Автор книги, в которую вошли, по ее собственному определению, повести, притчи и рассказы, новичком в литературе отнюдь не является. И сборник прозаических произведений, который ныне лежит перед нами, все еще храня запах типографской краски, в ее творческой биографии уже тринадцатый. Меняются названия томиков и имена героев, но автор неизменно хранит верность своей главной теме. Рада Полищук создает повествование о судьбе еврейского народа, о его нравах, обычаях и человеческих типах, об условиях его существования, о трагических и скорбных страницах его тысячелетней истории… И надо сказать, для этого требуется мужество, поскольку не секрет, что подобная тематика по душе далеко не каждому читателю, и к произведениям легкого жанра такую прозу никак не отнести.
Конечно, на этом пути у Рады Полищук есть и предшественники среди классиков, творения которых прочно вошли в литературу и общественное сознание, — такие, как Шолом Алейхем, Исаак Бабель, есть и наши замечательные современницы — Дина Рубина, Людмила Улицкая… Тем не менее у прозаика Полищук свой неповторимый взгляд, свой круг близких ей проблем, свое видение темы. И здесь вполне уместно процитировать Льва Аннинского: «Книги Рады Полищук останутся яркой художественной вехой памяти народа, острой художественной репликой».

Само заглавие книги сулит читателю некую почти библейскую простоту, помноженную на эпический размах. Да, Рада Полищук и в самом деле творит эпос, но только совершенно определенный и, пожалуй, наиболее камерный его вид: семейную сагу. Подобно Джону Голсуорси, она бережно сохраняет и внимательно разглядывает и изучает каждую веточку, каждый листик на фамильном древе…
С той лишь разницей, что Голсуорси создал «Сагу о Форсайтах» на основе жизни британской буржуазной семьи, а Рада Полищук пишет о выходцах из еврейского местечка. И за каждым из ее героев незримо стоят все трагедии и тайны его рода, все скелеты из семейного шкафа, вся атмосфера провинциальности, замкнутости, ущемленности в правах и вечного страха за себя и своих близких в чужом и враждебно настроенном окружении — одним словом, весь конгломерат примет и обстоятельств, который принято называть местечковой жизнью. Ведь евреи везде были вечными странниками, всегда подвергались гонениям и при этом неизменно считали себя народом, избранным Богом.
Как остроумно и горько заметила безвременно погибшая талантливая еврейская девочка Анна Франк, «хоть бы раз Он избрал нас на что-нибудь хорошее…».

Слово «иври» означает «человек с другой стороны». И действительно, свидетели эпохи египетских пирамид и клинописных табличек древней Ассирии дошагали до современности словно с другой стороны потока времени. За свою многотысячелетнюю историю они пережили множество тяжелейших потрясений, преследований по национальному и религиозному признаку, погромов и, наконец, Холокост. И живут теперь «…со слезами на глазах, со сквозной раной в душе, с оборвавшейся внезапно молитвой…». Ибо потомки тех, кто стоял у расстрельного рва, погиб в газовых камерах или сгорел в печах Аушвица, Бухенвальда, Саласпилса, несут память об этом в генах и в венах. Более того, нерожденные и безымянные незримо присутствуют, стоят за плечами тех, кому выпало счастливое бремя жизни. И эта тема, в сущности, мистическая и вместе с тем такая осязаемая, придает прозе Рады Полищук особую, пронзительную ноту, которую не спутать ни с чем.

Эти строчки из стихотворения Александра Ревича можно взять эпиграфом ко многим главам из повествования Рады Полищук, и все герои ее прозы под ними, несомненно, подпишутся.

Страсти на страницах прозы Рады Полищук кипят нешуточные, говоря устами одной из ее героинь, «Шекспир бы позавидовал таким страстям». Здесь и зависть, и ревность, и уязвленное самолюбие, и неудовлетворенные амбиции… Но, чтобы понять и правильно оценить это бремя страстей человеческих, следует постоянно помнить: перед нами души обожженные и уязвленные, израненные, постоянно мучимые болью. Сказываются скитания и унижения, непоправимые потери и неуверенность в завтрашнем дне, чувство отъединенности от остального человечества, оказавшегося «по другую сторону расстрельного рва»… «Пасынки судьбы» — именно так называется одна из притчей, помещенных в этот сборник. И, может быть, неслучайно, что именно на ее страницах во весь рост встает тема прошлого, которое невозможно похоронить и забыть. Хотя «время течет всегда и везде, не останавливаясь», как утверждает Рада Полищук устами одного из своих героев, недаром говорит умирающая мать из рассказа «Последняя записка»: «Я всегда буду с вами, даже когда меня не будет». И это не что иное, как эстафета Любви, которую все герои прозы Полищук несут сквозь жизнь и стремятся передать детям, внукам, правнукам — из рук в руки, успеть хоть в последний момент.

Как мы успели уже убедиться, одним из лейтмотивов прозы Рады Полищук является Любовь, другим — Время в различных его ипостасях. С одной стороны, оно трагически необратимо для каждой отдельной человеческой личности, для которой «время на исходе», с другой — «там, у Бога, нет времени», и все может вернуться «снова к началу», ведь предки, скрытые от нас «за горами горя», и их далекие потомки скованы одной цепью, «и в каком времени все произойдет — не имеет значения». Ибо неспроста свыше дается человеку «благословенный дар памяти», как сказано в еврейской поминальной молитве, потому что именно он призван соединять все звенья воедино.
Но ведь Время, Память и Совесть являются основными камертонами не только для многострадального еврейского народа, но и для всех людей на земле, а значит, в прозе Рады Полищук отстаиваются ценности общечеловеческие.

Эти пророческие строки принадлежат уже Арсению Тарковскому, но как они перекликаются с главными мотивами прозы Рады Полищук! Вот уж воистину «наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие — как часовые», и все свое мы несем с собой, памятуя о том, что «нет более трудной и радостной дороги, чем сама жизнь», как сказал один из наиболее мудрых героев этой книги. А значит — «Лехаим!», что по-русски означает «за жизнь!»