* * *
Владимир Ермолаев. Танцующие ульи. М., Библиотека журнала «Дети Ра», 2010.
Владимир Ермолаев родился в России. Окончил философский факультет МГУ. В настоящее время живет в Риге.
Пишет преимущественно верлибры.
Поэзия Ермолаева изобилует культурными аллюзиями, напоминает читателю и о стихотворных экзерсисах молодого Хемингуэя, и об опытах Тристана Тцара. Кстати, Ермолаев — блестящий переводчик стихов Хемингуэя.
Несомненно, Ермолаев — поэт западной культурной традиции, которая не слишком приветствуется традиционными российскими толстыми журналами. Между тем, эта традиция, конечно, существует и развивается. Полагаю, что существуют явные или неявные творческие переклички Владимира Ермолаева, например, с таким поэтом, как Александр Геннис, тоже, кстати, автором Библиотеки журнала «Дети Ра».
Верлибры Ермолаева, как правило, развернутые, зачастую напоминают стихопрозу.
Он даже называет их поэмами. В книге напечатаны «поэма жары», «поэма падающего листа», «поэма сожаления» и т. п.
Не менее интересны лирические миниатюры, также написанные свободным стихом. Здесь виден могучий потенциал Ермолаева, его метафорические мускулы, выверенность стиля.
Вот характерное стихотворение «Женщины».
Владимир Ермолаев родился в России. Окончил философский факультет МГУ. В настоящее время живет в Риге.
Пишет преимущественно верлибры.
Поэзия Ермолаева изобилует культурными аллюзиями, напоминает читателю и о стихотворных экзерсисах молодого Хемингуэя, и об опытах Тристана Тцара. Кстати, Ермолаев — блестящий переводчик стихов Хемингуэя.
Несомненно, Ермолаев — поэт западной культурной традиции, которая не слишком приветствуется традиционными российскими толстыми журналами. Между тем, эта традиция, конечно, существует и развивается. Полагаю, что существуют явные или неявные творческие переклички Владимира Ермолаева, например, с таким поэтом, как Александр Геннис, тоже, кстати, автором Библиотеки журнала «Дети Ра».
Верлибры Ермолаева, как правило, развернутые, зачастую напоминают стихопрозу.
Он даже называет их поэмами. В книге напечатаны «поэма жары», «поэма падающего листа», «поэма сожаления» и т. п.
Не менее интересны лирические миниатюры, также написанные свободным стихом. Здесь виден могучий потенциал Ермолаева, его метафорические мускулы, выверенность стиля.
Вот характерное стихотворение «Женщины».
женщины которых я любил
и оставил
бесплотные признаки
ангелы
населяющие
воздвигнутые мной небеса
и оставил
бесплотные признаки
ангелы
населяющие
воздвигнутые мной небеса
Фёдор МАЛЬЦЕВ
* * *
Ольга Симоненко-Большагина. Ветер с моря. М., Вест-Консалтинг, 2010.
Ольга Симоненко-Большагина печатается редко. Как жаль! Это подлинная, одаренная поэтесса. Ей присущ неповторимый яркий стиль, южный колорит (Ольга родом из Одессы), филигранное мастерство.
Поэзия Ольги Симоненко-Большагиной передает неповторимую природу приморского города. Лексика этих стихов легко узнаваема. Здесь и «Милютинский залив», и «морские брызги», и «прохладная волна», и конечно, Черное море.
Стихи Симоненко-Большагиной, как правило, немногословны. Мысль и чувство здесь едины.
Ольга Симоненко-Большагина печатается редко. Как жаль! Это подлинная, одаренная поэтесса. Ей присущ неповторимый яркий стиль, южный колорит (Ольга родом из Одессы), филигранное мастерство.
Поэзия Ольги Симоненко-Большагиной передает неповторимую природу приморского города. Лексика этих стихов легко узнаваема. Здесь и «Милютинский залив», и «морские брызги», и «прохладная волна», и конечно, Черное море.
Стихи Симоненко-Большагиной, как правило, немногословны. Мысль и чувство здесь едины.
Ты знаешь, вспомнился пустяк —
причал в Милютинском заливе.
Вечерний бриз, и чей-то стяг,
и снег не снег, а снежный ливень.
