КЁНУЛЬ АРИФ
Песнь свирели
Хотела выйти из себя,
Но смогла лишь выйти из дома,
О, пастух.
Точь-в-точь, как вынимаются
Одна за другой сигареты из пачки (!),
Когда он думает обо мне.
Нет, не измерить ярость мою рывком,
Которым я хлопнула дверью вослед.
Вот бы и голову смахнуть с плеч и швырнуть
На вешалку вместе с красным шейным платком…
Тогда стало бы проще простого
Подпевать звукам свирели твоей,
Что издали льются…
Не могу из себя выйти!
Руки пусты,
Запястья в царапинах –
Сползла на землю по эту сторону ограды
И смотрю на то, что мне предстоит;
Горы уходят всё выше и выше,
Пасутся овечки, ягнята,
Раскинулись пестрые крыши
И путь!
Как хорошо, что дороги-пути
Можно повсюду найти…
Нет!..
Я пока прислонюсь
К родному забору.
А ты, черный пастух, продолжай
Играть на свирели из своей дали…
Я полюблю эту песнь
Так же, как люблю золотые поля,
На расстоянии.
A capite ad calcem
(A capite ad calcem – (лат.) с головы до пят)
1
Провожу ладонью по монастырским стенам...
Сколько бы я не шептала благословенья,
Сгущается Тьма!
Пролетают облака над горным монастырем,
Крест на шпиле вспарывает облака,
Облака рассекает
Ооо..х!
Кровью облака истекают!
…раскрой ладони
Ладони твои – голубиные крылья…
Сожми молитвы в горсти
И кровь, капающую с креста!
2
Заползут однажды в твою плоть,
Точно муравьи,
Хлебные крошки, растоптанные в тот миг,
Когда на рассвете ты мчался к солнцу,
Закрыв глаза и раскинув руки,
Искусают всю плоть
Муравьиии… Либо хлебные крошки –
В душе блуждающие муки…
3
Если увидишь, что внезапно погасло солнце,
Если заметишь, что в ногах правды нет
И расхристаны руки,
А воробьи уже не клюют душевные муки,
Значит, сгустилась ТЬМА!
Значит, растоптанный хлеб попрал тебя!
Река унесла
Голубят, ринувшихся из гнезда…
И вороны пикируют издали на муравьев в твоей плоти.
4
Не смыкай, не души
Свои голубиные крылья…
Рассыпь воробьям хлебные крошки,
Что угнездились в душе.
Пугало
Пожелтели зеленые нивы твои,
Ты наполнила лоно пшеном золотым.
А хурма всю листву даровала земле,
Но ведь руки твои тяжелы от плодов.
Ну, а я почему не старею, Господь?
Чье проклятье настигло и держит меня?
Посадила деревья – иссохли они,
Нет сынишки, чтоб ветер ловить на ветвях.
Год за годом закон повторяется сей,
И вращается он заводным колесом.
Кто же палкой попал между спиц колеса
Моего, что оно всё стоит и стоит?
Ты не видишь, быть может… Сказать ли? Скажу:
Грудь бесплодна, а руки бесплотны мои.
Я как пугало вышусь среди Твоих нив,
В моем сердце ворона свивает гнездо.
Кочевье
Я стою в вечерний час
На балконе небоскрёба.
Туча серая летит
К ниве, пашне хлебороба.
Этой хмурой, серой тучке
Сердце песенку поёт.
Ведь она летит туда,
Где любовь моя живёт.
Вдалеке, на воле – поле
В локонах всё золотых.
Наступает время жатвы
Для колосьев налитых.
Солнышко восходит там,
И объятья раскрывает.
Желтые его лучи
Поле нежно обнимают.
Плачет в городе земля
Под асфальта толстым слоем.
Травы каждою весной
Пробиваются здесь с боем.
Забери с собою, туча,
Горькую мою слезу.
Выплачь ночью на колосья
И шепни, что их люблю.
Citysmile
(Citysmile – (англ.) улыбка города)
Нет, не улыбка светилась на моем лице,
Когда мы попрощались на тротуаре…
Это так я обнимала, обвивала тебя!
Точь-в-точь
Как чумазый босой ребенок
Раскидывает в поле вширь свои руки
И обнимает подсолнухи...
После тебя
Искала пути, чтоб тебя найти –
Сначала спустилась во двор
И полила цветы водой из горсти,
Может, там ты, и хочешь пить.
Потом перевела на часах стрелки назад;
Вернула на место листки календаря,
Которые оторвала и выбросила мама.
