24 декабря1844 года родился мой прапрадед Василий Иванович Немирович-Данченко, поэт, автор текстов романсов, военный журналист и путешественник-очеркист, прозаик, сценарист и автор нескольких пьес (его часто путают с прообразом памятника в Камергерском переулке, но там угнездился младший брат моего предка — Владимир, с коллегой).
Немного предыстории. Мало кто знает, что дворянский род Немировичей-Данченко происходит от войскового товарища Данилы Немировича (Niemirowicz), польского дворянина, храбро сражавшегося на стороне Богдана Хмельницкого. За отличную службу гетман пожаловал Даниле титул малороссийского дворянина и поместья в Черниговской и Казанской губернии, в числе которых было сельцо Данковское. Непонятно, то ли сельцо получило название от имени Данила, то ли оно было уже так названо (интересное совпадение, в таком случае), но наш род приобрел двойную фамилию и стал называться родом Немировичей-Данченко.
Удивительно, что народную песню украинских казаков «Ой на горi тай женцi жнуть…» я слышала в раннем детстве, в качестве колыбельной. Ее пел мой отец и вся отцова семья, необычайно одаренная музыкально. Песня эта про другого гетмана — Сагайдачного, но тоже украинского гетмана. Должна сразу оговориться: я принадлежу к роду Немировичей-Данченко по материнской линии, и у меня был незнатный украинский отец. Коренной уроженец Cумской области, интеллигент-гуманитарий в первом поколении, он хорошо знал историю Украины, украинский язык, фольклор, песни, и я росла в полу-украинской культуре. Про гетмана Богдана Хмельницкого, во всяком случае, кое-что знала. Мне никогда не говорили, чья я потомица по матери. Сказали только на моем 19-м году жизни, когда я уже была студенткой факультета журналистики, и я опустилась на стул с пересохшим горлом. Как-то так, в легкую сказали, накрывая на стол к завтраку. Дело было в Орше. Смутно дошло, что мать и дед Василий не шутят.
— Что ж вы столько лет молчали? — прохрипела я маме и деду.
— А нельзя было говорить. Дед работал начальником уголовного розыска и молчал про свое происхождение всю жизнь… Могли запросто арестовать, потом дать 10 лет без права переписки — а это значило его и, вероятнее всего, всю семью под расстрел подвести, и тебя бы не было.
Дед молчал десятилетиями, хотя в его доме доживала свой век его родная бабка, прабабушка моей мамы — первая жена Василия Ивановича Немировича-Данченко Екатерина, давшая жизнь его единственному ребенку, дочери Екатерине-младшей, Екатерине Васильевне… И она, я уверена, молчала. И моя бабушка, пепиньерка института Благородных девиц, молчала… И дочери деда и бабушки — Галя (моя мама), Ася и Катя всю жизнь молчали.
В интернете можно найти много ошибок, связанных с годом и датой рождения моего предка. Исходя из справки, выданной мне в Росархиве (Федеральная архивная служба России) — и этой справке можно верить — прапрадед родился 24 декабря 1844 года. День замечательный. В этот день родился Иисус Христос, Иоанн Безземельный, английский король из династии Плантагенетов, известный иезуит Игнатий Лойола, Нострадамус, Адам Мицкевич, Александр Фадеев. Еще родился актер Леонид Филатов. По интересному совпадению, 24 декабря родился один из двух моих крестных детей — Павел Воробьев, сын талантливого российского журналиста, и моего большого друга Алексея Воробьева и еще — добрый знакомый по Венскому фестивалю — одаренный фотограф Саша Лысенко, и много-много других хороших людей.
Родился мой предок в Тифлисе, в семье командира Кавказского Линейного № 32 батальона майора Ивана Васильевича Немировича-Данченко и дочери коллежского асессора Каспара Якубяна, армянина по происхождению, Александре. Всего в семье было пять детей, и мой предок быль первенцем.
Раннее детство Василия прошло в походных условиях — его отец находился на Сунежской линии (стоял против Шамиля), в экспедициях в Большой Чечне, в Северном Дагестане, в Нагорном Дагестане. Впечатления детства легли в основу его произведений о кавказской войне (роман «Забытая крепость»: В 2 т. — Спб., 1895; повести «Гаврюшкин плен». — 14-е изд. — Спб., 1917, и др.).
