По итогам конкурса "Мастер"
Тимофей ВЕРОНИН
Баллада
посвящается дочке Варе
Встречался ли вам старичишко
В трамвае у Чистых прудов,
Одетый в чудное пальтишко,
С авоською, полной кульков?
Глядит он в трамвайные дали
С печалью в безумных очах.
Мы с другом его увидали
Однажды на Чистых прудах.
В пальтишке своем небывалом
Войдя воровато в кафе,
Из чашек чужих допивал он
И, кажется, был подшофе.
Мы скинулись с другом на кофе
Себе и тому старику —
Хранил мефистофельский профиль
Декабрьского утра тоску.
И вдруг, из авоськи помятый
журнальчик достав, он сказал:
"Имейте в виду, что распятый
Христос таки существовал.
Об этом я в этом журнале
В далеком советском году
Прочел и с тех пор на трамвае
По бурному морю иду.
Иду к неземной Иудее,
Где правит понтийский Пилат,
Где боль бытия тем слабее,
Чем ближе последний закат,
Где снова дорога по тверди
Небесной бежит от земли
И Мастер хрипит перед смертью:
“Но главное, чтобы прочли!”
Прочли про весну в Палестине,
Про Храм под огромной луной,
И про искушенье в пустыне,
И про воскресенье весной.
Да-да, о родные, родные!
Про это в журнальчике том
Прочел я, и слышал отныне
Я благовест в сердце моем.
И каждое утро в трамвае,
Засохшую булку кроша,
Я в сад Гефсиманский вступаю,
Воскресшего ноги лобзаю,
И вновь оживает душа".
И смолк старичишка, и кофе
Допил он в четыре глотка,
Его мефистофельский профиль
Мелькнул вдалеке у ларька.
И друг мой исчез, будто не был —
И видел я в вещем бреду
Ночное весеннее небо
И свет в Гефсиманском саду.
В трамвае у Чистых прудов,
Одетый в чудное пальтишко,
С авоською, полной кульков?
Глядит он в трамвайные дали
С печалью в безумных очах.
Мы с другом его увидали
Однажды на Чистых прудах.
В пальтишке своем небывалом
Войдя воровато в кафе,
Из чашек чужих допивал он
И, кажется, был подшофе.
Мы скинулись с другом на кофе
Себе и тому старику —
Хранил мефистофельский профиль
Декабрьского утра тоску.
И вдруг, из авоськи помятый
журнальчик достав, он сказал:
"Имейте в виду, что распятый
Христос таки существовал.
Об этом я в этом журнале
В далеком советском году
Прочел и с тех пор на трамвае
По бурному морю иду.
Иду к неземной Иудее,
Где правит понтийский Пилат,
Где боль бытия тем слабее,
Чем ближе последний закат,
Где снова дорога по тверди
Небесной бежит от земли
И Мастер хрипит перед смертью:
“Но главное, чтобы прочли!”
Прочли про весну в Палестине,
Про Храм под огромной луной,
И про искушенье в пустыне,
И про воскресенье весной.
Да-да, о родные, родные!
Про это в журнальчике том
Прочел я, и слышал отныне
Я благовест в сердце моем.
И каждое утро в трамвае,
Засохшую булку кроша,
Я в сад Гефсиманский вступаю,
Воскресшего ноги лобзаю,
И вновь оживает душа".
И смолк старичишка, и кофе
Допил он в четыре глотка,
Его мефистофельский профиль
Мелькнул вдалеке у ларька.
И друг мой исчез, будто не был —
И видел я в вещем бреду
Ночное весеннее небо
И свет в Гефсиманском саду.
Роман ГАЦКО-СЛАВАЦКИЙ
Москва — Ершалаим
Веет нежной усталостью взгляд,
древней терпкостью тронуты губы:
это Времени спрятанный яд,
это горечь багряной цекубы,
это отсвет горящей бумаги,
это камень и надпись на шпаге.
— Просыпайся, заклятый Пилат,
лунной мукою вечно палимый!