Думала, может, смогу слабыми руками
Повернуть назад колесо времени…
Нет, не вышло…
После тебя ни одной из твоих фотографий
Не удалось стать мне отцом.
Ни одной не удалось выйти за рамки…
Дорога
Я в пути,
Мошки липнут к ветровому стеклу.
Сквозь окно обочина –
Справа провода на столбах,
Слева
Стройные хлопковые поля под диском солнца…
Засыпаю…
17:50
Открываю глаза
– бакинские сёла.
Соленый запах Хазара врывается в ноздри.
Так вот, отец…
Значит,
Мы снова остались вдали…
Уходить
Хотела выйти из себя,
Но смогла лишь выйти из дома,
О, пастух.
Точь-в-точь, как вынимаются
Одна за другой сигареты из пачки (!),
Когда он думает обо мне.
Нет, не измерить ярость мою рывком,
Которым я хлопнула дверью вослед.
Вот бы и голову смахнуть с плеч и швырнуть
На вешалку вместе с красным шейным платком…
Тогда стало бы проще простого
Подпевать звукам свирели твоей,
Что издали льются…
Не могу из себя выйти!
Руки пусты,
Запястья в царапинах –
Сползла на землю по эту сторону ограды
И смотрю на то, что мне предстоит;
Горы уходят всё выше и выше,
Пасутся овечки, ягнята,
Раскинулись пестрые крыши
И путь!
Как хорошо, что дороги-пути
Можно повсюду найти…
Нет!..
Я пока прислонюсь
К родному забору.
А ты, черный пастух, продолжай
Играть на свирели из своей дали…
Я полюблю эту песнь
Так же, как люблю золотые поля,
На расстоянии.
A capite ad calcem
(A capite ad calcem – (лат.) с головы до пят)
1
Провожу ладонью по монастырским стенам...
Сколько бы я не шептала благословенья,
Сгущается Тьма!
Пролетают облака над горным монастырем,
Крест на шпиле вспарывает облака,
Облака рассекает
Ооо..х!
Кровью облака истекают!
…раскрой ладони
Ладони твои – голубиные крылья…
Сожми молитвы в горсти
И кровь, капающую с креста!
2
Заползут однажды в твою плоть,
Точно муравьи,
Хлебные крошки, растоптанные в тот миг,
Когда на рассвете ты мчался к солнцу,
Закрыв глаза и раскинув руки,
Искусают всю плоть
Муравьиии… Либо хлебные крошки –
В душе блуждающие муки…
3
Если увидишь, что внезапно погасло солнце,
Если заметишь, что в ногах правды нет
И расхристаны руки,
А воробьи уже не клюют душевные муки,
Значит, сгустилась ТЬМА!
Значит, растоптанный хлеб попрал тебя!
Река унесла
Голубят, ринувшихся из гнезда…
И вороны пикируют издали на муравьев в твоей плоти.
4
Не смыкай, не души
Свои голубиные крылья…
Рассыпь воробьям хлебные крошки,
Что угнездились в душе.
Пугало
Пожелтели зеленые нивы твои,
Ты наполнила лоно пшеном золотым.
А хурма всю листву даровала земле,
Но ведь руки твои тяжелы от плодов.
Ну, а я почему не старею, Господь?
Чье проклятье настигло и держит меня?
Посадила деревья – иссохли они,
Нет сынишки, чтоб ветер ловить на ветвях.
Год за годом закон повторяется сей,
И вращается он заводным колесом.
Кто же палкой попал между спиц колеса
Моего, что оно всё стоит и стоит?
Ты не видишь, быть может… Сказать ли? Скажу:
Грудь бесплодна, а руки бесплотны мои.
Я как пугало вышусь среди Твоих нив,
В моем сердце ворона свивает гнездо.
Кочевье
Я стою в вечерний час
На балконе небоскрёба.
Туча серая летит
К ниве, пашне хлебороба.
Этой хмурой, серой тучке
Сердце песенку поёт.
Ведь она летит туда,
Где любовь моя живёт.
Вдалеке, на воле – поле
В локонах всё золотых.
Наступает время жатвы
Для колосьев налитых.
Солнышко восходит там,
И объятья раскрывает.
Желтые его лучи
Поле нежно обнимают.
Плачет в городе земля
Под асфальта толстым слоем.
Травы каждою весной
Пробиваются здесь с боем.
Забери с собою, туча,
Горькую мою слезу.
Выплачь ночью на колосья
И шепни, что их люблю.