С 10 лет, после недолгого обучения в Тифлисской гимназии, мальчика определили в Московский кадетский (Александровский) корпус. Через девять лет, в 1863 году он вышел из корпуса, не захотев стать военным (а был он довольно своевольным молодым человеком), и поехал в Петербург. Еще в корпусе он увлекся литературой, начав с поэзии, и даже написал письмо Некрасову, вложив в конверт свои стихи. Некрасов помог талантливому юноше и напечатал его вирши в «Отечественных записках». Отличный дебют! Автора-новичка заметили, стихи начали публиковать в других питерских, в то время столичных, журналах. В 1867 году Немирович-Данченко поехал в Москву. Судя по всему, юность предка была бурной, чтобы не сказать авантюрной. Чрез год, в 1868 году он был арестован за «разные мошенничества» и помещен в питерскую тюрьму. От 93-летней тети Нонны, двоюродной сестры матери знаю, почему так вышло, а она в свою очередь узнала это от своей бабушки, дочери Василия Ивановича. Он был голоден и что-то украл, то ли в лавке, то ли в магазине, чтобы поесть. То были сущие гроши, или даже продукты, но он был схвачен полицией и осужден. Нет-нет, я его не оправдываю, но… у откуда у литератора деньги? — а голод не тетка. Выйдя из тюрьмы, устроился на работу. Ему не повезло, через год, в 1869 году осудили за растрату. Виноват был не Немирович, в том темном деле на него свалили вину, что было легко сделать из-за первой судимости, но у предка начался совершенно новый период жизни. Он был снова осужден, лишен всех дворянских прав и преимущества и выслан в Архангельск под гласный надзор полиции с воспрещением всякой отлучки из места, «назначенного ему для жительства». А было ему в те поры всего 24 года. Жить в Архангельске ему предстояло пять долгих лет.
В сведениях архангельского полицмейстера были записаны довольно комплементарные вещи: «поведения очень хорошего». Василий усердно трудился: занимался частными работами, письмоводством, литературным трудом, поскольку содержания от казны не получал и рассчитывать мог только на себя. Служил при Архангельском губернском статическом комитете (бывшем, между прочим, лучшим среди губернских комитетов России) и очень хорошо себя зарекомендовал. Уже в 70 году его приписали к мещанскому обществу, без участия в выборах и торговли по купеческим свидетельствам, зато с предоставлением льгот по платежу казенных сборов и городских повинностей, а также освобождения от рекрутской повинности сроком на 20 лет. Повезло предку!
В статкомитете работали лучшие умы края — ученый-этнограф П. С. Ефименко, краевед Герард Минейко, географ и полярный исследователь П. П. Чубинский, писатель–этнограф А. О. Подвысоцкий.
И снова повезло молодому человеку! Немирович полюбил службу, потому что по роду деятельности ему приходилось ездить по краю, а путешествия были его самой большой страстью. Он побывал на Соловках, в Кеми, на острове Вайгач, на Валааме, посетил Лапландию. Уже в 1874 году в «Вестнике Европы» в двух номерах подряд появились его очерки о Соловецких островах. Еще через год очерки вышли отдельной книгой и послужили началом большому циклу увлекательных произведений о русском Севере: «За Северным Полярным кругом» (1874), «Соловки. Воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами» (1875), «У океана. Жизнь на Крайнем Севере» (1875), «Страна холода. Виденное и слышанное» (1876), «Лапландия и лапландцы» (1877), «Святые горы. Очерки и впечатления» (1880), «Крестьянское царство» (1882).
27 февраля 1874 горда архангельский губернатор Н. П. Игнатьев уведомил архангельского полицмейстера о том, что «государь Император … всемилостивейше повелеть соизволил: смягчить участь осужденного Немировича-Данченко тем, чтобы, не восстанавливая утраченных им по суду прав состояния, дозволить ему повсеместное в империи жительство». Милость государя не была случайной. Немирович-Данченко написал обстоятельное письмо в Министерство юстиции. До сих пор факт о его выдворении в Архангельск не имеет достаточного объяснения. Важно то, что молодой человек получил то, что ценил больше всего на свете: свободу.
А теперь делаю маленький шаг вперед — к деду, матери и к себе. Северный город Архангелов, где никто из нас, потомков Василия Ивановича так и не побывал, сыграл главную роль в нашем появлении на свет. Именно там прапрадед нашел себе жену. Звали ее Екатерина Андреевна Фёдорова, ей было 24 года, и была она дочерью умершего в 1866 году от чахотки титулярного советника Андрея Ивановича Фёдорова. Жениху на момент венчания было 25 лет; женился он по тем временам рано. Венчание состоялось 13 ноября 1870 года в Рождественской церкви города, а накануне государевой милости — 14 февраля 1874 года у молодых родилась дочь Екатерина. И совсем уж забегая вперед, расскажу, что моя тетка Катя, родная мамина сестра, имея скудные представления о нашей общей родословной, называла и называет себя в шутку «Екатерина Третья», имея в виду двух русских императриц. Но она Екатерина Третья и есть! Первая — жена писателя Немировича, вторая — их дочь, а тетя Катя — третья. Есть еще и четвертая и пятая — две моих племянницы, дочь двоюродного и троюродного братьев… Имя стало родовым, излюбленным, и наш женский род, как никем, богат Екатеринами.