Догорает закатный Арбат
переулками Ершалаима...
Маргарита! Библейскую быль
ты узнала ли? Верно, узнала...
...Золотится пустынная пыль
на потертых страницах журнала.
Веет нежной усталостью взгляд,
древней терпкостью тронуты губы:
это Времени спрятанный яд,
это горечь багряной цекубы,
это отсвет горящей бумаги,
это камень и надпись на шпаге.
— Просыпайся, заклятый Пилат,
лунной мукою вечно палимый!
Догорает закатный Арбат
переулками Ершалаима...
Маргарита! Библейскую быль
ты узнала ли? Верно, узнала...
...Золотится пустынная пыль
на потертых страницах журнала.
Анна МАЛЯГИНА
"Мастер и Маргарита"
Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено... И нами вновь забыто.
Пусть Мастер снова пишет письма мне,
Которые читает Маргарита...
Где грань добра и зла находит пульс,
Неразделима форма светотени.
Здесь каждый ошибается, и пусть
Ошибки наши делают нас теми,
Кто верит и, едва коснувшись дна,
Стремится к свету сквозь лиловость тучи.
Его пусть дожидается она,
Чтоб парадокс любви собой озвучить.
Простит, отпустит и забудет гнев,
Освободит Души чертог от гнева.
И, мстительность свою преодолев,
Посмотрит примирительно на небо.
Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено на берегу страницы...
Пусть Маргарита обретет во сне
Покой, когда ей Мастер будет сниться...
Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено... И нами вновь забыто.
Пусть Мастер снова пишет письма мне,
Которые читает Маргарита...
Где грань добра и зла находит пульс,
Неразделима форма светотени.
Здесь каждый ошибается, и пусть
Ошибки наши делают нас теми,
Кто верит и, едва коснувшись дна,
Стремится к свету сквозь лиловость тучи.
Его пусть дожидается она,
Чтоб парадокс любви собой озвучить.
Простит, отпустит и забудет гнев,
Освободит Души чертог от гнева.
И, мстительность свою преодолев,
Посмотрит примирительно на небо.
Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено на берегу страницы...
Пусть Маргарита обретет во сне
Покой, когда ей Мастер будет сниться...
Галина ЩЕРБОВА
Сонет Булгакову
Кошачьи взгляды Маргариты —
два изумрудные луча.
Еще божественна свеча,
но окна в ад уже раскрыты.
Несутся ведьм метеориты,
по крышам метлами стуча.
Месть и сладка, и горяча.
И вечен мертвый холод свиты.
Все блеф! Болтливые коты,
неотразимый Азазелло...
Не выдумка — любовь. И тело
в огне всесильной наготы.
Да рукописные листы.
Да жизнь, где все осатанело.
Кошачьи взгляды Маргариты —
два изумрудные луча.
Еще божественна свеча,
но окна в ад уже раскрыты.
Несутся ведьм метеориты,
по крышам метлами стуча.
Месть и сладка, и горяча.
И вечен мертвый холод свиты.
Все блеф! Болтливые коты,
неотразимый Азазелло...
Не выдумка — любовь. И тело
в огне всесильной наготы.
Да рукописные листы.
Да жизнь, где все осатанело.
Валентин ЛИТВИНОВ
Берлиозу
Когда судьба тебя скукожит,
Как обожженную шагрень,
И станут меж собой похожи
Неделя, месяц, год и день;
Когда, как Воланд, мститель Божий,
Судьба толкает под трамвай,
Не суесловь, мой друг прохожий,
Не суетись, не унывай.
Шагай, покрепче стиснув зубы,
Пусть солнце киснет, как лимон.
Уже готовы душегубы,
И моет руки игемон.
Когда судьба тебя скукожит,
Как обожженную шагрень,
И станут меж собой похожи
Неделя, месяц, год и день;
Когда, как Воланд, мститель Божий,
Судьба толкает под трамвай,
Не суесловь, мой друг прохожий,
Не суетись, не унывай.