И смех не смех, а все по Фрейду:
и паруса, и звуки рынды,
и джонка вся в огнях на рейде
с далеких берегов дурынды…
причал в Милютинском заливе.
Вечерний бриз, и чей-то стяг,
и снег не снег, а снежный ливень.
И смех не смех, а все по Фрейду:
и паруса, и звуки рынды,
и джонка вся в огнях на рейде
с далеких берегов дурынды…
У Ольги Симоненко-Большагиной нет проходных стихов. Но есть стихи, которые можно назвать вершиной ее творчества.
Вот только один пример.
Вот только один пример.
Жизнь обводила души смежными
узорами стальных лекал.
Ты бледен думами безбрежными,
— у триумфатора лик ал.
Песчано, постно и настойчиво
дышать и не считать потерь,
бессмертья пригубив настой. Чего,
кого страшиться нам теперь?
Того, кто заострил изгрызанный
до музыки свой карандаш,
насквозь безумием пронизанный,
вычерчивал такую блажь:
прямой, как шрамы на запястьях,
короткой как глоток воды,
соединял чертой пристрастья
и наши смешивал ряды.
И то последняя баталия,
где рифмою всему — любовь…
Там то ли в Тибр впадает Алия,
то ли Москва впадает в кровь.
узорами стальных лекал.
Ты бледен думами безбрежными,
— у триумфатора лик ал.
Песчано, постно и настойчиво
дышать и не считать потерь,
бессмертья пригубив настой. Чего,
кого страшиться нам теперь?
Того, кто заострил изгрызанный
до музыки свой карандаш,
насквозь безумием пронизанный,
вычерчивал такую блажь:
прямой, как шрамы на запястьях,
короткой как глоток воды,
соединял чертой пристрастья
и наши смешивал ряды.
И то последняя баталия,
где рифмою всему — любовь…
Там то ли в Тибр впадает Алия,
то ли Москва впадает в кровь.
Здесь все на своем месте. И душа, и версификационное мастерство. Блестящие составные рифмы (например, настойчиво—настой. Чего), яркая, выразительная образность («Москва впадает в кровь»), разговор о человеке.
Незаурядная книга нового поэта.
Незаурядная книга нового поэта.
Фёдор МАЛЬЦЕВ
* * *
Инна Иохвидович. Скорбный лист. М., Вест-Консалтинг, 2010.
Одна из основных тем литературы — смерть. Как человек умирает, как мучается в болезнях и грехах, чего заслуживает после смерти? Есть ли вообще жизнь после смерти? Советская подцензурная литература избегала подобных тем. Современная литература, пропитанная коммерцией, как ядом, пишет о смерти либо в ерническом стиле, либо в бульварно-детективном ключе. Серьезного разговора о самом главном и трагическом вопросе человеческого бытия как не было, так и нет. Тем интереснее те редкие и выстраданные книги, которые прикасаются к этим сложнейшим темам. Что такое «скорбный лист»? Так в дореволюционной России называли историю болезни. Инна Иохвидович, выпускница Литературного института имени А. М. Горького, ныне живущая в Германии, пишет документальную исповедальную прозу, рассказывая о трагичности бытия, сквозь призму истории своей семьи, своей истории болезни, своей собственной жизни, значительная часть которой проходит в больницах. Книгу Инны Иохвидович я бы сравнил с замечательной книгой «Как закалялась сталь». Дело в том, что, несмотря на все невзгоды, тяжелые недуги, смерти родных и близких людей, героиня писательницы находит в себе силы не терять бодрости духа и радостно воспринимать этот мир. «Однако, когда летним, еще прохладным утром иду я к трамваю, а над высокой травой в тишине жужжат пчелы, шмели, разная мошкара, я иногда думаю: «До чего же прекрасен Божий мир, и до чего же здорово, несмотря ни на что, жить в нем! Даже такой как я!» (рассказ «Скорбный лист, или “История моей болезни”»). Другая доминирующая тема произведений Иохвидович — детерминированность мира, фатальная и беспощадная предопределенность судьбы. Шедевром я бы назвал рассказ «Краткая биография», повествующий о трагической судьбе Бейлы Мордко-Беровны (Беллы Марковны), родившейся в местечке Черкассы Киевской губернии и отправленной отцом учиться на врача в Харьков. Много что повидала на своем веку Белла Марковна — училась, была военным врачом, участвовала в войнах, подвергалась антисемитским нападкам, спасала людей, отдавала жизнь государству и не выполнила своего главного предназначения — женского. Не создала семью, не родила детей. Умирая, девяностодевятилетняя старушка плачет, понимает, что «неправ был все-таки покойный отец, насильно вытолкнувший ее в так называемую “большую” жизнь, в большой город, а не выдавший ее, как и положено было, замуж». Инна Иохвидович мастерски владеет пером, она превосходный стилист, ее герои и героини выписаны в лучших традициях русской классической психологической прозы. Ее рассказы наполнены любовью и состраданием к людям.