Больше у Немировича детей не было, а чадо единственное — Екатерина, выйдя замуж, кстати, за Василия, родила четверых и среди них — моего деда Василия. Магия имен… Не знаю почему, но в нашем роду наиболее популярны три имени: Василий, Владимир, Екатерина. Специально не ища, мы находим себе мужей, жен с этими именами, рожаем детей и называем их то Володей, то Катей. Что это — колесо сансары? Судьба?..
Фотографии Екатерины Андреевны, первой жены Василия Ивановича, у нас нет. Не сохранилась даже ее фотографии в старости, хотя доживала она свой век все в той же захолустной Орше, давшей приют потомкам Немировича и сохранившей им жизни при советской власти — а каково было быть потомками эмигранта в 30-е годы в сталинской стране, люди моего поколения понимают. У деда Васи был фотоаппарат, и свою бабушку он мог сфотографировать, но почему-то этого не сделал. Дедов фотоаппарат со мной, это часть его наследства. Прапрабабушка была похоронена на оршанском центральном кладбище, еще до войны 41 года, как рассказала мама, слева от главного входа. Мама водила меня туда и показывала место захоронения. На могиле стоял православный крест и была табличка с именем. Во время войны в ту часть кладбища попала бомба, уничтожив все довоенные могилы и могилу моей прапрабабушки. В Оршанский архив ЗАГСА тоже попала бомба: все документы — об умерших и выживших — сгорели. Круг замкнулся. Мама помнит старенькую прабабушку. А вот своей бабушки по отцу она не видела никогда. Но ощущала время от времени ее дыхание.
Фотографии Катеньки Второй у нас тоже нет. Есть документ о законном браке Немировича-Данченко и Екатерины первой и рождении Екатерины второй. Есть копия письма-прошения Немировича-Данченко государыне-императрице Марии Фёдоровне о приеме дочери в Мариинский институт. И есть отрывочные сведения о ней. Была она девочкой смышленой и красивой. Получив лучшее женское образование в Российской империи, стала домашней учительницей. Прекрасно говорила на трех иностранных языках, прежде всего и виртуозно — на французском, который знала чуть ли не лучше родного языка. До конца своих дней читала романы по-французски, предпочитая их почему-то русской прозе. Родила и воспитала четырех детей, трех мальчиков: Николая, Василия, Александра и девочку Антонину. Замуж вышла по молодости за моего прадеда Василия Тихоновича Тихонова, крайне неудачно. Был он красивым, высоким, умным человеком, хорошей социальной позиции, сумел сделать карьеру, опираясь только на себя и свое трудолюбие, ибо был сиротой безродной. Он ведь вырос в детском доме, и в церкви крестили его чужие люди. Будучи математиком по образованию, работал в Главном управлении земельных уделов и одновременно стал профессором астрономии в университете. Хорошо зарабатывал и семью обеспечивал. Но… обладал чудовищно плохим характером. Был грубым и жестоким. Не-вы-но-си-мым. Отвратительно обращался с женой и детьми, бил их. Василий Иванович был, кстати, против брака своей единственной дочери с Тихоновым, и будущее показало, насколько он был прав. Екатерина не выдержала и развелась. Впоследствии, она оказалась в Крыму, уже не знаю, когда и как, и вышла замуж за ученика Айвазовского, художника Юрия Малиновского, моложе себя на 14 лет. Второй брак оказался несколько удачнее первого, но там были свои проблемы, о которых сейчас говорить не буду. Прабабушка Катя доживала в Феодосии, на Дачном переулке, 8, окруженная котами и французскими романами. Котов она называл почему-то Козязиками… После ее смерти, а это случилось, кажется, в 1946 году, мама и тетка могли получить ее дом, но не поехали в Крым — не на что было даже билеты купить, и дом пропал. До сих пор никто — никто! — не разыскал, не навестил ее могилу, а ведь это реально.
