаясь на тот
незабвенный, зеленый
         переделкинский остров,
где быть повезло.



Зиновий Вальшонок

Зиновий Михайлович Вальшонок был монументален. Монументален был он сам  — высокий, седовласый, величественный. Монументальны были его книги — огромные тяжелые фолианты в роскошных переплетах. Даже голос был монументален — бархатный, низкий, красивый. Это — первое визуальное впечатление. А потом было знакомство с его книгами. И это было — захватывающе.
Традиционный поэт, Зиновий Вальшонок  — мастер русской поэзии. И очень многогранный мастер. Тут и любовная лирика — такая чистая, щемящая, и проза, и великолепный юмор. Думаю, что он известен не так широко, как мог бы, только потому, что всегда был далек от профессиональных конфликтов и интриг, не был участником никаких кланов, корпоративных течений. Он писал.
Первые его стихи были опубликованы в журнале "Новый мир" в 1962 году. В ту пору главным редактором этого известного толстого журнала был Александр Трифонович Твардовский, который заметил талант молодого поэта и, как говорил сам Зиновий Михайлович, благословил его на пути в большую литературу. К своим восьмидесяти трем Зиновий Михайлович подошел, имея десятки книг, собрание сочинений и безупречную репутацию.
Стоит открыть любую из них — сразу становится ясно, что это настоящая поэзия. Чистый язык, стилистическая безупречность, яркая образность.
Его рукописная антология "Тайна "Зеленой книги" — литературный дневник, где собрана вся или почти вся наша поэзия, начиная с послевоенных времен… Задуманная как семейный альбом, как в свое время "Чукоккала" у Корнея Ивановича, книга стала антологией советской и постсоветской русской литературы, неотделимой от судьбы автора.

Рукописный альбом —
Антология века,
Где эпохи разлом
Не сломал Человека.
Тут — страданий чума
И любви нескладуха,
И прозренья ума,
И пророчества духа…
Здесь, убог и велик,
Как бессмертный биограф,
Человеческий лик
Свой оставил автограф.

Встречи, имена, пересечения судеб… Поэты и писатели, писавшие ему, а он — им, фотографии… Павел Антокольский и Степан Щипачёв, Арсений Тарковский и Булат Окуджава, Константин Ваншенкин и Давид Самойлов, Лев Гумилёв и Владимир Высоцкий, Борис Слуцкий и Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и Роберт Рождественский, Борис Чичибабин… И многие, многие другие.
Белла Ахмадулина — и она, конечно, она, неразрывно связанная с этим Домом, и они виделись там, беседовали, переписывались.
Белла — Вальшонку (1982 год):

Мы из Мичуринца, где листья
В дым обращает садовод.
Нам Переделкино — столица,
Там ярче и хмельней народ.

Автор — Белле (значительно позже):

Звук, рожденный тишайшей гортанью,
как души неизбежный оброк,
бескорыстно отдаст мирозданью
миловидный и хрупкий пророк.
О, магических ямбов паренье,
им поручена трудная роль!
Под изысканным их опереньем
неподдельная прячется боль.
…Ты, наследница древнего слога,
вся в смешении яви и сна.
Я-то знаю: у зоркого Бога
Ты сегодня такая одна!

Стихи о любви:

…И смеха твоего боюсь, и слез,
и губ тишайших, до печали падких.
Боюсь твоих рассыпанных волос,
что прикрывают крылья на лопатках…

Есть в "Зеленой книге" стихотворение, адресованное Мариетте Шагинян. Это его "Плач по Переделкину", написанный несколько лет назад:

Спешу из сумрачной Москвы гнусавой электричкой
сюда, где реет средь листвы пророков перекличка.
Где кладезь ключевой воды и венчики растений
хранят нетленные следы святых прикосновений.
О, переделкинский приют, судьбы моей начало.
Какие люди жили тут, какая речь звучала!
Я здесь, войдя в седой простор, как в зоркую Россию,
из двух цветаевских сестер застал Анастасию.
Лес был зарею осиян, и брезжили снежинки.
И колдовала Шагинян с рассвета на машинке.
Здесь грозным посохом стуча, сонет мой робкий правил,
то улыбаясь, то ворча, сам Антокольский Павел.
Здесь мне открыл латунный лик и пристальную душу
Тарковский, трепетный старик — по имени Арсюша.
Шепчу, наставников любя: "Спасибо вам, предтечи,
за осознание себя, за дух высокой речи!.."
Где три сосны и лунный диск сквозят из полумрака,
мерцает скорбный обелиск над прахом Пастернака.
Все тот же тихий снегопад, но что-то проглядели…
Царят унынье и распад в блаженной цитадели.
Под сенью жертвенной ольхи — людское запустенье.
Все глуше вещие стихи бубнят святые тени…

Борис Чичибабин — земляк, духовный наставник и друг — так писал о нем: "…Лирическая поэзия, как взаимная любовь, похожа на счастье и чудо и так же, как она, требует от обеих “участвующих сторон” значительного душевного напряжения и труда, угадываний и уступок, дарений и прощений, приятий и жертв: вот почему читателей стиха, по-настоящему любящих поэзию, никогда не может быть много, а истинных лирических поэтов всегда будет очень мало. З. Вальшонок, по-моему, не просто хороший, то есть настоящий, истинный поэт, он еще и откровенно, подчеркнуто лирический поэт. Он не просто говорит от своего лица, пропуская все события и предметы через свою душу и совесть, свое восприятие и отношение, как это делают все лирические поэты, но он и говорит большей частью о себе".
О поэзии и творческом пути Зиновия Михайловича Вальшонка писали и пишут многие, и, надо полагать, будут писать, потому что он — из плеяды настоящих Мастеров. Я же помню его внимательную чуткость к моим стихам и то, что он после нашей беседы уединился в своем кабинете, и вскоре оттуда донесся стук пишущей машинки. Зиновий Михайлович печатал для меня рекомендацию в Союз писателей Москвы.
Недавно его книги запросил РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства — "Архив муз", учреждение из Государственного свода особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации. Крупнейшее хранилище России, в котором сосредоточены богатейшие материалы по истории отечественной литературы, музыки, театра, кино, изобразительного искусства, архитектуры. Там теперь будут храниться лучшие из его книг.

Изведав свет и грусть дубрав и рек России,
в пророки я не рвусь и не стремлюсь в мессии.
Про звезды и капель, про все, чем время живо,
свищу в свою свирель светло и одержимо.

И если доведется вернуться в Переделкино, пусть зазвучит на его аллеях свирель Зиновия Вальшонка.



Лариса Миллер

Лариса Миллер — черная коса до пояса, спокойное открытое лицо. Стихи Ларисы Миллер — совершенно наособицу. Всегда очень короткие, очень простые, абсолютно без современной игры в слова, слоги и звуки. Стихи, кажущиеся почти детскими… Но каждое такое стихотворение — крошечный шедевр, непонятным, ей лишь доступным образом выражающий чувство любви ко всему живому — к окружающей скромной природе, к дождю, снегу, к птицам, к людям… Они как живой ручей, текут, льются, и мелодия звучит и звучит, то грустно, то с надеждой.

Здравствуй, ветка, ты на месте.
Говорю тебе без лести —
Ты на диво хороша.
Будем жить с тобою вместе —
Ты — шурша, а я — дыша.
Мы с тобою постарели,
Но зато какие трели,
Что за трели у скворца.
Как на свежей акварели
Дом с фасада и торца.
Ты качаешься в окошке,
Я живу в своей сторожке —
То читаю, то пою.
Видишь, в час по чайной ложке
Проживаю жизнь свою.

Кроме Переделкина, я вижу Ларису Миллер в литературных залах Москвы, на ее вечерах, которые стараюсь не пропускать. У меня несколько ее книг, я их открываю, когда на душе пасмурно и нужно услышать:

Все заново — с первой волшебной минуты,
Чтоб вспыхнули маки в саду, как салюты,
Чтоб бабочка нежно на маки садилась
И чтобы надежда в душе зародилась
На то, что мне срок прожитой не зачтется
И все только с этой минуты начнется.