***

Отца не стало.
И вот я с краю
стою у бездны,
раскинув руки.
И в день счастливый
я улетаю,
ведь живы дети,
и живы внуки.

Душа не птица —
не возвратится,
и не поймаешь.
Стоишь и руки,
то поднимаешь,
то опускаешь.


***

Назовём эту горсточку
прахом,
а вон ту, ещё тёплую,
пеплом.
И песком назовём
эту вечность.
Что не названо,
исчезает,
не назвал,
и сразу пропало.


***

Ну, а Новый год,
ёлка и вообще...
Бабушка придёт
в выцветшем плаще.
Скажет: "Милой сын" —
про тебя опять.
И от смерти жизнь
спрячет под кровать.


***

И ёлка стоит,
и салат готов.
И лампу нашёл Аладдин.
А из шести
любимых шаров
остался только один.
На шаре Восток, Бухара, курага,
"сим-сим", "силабим-силабим".
Неси осторожно за нитку, рука,
расстаться мне боязно с ним.


***

А снег такой хороший,
и дерево хорошее.
И тень его ветвистая
на белом на снегу.
Снег чистый,
как начало
всего того хорошего.
Прости меня,
хорошая,
я умереть могу.


***

Там в нашей деревне снега да снега
и нет ни избы, ни забора.
И ходит свободно по кругу пурга,
и нечего спрятать от вора.
Колодец остался, и ёлка стоит
(ствол толстый — моих два обхвата),
в снегу колея, и водица бежит
в ведро из ведра виновато.

В крови, говорят, остаётся
вода из родного колодца.


О конфетах

В парнях жил в Ревде, на улице Калинина, у кладбища.
Мама и теперь живёт в этом доме. Думал, что улица названа
в честь ягоды калины.
Мимо каждый день проходила похоронная процессия
с духовым оркестром. Музыканты были слепыми, под руки
их вели женщины и дети.
Летом пацаны с Калининой, Клубной и Ленина собирались
у кладбища. На могилах люди оставляли конфеты, а кто-то
и деньги. Брал я шоколадные и барбариски, знал, что и рубль
могут оставить на перекладине креста. Карманы были набиты
конфетами, водились деньги.
Мы бились с барановскими. Раз проверял кресты и напоролся
на барановских. Гнались они за мной до самых кладбищенских ворот.
На поляне наши гоняли в футбол, и я не бежал уже, а шёл
медленно. Барановские постояли и ушли восвояси.

А потом родился Эрос.


***

Я взял его ещё котёнком.
Мыл, блох руками выбирал.
Он другом был, со мной гулял
по тёмным улицам посёлка.
Пятнистым был и звался Фомкой.

Пришлось на "срочную" пойти.
Кота мы бросили на дачах.
Прошло сто лет, а я всё плачу
и не могу себя простить.


***

Сосед играет на трубе,
а может быть, на флейте
немую песню о себе,
а может быть, о смерти.
Так грустно флейте и ему…
Хоть песня прекратилась,
сижу и плачу
потому,
что песня получилась.


***

Жить один не умею,
сам с собой говорю.
Смерть свою я лелею,
за божничкой храню.


***

Сталин и теперь
Стальнее всех стальных.
Сталин — он
Стальнее остальных.


***

…здесь люди живут, потерявшие страх,
и церкви возводят на старых местах…


***

Пожить подольше каждый тешится
и гонит от себя заразу.
Отец, по пьяни, бегал вешаться,
но не повесился
ни разу.
В петлю он голову совал,
мы дико плакали,
кричали.
Он драматически молчал.
Пел арию одну и ту же:
— О, дайте, дайте мне свободу…
Пугать нас
потерял охоту.
И пел всё реже
и всё хуже.


***

Мы водки выпили графин
под грузди со сметаною.
И вот иду теперь один
по городу с фонтанами.
Я пьян, меня не ждёт никто,
в кармане коржик краденый.
И вспоминаю, как пальто
духами пахло Надино.