Борис БОРУКАЕВ
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
У КАЖДОГО СВОЯ
ЖЕНЩИНА, СПЯЩАЯ НА МОЕМ ПЛЕЧЕ
У КАЖДОГО СВОЯ
ЖЕНЩИНА, СПЯЩАЯ НА МОЕМ ПЛЕЧЕ
Это место под падающим светилом ничье.
Летят к горизонту облака, багровея.
Роняет женщина голову мне на плечо,
заснув под «Love story» Френсиса Лея.
История любви у каждого всегда своя.
И наша история — пример. Только наша.
Песок, океан, влажный воздух, она и я.
Не бьется вдребезги больше испитая чаша.
Касаясь воды, чайки делают странные па.
Трубит полумесяц рогами отбой нам.
Поет Джо Дассен «et si tu n’existais pas».
Спит женщина на плече глубоко и спокойно.
Если бы не было тебя… Не знаю. С трудом
могу представить какую-либо другую.
Сужаются волны в круги, пенным хребтом
пытаясь рыбу отбить от птиц, но впустую.
«Love is all you need. Аll you need is love»,
повзрослевшие «Beatles» заключают мудро.
Спит женщина, от забот и разлуки устав.
Июльская ночь очень быстро впадает в утро.
Все что нужно тебе — любовь. И все-таки нет.
Было этого много. Tеперь этого мало.
Проснулась женщина, сама — солнечный свет.
День новый, как новая жизнь. Начнем сначала.
Летят к горизонту облака, багровея.
Роняет женщина голову мне на плечо,
заснув под «Love story» Френсиса Лея.
История любви у каждого всегда своя.
И наша история — пример. Только наша.
Песок, океан, влажный воздух, она и я.
Не бьется вдребезги больше испитая чаша.
Касаясь воды, чайки делают странные па.
Трубит полумесяц рогами отбой нам.
Поет Джо Дассен «et si tu n’existais pas».
Спит женщина на плече глубоко и спокойно.
Если бы не было тебя… Не знаю. С трудом
могу представить какую-либо другую.
Сужаются волны в круги, пенным хребтом
пытаясь рыбу отбить от птиц, но впустую.
«Love is all you need. Аll you need is love»,
повзрослевшие «Beatles» заключают мудро.
Спит женщина, от забот и разлуки устав.
Июльская ночь очень быстро впадает в утро.
Все что нужно тебе — любовь. И все-таки нет.
Было этого много. Tеперь этого мало.
Проснулась женщина, сама — солнечный свет.
День новый, как новая жизнь. Начнем сначала.
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
На востоке, где край неба озарен
и бывает то багров, а то багрян,
одиноко жил меж двух пригорков клен,
одноногий, многорукий великан.
А на нем, сбежав тихонько со двора,
представлявшего собою общий кров,
мальчик с девочкою с раннего утра
чуть рассеянно считали муравьев.
Муравьи, конечно, были ни при чем.
Просто глупым взрослым явно невдомек,
как хотелось этим детям быть вдвоем.
А букашки — замечательный предлог.
Так зарю сменяла новая заря.
Постарел и покосился великан.
Не сбежать к нему из дома втихаря.
И к тому же разделяет океан.
Впрочем, мальчику уже за пятьдесят.
Да и девочке не менее сейчас.
У обоих есть по парочке внучат,
за которыми ведь нужен глаз да глаз.
Пусть отмечен путь их жизни сединой,
но настрой мятежных душ еще таков,
что обоим жутко хочется порой
посчитать с утра на клене муравьев.
и бывает то багров, а то багрян,
одиноко жил меж двух пригорков клен,
одноногий, многорукий великан.
А на нем, сбежав тихонько со двора,
представлявшего собою общий кров,
мальчик с девочкою с раннего утра
чуть рассеянно считали муравьев.
Муравьи, конечно, были ни при чем.
Просто глупым взрослым явно невдомек,
как хотелось этим детям быть вдвоем.
А букашки — замечательный предлог.
Так зарю сменяла новая заря.
Постарел и покосился великан.
Не сбежать к нему из дома втихаря.
И к тому же разделяет океан.
Впрочем, мальчику уже за пятьдесят.
Да и девочке не менее сейчас.
У обоих есть по парочке внучат,
за которыми ведь нужен глаз да глаз.
Пусть отмечен путь их жизни сединой,
но настрой мятежных душ еще таков,
что обоим жутко хочется порой
посчитать с утра на клене муравьев.
СОКРОВИЩЕ
Как все мои сверстники в детстве, наверно,
я кладами грезил. А что еще надо
поклонникам Стивенсона и Жюль-Верна?
Походы, опасности, поиски кладов.
Дороги, романтики — чтимы, воспеты.
Но часто приверженность в жизни такая
проходит, и прежние приоритеты
стремительно блекнут, другим уступая.
Так быт кочевой заменила оседлость,
Куда-то исчезло, чему бил поклоны,
и стало вторичным все то, о чем пелось.
И вот, наконец, захожу окрыленный
в янтарную комнату. Ну и картинка!
Сверкают богатства несметно, без меры:
алмазы Якутии, золото инков,
сокровища, что сберегли тамплиеры.
Достигнута цель, жизнь в полнейшем порядке.
Смеюсь над мечтою далекой и зыбкой.
Все это находится в детской кроватке,
встречая меня лучезарной улыбкой.
я кладами грезил. А что еще надо
поклонникам Стивенсона и Жюль-Верна?
Походы, опасности, поиски кладов.
Дороги, романтики — чтимы, воспеты.
Но часто приверженность в жизни такая
проходит, и прежние приоритеты
стремительно блекнут, другим уступая.
Так быт кочевой заменила оседлость,
Куда-то исчезло, чему бил поклоны,
и стало вторичным все то, о чем пелось.