Одна из основных тем литературы — смерть. Как человек умирает, как мучается в болезнях и грехах, чего заслуживает после смерти? Есть ли вообще жизнь после смерти? Советская подцензурная литература избегала подобных тем. Современная литература, пропитанная коммерцией, как ядом, пишет о смерти либо в ерническом стиле, либо в бульварно-детективном ключе. Серьезного разговора о самом главном и трагическом вопросе человеческого бытия как не было, так и нет. Тем интереснее те редкие и выстраданные книги, которые прикасаются к этим сложнейшим темам. Что такое «скорбный лист»? Так в дореволюционной России называли историю болезни. Инна Иохвидович, выпускница Литературного института имени А. М. Горького, ныне живущая в Германии, пишет документальную исповедальную прозу, рассказывая о трагичности бытия, сквозь призму истории своей семьи, своей истории болезни, своей собственной жизни, значительная часть которой проходит в больницах. Книгу Инны Иохвидович я бы сравнил с замечательной книгой «Как закалялась сталь». Дело в том, что, несмотря на все невзгоды, тяжелые недуги, смерти родных и близких людей, героиня писательницы находит в себе силы не терять бодрости духа и радостно воспринимать этот мир. «Однако, когда летним, еще прохладным утром иду я к трамваю, а над высокой травой в тишине жужжат пчелы, шмели, разная мошкара, я иногда думаю: «До чего же прекрасен Божий мир, и до чего же здорово, несмотря ни на что, жить в нем! Даже такой как я!» (рассказ «Скорбный лист, или “История моей болезни”»). Другая доминирующая тема произведений Иохвидович — детерминированность мира, фатальная и беспощадная предопределенность судьбы. Шедевром я бы назвал рассказ «Краткая биография», повествующий о трагической судьбе Бейлы Мордко-Беровны (Беллы Марковны), родившейся в местечке Черкассы Киевской губернии и отправленной отцом учиться на врача в Харьков. Много что повидала на своем веку Белла Марковна — училась, была военным врачом, участвовала в войнах, подвергалась антисемитским нападкам, спасала людей, отдавала жизнь государству и не выполнила своего главного предназначения — женского. Не создала семью, не родила детей. Умирая, девяностодевятилетняя старушка плачет, понимает, что «неправ был все-таки покойный отец, насильно вытолкнувший ее в так называемую “большую” жизнь, в большой город, а не выдавший ее, как и положено было, замуж». Инна Иохвидович мастерски владеет пером, она превосходный стилист, ее герои и героини выписаны в лучших традициях русской классической психологической прозы. Ее рассказы наполнены любовью и состраданием к людям.
Фёдор МАЛЬЦЕВ
* * *
Борис Левит-Броун. ТРИ МАРША. СПб, Алетейя, 2009.