Citysmile
(Citysmile – (англ.) улыбка города)
Нет, не улыбка светилась на моем лице,
Когда мы попрощались на тротуаре…
Это так я обнимала, обвивала тебя!
Точь-в-точь
Как чумазый босой ребенок
Раскидывает в поле вширь свои руки
И обнимает подсолнухи...
После тебя
Искала пути, чтоб тебя найти –
Сначала спустилась во двор
И полила цветы водой из горсти,
Может, там ты, и хочешь пить.
Потом перевела на часах стрелки назад;
Вернула на место листки календаря,
Которые оторвала и выбросила мама.
Думала, может, смогу слабыми руками
Повернуть назад колесо времени…
Нет, не вышло…
После тебя ни одной из твоих фотографий
Не удалось стать мне отцом.
Ни одной не удалось выйти за рамки…
Дорога
Я в пути,
Мошки липнут к ветровому стеклу.
Сквозь окно обочина –
Справа провода на столбах,
Слева
Стройные хлопковые поля под диском солнца…
Засыпаю…
17:50
Открываю глаза
– бакинские сёла.
Соленый запах Хазара врывается в ноздри.
Так вот, отец…
Значит,
Мы снова остались вдали…
Уходить
Светлой памяти Хесо
Ухожу;
Опять ухожу в отсутствие всех и всего…
Ухожу забывать
Маленькую улочку в большом городе,
Красную школу на этой улочке,
Хлебопекарную печь,
Желтые-прежелтые виноградные гроздья,
Полосатую кошку, чернявую собаку,
Соседские напевы,
И себя
Забывать
Ухожу…
Ухожу скучать
По нашему немому сапожнику
На улице Бюльбюля
Ухожу…
Грусть
Обнимать подушку и плакать не по мне!
Эта женская причуда кажется мне смехотворной.
Я обнимаю грусть и смолкаю…
Отрааащиваю-отрааащиваю грусть вместе с волосами,
А потом враз укорачиваю!
Рост, размер и форма грусти моей
В руках моего парикмахера!
Как только ножницы касаются волос –
Грусть тут же отдает свою душу!
Ограды
Узришь, что вместо крестика
Висит кинжал
На колье восточной женщины…
С любовью гляжу на тебя.
Не тверди мне
Ни о Всевышнем, ни о ворожбе!
Религия изначально
Ставит праведников
Поперек поэта.
Приди же…
Распни
И взгляни,
Как похожа я на Святого Христа…
При восходе
Поведай
О конях, чьи сердца обгоняют четыре подковы.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, взметающих на равнине туман.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, заглатывающих свои удила.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, рассекающих собственный бег.
Отправляюсь на последнюю битву!
Раскроши месяц серпом.
Горсть любви – горсть пшена
Ах, мне больше не будут стихов посвящать,
Мои губы не станут письмо целовать.
И под тополем больше не буду слезу
Утирать тем платком, что мне друг протянул.
Все сгорели те письма в пучине огня.
Все сгорели мечты и сгорели стихи.
Воробей прилетел и в окно заглянул,
А в глазах у него – по пшенице тоска.
Застывшие стрелки. 16:20
Не повзрослела я… Вопреки всем взрослым
Сейчас внутри меня плачет новорожденный;
Отсохла грудь матери
И руки отца…
В нашем доме часы не пробивают пять.
Проголодалась… Мучает жажда…
Плачу устами новорожденного,
Боюсь, точно темноты,
Всех ласк, поглаживаний.
Отсохла грудь матери
И руки отца…
Никто больше не укачает меня в колыбели
Со словами: "Спи, малышка".
Уберите руки, рвущиеся ко мне из мрака,
Словно стая нетопырей!
Убирайтесь!!!!!!!
Суха моя колыбель…
Отсохла грудь матери
И руки отца.
Придите и смените
Мою мокрую подушку…
Календарь 2013
Календарь на стене, а я в думы ушла,
Череду долгих дней не считаю за стрелкой.
Молоко на огне забывать перестала,
Перестала весь чай разливать по тарелкам.
Со стены я сняла календарь прошлогодний
И прижала к груди, точно старого друга.
Боль рукою сняло… Все минувшие дни,
Как слепые котята, спаслись от испуга.
И порядок на кухне уже воцарён,
Молоко не сбежит и тарелки чисты.
Только я не могу календарь изорвать,
Без него мои дни отчего-то пусты…
ПДП. Правила движения письма
Сентябрь…
Льет дождь…
Пишу письмо на салфетке,
Допуская орфографические ошибки.