Шагай, покрепче стиснув зубы,
Пусть солнце киснет, как лимон.
Уже готовы душегубы,
И моет руки игемон.
Галина МАРКУС (Мальцева)
Послесловие к "Мастеру и Маргарите"
Разве это счастливый исход?
Дальше — вечность. И вечна тоска.
Позади — и роман, и полет.
Да, покой... все, что в сердце живет,
Не удастся уже расплескать.
Но к чему устремляется дух
В этой жизни? К кому воззовем
И в страданьях, и в радостях? Глух
Тот покой. Свет лампадки потух,
И никто нам не явится в нем.
Для кого и о чем будет стих?
Слушать музыку? Гений в ней жив,
Если Света божественный лик
В человечье творенье проник,
Как история древняя — в миф.
Звать к Нему — назначение муз.
Что осталось? Земная любовь
В царстве духа, вне органов чувств?
Мир вдвоем — удивительно пуст
В повтореньях обманчивых снов.
Раз живая Любовь — не со мной,
Все не через Него и не в Нем,
Что зовется тогда добротой,
Милосердием? Страшный покой...
Что не дарено — то мы крадем.
Разве нужен мне домик и сад?
Ни свечей, ни друзей не хочу.
Рай без Бога — всего только ад.
Нет, не Мастер, а Понтий Пилат
Счастлив, с Ним уходя по лучу.
Разве это счастливый исход?
Дальше — вечность. И вечна тоска.
Позади — и роман, и полет.
Да, покой... все, что в сердце живет,
Не удастся уже расплескать.
Но к чему устремляется дух
В этой жизни? К кому воззовем
И в страданьях, и в радостях? Глух
Тот покой. Свет лампадки потух,
И никто нам не явится в нем.
Для кого и о чем будет стих?
Слушать музыку? Гений в ней жив,
Если Света божественный лик
В человечье творенье проник,
Как история древняя — в миф.
Звать к Нему — назначение муз.
Что осталось? Земная любовь
В царстве духа, вне органов чувств?
Мир вдвоем — удивительно пуст
В повтореньях обманчивых снов.
Раз живая Любовь — не со мной,
Все не через Него и не в Нем,
Что зовется тогда добротой,
Милосердием? Страшный покой...
Что не дарено — то мы крадем.
Разве нужен мне домик и сад?
Ни свечей, ни друзей не хочу.
Рай без Бога — всего только ад.
Нет, не Мастер, а Понтий Пилат
Счастлив, с Ним уходя по лучу.
Вера РУСОВА
В гостях у Мастера
Под зацветающими вишнями
горит окно венецианское
мечтами чистыми и вышними;
и виноград, и с ним шампанское,
что ставит в лед слуга невидимый;
и Шуберт — все пойдет к застолью.
Друзья невидимыми нитями
в ежевечернюю историю
уже влекомы,
собираются.
Никто из них не будет букою;
они, конечно, постараются
не растревожить в шапке с буквою
хозяина сей церемонии.
Бокалы, прозвенев, составятся
Мгновенно в формулу гармонии.
Здесь не тоскуют и не старятся.
Вдруг голос Мастера испуганный:
"Эй, кто оставил дверь открытою?!"
И вот уж он юлит зашуганный
Пред разъяренной Маргаритою.
Под зацветающими вишнями
горит окно венецианское
мечтами чистыми и вышними;
и виноград, и с ним шампанское,
что ставит в лед слуга невидимый;
и Шуберт — все пойдет к застолью.
Друзья невидимыми нитями
в ежевечернюю историю
уже влекомы,
собираются.
Никто из них не будет букою;
они, конечно, постараются
не растревожить в шапке с буквою
хозяина сей церемонии.
Бокалы, прозвенев, составятся
Мгновенно в формулу гармонии.
Здесь не тоскуют и не старятся.
Вдруг голос Мастера испуганный:
"Эй, кто оставил дверь открытою?!"
И вот уж он юлит зашуганный
Пред разъяренной Маргаритою.