Современная проза грешит предсказуемостью. Сюжет, фабула, герои, последовательность событий и т. д. Так написано большинство повестей и романов. Из прозы уходит метафора, стиль (и стильность!), образы, недосказанность. Из прозы уходит поэзия. Сейчас трудно представить писателей класса, скажем, Олеши или Борхеса. Тем неожиданнее феномен такого литератора, как Борис Левит-Броун. Каждая строка этого русского прозаика, живущего в настоящее время в Италии, пропитана метафорой, несет определенный смыл, является в какой-то мере сложившимся произведением (моностихом или удетероном). Из таких удетеронов в конечном итоге складывается общая картина. Общая картина миропонимания художника. Приведу только несколько примеров. «Мы приехали вдвоем на свидание с собственными июллюзиями, причалили к Богу, ибо Бог это вера, а вера это способность увлечься тем, чего не может быть»; «Волна-уборщица тут же смыла веселый запах рыбы»; «Полдень еще раз поменял позу, и, не просыпаясь, прошел на убыль». Проза Бориса Левита-Броуна перекликается, как видим, с поэзией и эссеистикой выдающегося поэта Геннадия Айги, который был великим мастером метафор и эллипсов. В книге две повести «Анкета (вынужденная исповель)», «Три марша (рассказ несимпатичного человека)», цикл версе «Purgatoro (между стихами и прозой)», а также сказки. Все произведения Бориса Левита-Броуна можно смело назвать поэзией. Поэзией резкой, острой, публицистичной, нервной, раздраженной, умиротворенной, какой-угодно. Главное — необычной. Первая повесть рассказывает о событиях в Советском Союзе. Об учебе, работе автора в застойную эпоху, которую он явно не жалует. Впрочем, не жалует он и постперестроечную эпоху, и тем более свое эмигрантское житье-бытье. Не жалует самого себя. Вот характерный авторский текст: «Без лысины, которая на тебе протерла сорокалетняя ноша, без этой до тошноты конкретной Европы, где все уже есть и потому тебе здесь нет места». Как ни странно, от потока минорных и нелицеприятных текстов Левита-Броуна порой остается ощущение праздника, филологического пиршества, глубины философской мысли, ранимости и незащищенности человека, который находит прибежище в одной-единственной стране — стране русского языка. И вот эту страну Борис Левит-Броун любит, лелеет и никому не дает в обиду. Он эту страну делает богаче, интереснее, разнообразнее и разнообразнее. Здесь ему есть место.
Современная проза грешит предсказуемостью. Сюжет, фабула, герои, последовательность событий и т. д. Так написано большинство повестей и романов. Из прозы уходит метафора, стиль (и стильность!), образы, недосказанность. Из прозы уходит поэзия. Сейчас трудно представить писателей класса, скажем, Олеши или Борхеса. Тем неожиданнее феномен такого литератора, как Борис Левит-Броун. Каждая строка этого русского прозаика, живущего в настоящее время в Италии, пропитана метафорой, несет определенный смыл, является в какой-то мере сложившимся произведением (моностихом или удетероном). Из таких удетеронов в конечном итоге складывается общая картина. Общая картина миропонимания художника. Приведу только несколько примеров. «Мы приехали вдвоем на свидание с собственными июллюзиями, причалили к Богу, ибо Бог это вера, а вера это способность увлечься тем, чего не может быть»; «Волна-уборщица тут же смыла веселый запах рыбы»; «Полдень еще раз поменял позу, и, не просыпаясь, прошел на убыль». Проза Бориса Левита-Броуна перекликается, как видим, с поэзией и эссеистикой выдающегося поэта Геннадия Айги, который был великим мастером метафор и эллипсов. В книге две повести «Анкета (вынужденная исповель)», «Три марша (рассказ несимпатичного человека)», цикл версе «Purgatoro (между стихами и прозой)», а также сказки. Все произведения Бориса Левита-Броуна можно смело назвать поэзией. Поэзией резкой, острой, публицистичной, нервной, раздраженной, умиротворенной, какой-угодно. Главное — необычной. Первая повесть рассказывает о событиях в Советском Союзе. Об учебе, работе автора в застойную эпоху, которую он явно не жалует. Впрочем, не жалует он и постперестроечную эпоху, и тем более свое эмигрантское житье-бытье. Не жалует самого себя. Вот характерный авторский текст: «Без лысины, которая на тебе протерла сорокалетняя ноша, без этой до тошноты конкретной Европы, где все уже есть и потому тебе здесь нет места». Как ни странно, от потока минорных и нелицеприятных текстов Левита-Броуна порой остается ощущение праздника, филологического пиршества, глубины философской мысли, ранимости и незащищенности человека, который находит прибежище в одной-единственной стране — стране русского языка. И вот эту страну Борис Левит-Броун любит, лелеет и никому не дает в обиду. Он эту страну делает богаче, интереснее, разнообразнее и разнообразнее. Здесь ему есть место.
Фёдор МАЛЬЦЕВ