И вот, наконец, захожу окрыленный
в янтарную комнату. Ну и картинка!
Сверкают богатства несметно, без меры:
алмазы Якутии, золото инков,
сокровища, что сберегли тамплиеры.
Достигнута цель, жизнь в полнейшем порядке.
Смеюсь над мечтою далекой и зыбкой.
Все это находится в детской кроватке,
встречая меня лучезарной улыбкой.
НЕ ПОДУМАЙТЕ
Не подумайте, что я рассеян в гневе.
Просто мир подлунный бренно-иллюзорен.
Отделить стремился зернышки от плевел.
На поверку вышло — плевелы от зерeн.
Не подумайте, что ржу я или плачу,
но расценивать возможно все двояко.
Как-то раз хотел поймать за хвост удачу,
а поймалась шелудивая собака.
Не подумайте, что я боюсь шумихи,
или даже, может быть, умом я тронут.
Хоть повсюду уголок искал я тихий,
окунулся с головою в тихий омут.
Не подумайте: до баб я неохочий.
Отпослал одну тут... в общем, на парсеки.
Думал, шлюха в дверь стучалась среди ночи.
Оказалось, это муза. В кои веки.
Просто мир подлунный бренно-иллюзорен.
Отделить стремился зернышки от плевел.
На поверку вышло — плевелы от зерeн.
Не подумайте, что ржу я или плачу,
но расценивать возможно все двояко.
Как-то раз хотел поймать за хвост удачу,
а поймалась шелудивая собака.
Не подумайте, что я боюсь шумихи,
или даже, может быть, умом я тронут.
Хоть повсюду уголок искал я тихий,
окунулся с головою в тихий омут.
Не подумайте: до баб я неохочий.
Отпослал одну тут... в общем, на парсеки.
Думал, шлюха в дверь стучалась среди ночи.
Оказалось, это муза. В кои веки.
ЧТО ВЕЧНО ПОД ЛУНОЙ
Чужой беде завистник рукоплещет.
Идущий рядом выглядит зловеще.
Непостижимы столь простые вещи.
И это то, что вечно под луной.
У рта упрямца набухает пена.
Гордыня бита, гордость суверенна.
Родство души — иголка в стоге сена.
И это то, что вечно под луной.
Без кулаков добро. Зло наготове,
чтоб искренность прервать на полуслове,
святую дружбу разорвать до крови.
И это то, что вечно под луной.
Когда поэт не в худшем настроенье,
любой из дней недели — воскресенье.
Любовь и свет рождают вдохновенье.
И это то, что вечно под луной.
Идущий рядом выглядит зловеще.
Непостижимы столь простые вещи.
И это то, что вечно под луной.
У рта упрямца набухает пена.
Гордыня бита, гордость суверенна.
Родство души — иголка в стоге сена.
И это то, что вечно под луной.
Без кулаков добро. Зло наготове,
чтоб искренность прервать на полуслове,
святую дружбу разорвать до крови.
И это то, что вечно под луной.
Когда поэт не в худшем настроенье,
любой из дней недели — воскресенье.
Любовь и свет рождают вдохновенье.
И это то, что вечно под луной.
МЕДВЕДИЦА
Пасть, застывшая в оскале зверином.
Взгляд стеклянный, ледяной. Бельма пыли...
По торосам и по снежным равнинам
в долгих поисках нередко бродили.
Цель близка. Движенья быстры и метки.
В ластоногое вгрызались свирепо.
Для нее и малыша-однолетки
нет желаннее добычи, чем нерпа.
Шли лениво по привычной дороге
властелинами Полярного круга.
В защищенной от метели берлоге
засыпали, обнимая друг друга.
День за днем. Но попадаться нельзя им
на глаза другому хищному зверю...
— Вот Вам тапки, — улыбнулся хозяин,
— трудно шкуру чистить, верите?
— Верю.
Взгляд стеклянный, ледяной. Бельма пыли...
По торосам и по снежным равнинам
в долгих поисках нередко бродили.
Цель близка. Движенья быстры и метки.
В ластоногое вгрызались свирепо.
Для нее и малыша-однолетки
нет желаннее добычи, чем нерпа.
Шли лениво по привычной дороге
властелинами Полярного круга.
В защищенной от метели берлоге
засыпали, обнимая друг друга.
День за днем. Но попадаться нельзя им
на глаза другому хищному зверю...
— Вот Вам тапки, — улыбнулся хозяин,
— трудно шкуру чистить, верите?
— Верю.
ЖЕЛАНИЕ
Там, где с неба падал диск, пылая,
где на теплом море тишь да гладь,
мне сказала рыбка золотая:
— Можешь три желанья загадать.
Только знай: я выполню любое,
если речь ведется о тебе.
Если все в нем связано с тобою.
Лишь с тобою. Говори теперь.
— Есть всего одно. Других не будет,
хоть глупцом за это назови.
Я давно мечтал об этом чуде.
Рыбка, дай взаимной мне любви!
— Что же ты?! Ведь я предупредила...
И сверкнуло золото хвоста.
Закатилось за море светило.
Закатилась с ним моя мечта.
где на теплом море тишь да гладь,
мне сказала рыбка золотая:
— Можешь три желанья загадать.
Только знай: я выполню любое,
если речь ведется о тебе.
Если все в нем связано с тобою.
Лишь с тобою. Говори теперь.
— Есть всего одно. Других не будет,
хоть глупцом за это назови.
Я давно мечтал об этом чуде.
Рыбка, дай взаимной мне любви!
— Что же ты?! Ведь я предупредила...
И сверкнуло золото хвоста.
Закатилось за море светило.
Закатилась с ним моя мечта.