Так вот, та самая мамина бабушка Катя отправляла в Оршу посылки с драгоценным плотноягодным зелено-янтарным виноградом, душистой айвой, румяными гранатами — никогда не виденным ею внучкам, детям дорогого сына Васеньки… И внучки, Галя и Ася, а потом Галя и Катя (Ася умерла в 1934 году), знали, что есть такая крымская бабушка, которая пахнет солнечными, невиданными в Орше ягодами и спелой айвой… Та самая прабабушка Катя в оккупации бежала за колонной евреев, ведомых на расстрел, а в той колонне шла ее невестка Фаня и четверо красавцев-внуков — единственную девочку звали Ляля, а как звали мальчиков, никто не знает (и никто уже не подскажет)… семья старшего брата деда Васи, Николая, воевавшего на фронте. Бабушка бежала и кричала охранникам по-немецки: «Освободите моих внуков! Это ошибка, они же русские дети!!!» Не освободили…
Возвращаюсь к писателю и журналисту Немировичу. Получив долгожданную свободу, он много путешествовал по стране и другим странам и континентам: по Уралу (1875 год), по Волге и Каспию, и по Кавказу (1876). Результатом поездки по Кавказу стала книга «В гостях», по Уралу — «Кама и Урал», по Прикаспию — книга «Даль».
Потом начал ездить в дальние страны: в Германию и Голландию (вот бы найти здесь его следы, в стране, куда занесла меня судьба!), Испанию, Латинскую Америку, Малую Азию, Африку. Земной шар с легкостью перекатывался под его ногами, и писал он легко и непринужденно, увлекая читателя рассказами о нравах, быте народов, о природе точными, запоминающимися характеристиками людей и жанровыми сценками. «Очерки об Испании», «По Германии и Голландии», «Под Африканским небом», «Мурман и Северная Норвегия», «Лапландия. Сказки и песни лопарей» — лишь малая часть его наследия. А наследие его огромно: 250 книг. Столько не сочинил даже Лев Толстой. Салтыков-Щедрин шутил: «Немирович пишет днем, а Данченко — ночью». Написал он великое количество очерковых книг, в которых ясно виден пытливый взгляд на жизнь, действенное, а не созерцательное отношение к ней. Писал он просто, тактично. Был незлобивым и добродушным человеком. Его всегда интересовала тема труда — тема взаимоотношения работодателя и работника. Будучи с юности полностью самостоятельным, он был социально зорок и гуманистичен. Куда бы не забрасывала его судьба, он оставался прежде всего русским писателем, болеющим за свой народ.
В историю русской журналистики он вошел как один из первых военных корреспондентов. В 1876 году в числе добровольцев поехал освобождать Сербию, был ранен (слава Богу, легко). В качестве военного корреспондента участвовал в русско-турецкой войне 1877–78 гг. Он не только писал, но и сражался на Шипке, под Плевной, в других местах, был награжден двумя солдатскими Георгиями, орденом Святой Анны. А военные корреспонденции Немировича-Данченко перепечатывали газеты мира. Позже, в 1884 году он напишет книгу о генерале Скобелеве, которого знал лично.
В качестве военного корреспондента газеты «Русское слово» Немирович-Данченко едет на русско-японскую войну и там участвует в боях и сражениях, например, в Порт-Артуре.
В 90-е годы XIX века обращается к теме кавказских войн. Самые известные его романы: «Горные орлы», «Горе забытой крепости», «Разжалованный», «Князь Селим». Эти романы переизданы ровно 20 лет назад московским издательством «Терра» — в 1996 году. Так мой предок вернулся в Россию, где его тщательно забывали 70 лет и где десятилетиями было известно лишь имя его младшего брата-драматурга…
Я прочитала тот трехтомник. Книги предка полны сочувствия и уважения к горцам, желания понять их психологию, традиции, обычаи, богатую культуру. Показывала книги профессиональным военным, и они отзывались так: «Он очень хорошо знал, о чем писал».
В 1904 году в Москве выходит его новая книга: «На войну. От Петербурга до Порт-Артура». Из писем с дороги». А вот с рукописью следующей книги «Слепая война» ему не повезло: сгорела в типографии Сытина при пожаре. Книги Немировича, возможно, излишне патриотичны, но он и о теневой стороне войны тоже писал. Вот отрывок из письма Горького Екатерине Пешковой от 7 августа 1904 года: «…Немирович патриотически врет, но порой сообщает такие штучки, что сразу видно — плохо у нас все, что только можно себе представить. И уход за ранеными, и обоз, и командование».
В 1908–1909 он жил в Италии. Предок был участником и Первой мировой войны, хотя ему было во время начала войны почти 70 лет. Из-за революции его книги о той войне — «Мировая война», «За огненными завесами» — не были изданы.