Сижу в маленьком кафе
С окнами на бурлящие улицы города.
За окном плачет женщина без зонтика.
Черная печаль на ее лице
Мешается с черной тушью для глаз и
С
Т
Е
К
А
Е
Т
на грудь
Улыбается муза живущего во мне художника,
смотрящего на нее ласково и добро.
Плачет женщина… Мокнет ее грудь,
Р
Ё
Б
Р
А
И
Ко-
Ле-
Ни
Прямо перед всеми
Она сбрасывает мокрое обличие/облачение
И утирает глаза
Опять ухожу в отсутствие всех и всего…
Ухожу забывать
Маленькую улочку в большом городе,
Красную школу на этой улочке,
Хлебопекарную печь,
Желтые-прежелтые виноградные гроздья,
Полосатую кошку, чернявую собаку,
Соседские напевы,
И себя
Забывать
Ухожу…
Ухожу скучать
По нашему немому сапожнику
На улице Бюльбюля
Ухожу…
Грусть
Обнимать подушку и плакать не по мне!
Эта женская причуда кажется мне смехотворной.
Я обнимаю грусть и смолкаю…
Отрааащиваю-отрааащиваю грусть вместе с волосами,
А потом враз укорачиваю!
Рост, размер и форма грусти моей
В руках моего парикмахера!
Как только ножницы касаются волос –
Грусть тут же отдает свою душу!
Ограды
Узришь, что вместо крестика
Висит кинжал
На колье восточной женщины…
С любовью гляжу на тебя.
Не тверди мне
Ни о Всевышнем, ни о ворожбе!
Религия изначально
Ставит праведников
Поперек поэта.
Приди же…
Распни
И взгляни,
Как похожа я на Святого Христа…
При восходе
Поведай
О конях, чьи сердца обгоняют четыре подковы.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, взметающих на равнине туман.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, заглатывающих свои удила.
Отправляюсь на последнюю битву!
Поведай
О конях, рассекающих собственный бег.
Отправляюсь на последнюю битву!
Раскроши месяц серпом.
Горсть любви – горсть пшена
Ах, мне больше не будут стихов посвящать,
Мои губы не станут письмо целовать.
И под тополем больше не буду слезу
Утирать тем платком, что мне друг протянул.
Все сгорели те письма в пучине огня.
Все сгорели мечты и сгорели стихи.
Воробей прилетел и в окно заглянул,
А в глазах у него – по пшенице тоска.
Застывшие стрелки. 16:20
Не повзрослела я… Вопреки всем взрослым
Сейчас внутри меня плачет новорожденный;
Отсохла грудь матери
И руки отца…
В нашем доме часы не пробивают пять.
Проголодалась… Мучает жажда…
Плачу устами новорожденного,
Боюсь, точно темноты,
Всех ласк, поглаживаний.
Отсохла грудь матери
И руки отца…
Никто больше не укачает меня в колыбели
Со словами: "Спи, малышка".
Уберите руки, рвущиеся ко мне из мрака,
Словно стая нетопырей!
Убирайтесь!!!!!!!
Суха моя колыбель…
Отсохла грудь матери
И руки отца.
Придите и смените
Мою мокрую подушку…
Календарь 2013
Календарь на стене, а я в думы ушла,
Череду долгих дней не считаю за стрелкой.
Молоко на огне забывать перестала,
Перестала весь чай разливать по тарелкам.
Со стены я сняла календарь прошлогодний
И прижала к груди, точно старого друга.
Боль рукою сняло… Все минувшие дни,
Как слепые котята, спаслись от испуга.
И порядок на кухне уже воцарён,
Молоко не сбежит и тарелки чисты.
Только я не могу календарь изорвать,
Без него мои дни отчего-то пусты…
ПДП. Правила движения письма
Сентябрь…
Льет дождь…
Пишу письмо на салфетке,
Допуская орфографические ошибки.
Сижу в маленьком кафе
С окнами на бурлящие улицы города.
За окном плачет женщина без зонтика.
Черная печаль на ее лице
Мешается с черной тушью для глаз и
С
Т
Е
К
А
Е
Т
на грудь
Улыбается муза живущего во мне художника,
смотрящего на нее ласково и добро.
Плачет женщина… Мокнет ее грудь,
Р
Ё
Б
Р
А
И
Ко-
Ле-
Ни
Прямо перед всеми
Она сбрасывает мокрое обличие/облачение
И утирает глаза
Перевод Ниджата МАМЕДОВА