Революцию Немирович-Данченко не принял. Нет, его не обижали, даже дали ему какой-то немалый пост в Союзе писателей Петрограда, наверное, дали какой-никакой писательский паек, но… еда была слишком скудной, а квартиру было нечем топить. Кругом — разруха. Где-то прочитала милый анекдот про предка: некий писатель спросил его, встретив на улице зимой:
— Как поживаете, Василий Иванович?
— В доме холодно, но я пишу об Испании и согреваюсь!
А ведь ему на тот момент было 73 года.
В 1922 году (в том самом году родилась — в Орше — одна из его правнучек — моя мама) Немирович получил разрешение на выезд за границу. Сначала жил в Берлине. Потом обосновался в Праге, где и похоронен на Ольшанском русском кладбище.
В 2006 году мы поехали с мужем в Прагу искать его могилу и выбрали не самый подходящий день для посещения кладбища — выходной. Сотрудники были дома, офис закрыт, а я знала только, что могила его неподалеку от русской церкви. Посадила мужа на церковную ступеньку, сама пошла вдоль могил. Русские имена, дворянские титулы, нередко аристократические. Нет предка. Вот, кажется, все ряды прочесала, ан нет. И вдруг слышу голос мужа:
— Иди сюда, нашел!
— Возвращаюсь к русской церкви и вижу — прямо за ней, слева от входа могила с надписью: Писатель («spisovatel») Немирович–Данченко, по-чешски и по-русски. И здесь же, под той же могильной плитой его последняя жена — баронесса Елена фон Тизенгаузен, которая была моложе предка на 31 год, а пережила его совсем не намного. Женщина из рода тех самых знаменитых аристократов Тизенгаузенов, из которых произошел прототип толстовского князя Андрея Болконского. Елену прапрадед вывез из послереволюционного Питера, а больше я ничего о ней не знаю.
Вычитала в интернете, что предок был завсегдатаем пражских кафе «Slavia» и «Deriberka». За особые заслуги в развитии литературы и искусства был награжден югославским орденом Св. Саввы 1-й степени. Сотрудничал в газетах «Сегодня» (Рига), «Эхо» (Каунас), журналах «Воля Россия» (Прага), «Наш огонек», «Для вас» (Рига) и других периодических изданиях. В эмиграции издал романы «Рыцарь гор. Роман для детей старшего возраста» (Берлин, 1922), «Вольная душа (Из воспоминаний художника)» (Берлин, 1923), «Пленница гарема» (вместе с романом «Ироидин», Рига, 1935), «Она: роман моего друга» (Париж, 1938), несколько сборников повестей и рассказов — «Папочка с улицы. В чужой клетке. Повести» (Берлин, 1922), «Две ночи перед казнью и другие рассказы» (Берлин, 1922), «Бедная Инес и другие рассказы» (Берлин, 1923), («Бобков и его сироты» (Берлин, 1923), «Бодрые, смелые, сильные: Повести, очерки и рассказы. Из летописей освободительного движения» (Нью-Йорк, б. г.), сборник воспоминаний «На кладбищах» (Ревель, 1921), также «Край золотого заката. Очерки таинственного Магреба» (Берлин, 1923; путевой очерк о поездке в Марокко в трех томах — «Африканские Афины», «В царстве солнца», «Львиные ночи»). Все эти книги были в СССР под запретом.
Немирович-Данченко предвидел нападение Германии на славян и жалел, что его возраст не позволит ему пойти на фронт. Ведь недаром его называли не только «русским Дюма», но и «королем военных корреспондентов». Умер предок 18 сентября 1936 года. В городе были вывешены траурные флаги, а газеты пестрели крупными заголовками: «Умер великий славянин».
Он все-таки счастливый человек, мой предок. Не принял советскую власть, а получил разрешение на выезд за границу, да еще и молодую жену вывез, писал чуть ли не до смерти и творческий путь его был долог и счастлив, несмотря на неоднозначность критиков. В Праге стал почетным председателем Пражского и почетным членом Белградского союзов русских писателей и журналистов. 6 июня 1929 года Прага отмечала день русской культуры, и от имени русской культуры речь держал именно Василий Немирович-Данченко. Многие писатели русского зарубежья справедливо называли его своим старейшиной. Он очень любил рассказывать более молодым писателям Праги, что его называли и называют «русским Дюма» — за количество написанного и занимательные сюжеты.
Он не сделал больших открытий в области слова, но в русской литературе остался патриотом в самом высоком смысле и гуманистом. А в 96 году вернулся — книгами своими — на родину. И занял по праву свое место в русской литературе.