***

Октябрь. Зарёванные окна.
Орнамент мокрого пятна
крадёт лоскутные волокна
заснеженного полотна.

С утра востребованы сани,
к обеду тошно от телег.
Незваный саван и ночлег
скорбят за окнами часами.

И просит хлеба полынья
и ждёт в любое время суток
утраченных в пространстве уток,
устав от снежного вранья.

Октябрь — немой и неумытый.
К рукам не прибранный зимой,
но летом начисто забытый.
Перелицованный. Не мой.


***

Дворов неубранных сусеки
украсили снеговики.
Украдкой рубят рыбаки
ледком подёрнутые реки.

Тоску баюкают калитки.
Горбатит спины аквилон.
Порхает порох похорон
над плахой межсезонной пытки.


***

Январь. Облуплены лепнины.
Нахохлился пуховый плат.
Сугробов сгорбленные спины
лобзают лопасти лопат.

Кудрявы парки, бородаты.
Прочь с манекенов лубяных
летят махровые халаты
в пространство мельниц ветряных.

Крещенским жаром пышет прорубь.
Журчит ручей — щербатый голубь,
и воробьишки-ручейки
воруют хлеб с моей руки.


***

Февраль. По-прежнему в фаворе
дуэт фарфора и стекла.
Метели меткая метла
отметилась на косогоре.

Но ощущаю всем нутром
прохладный свет в конце тоннеля.
И оперение Апреля,
и Март с чернёным серебром.


***

— Реченька-речка,
где твои ручки-ручейки,
обереги-берега?
Снега...
— Издалека теку,
из строки в строку,
к другому путнику-ручейку.
Зелени — земле,
мёду в дупле,
радуги дорог,
дай Бог...


***

Последний летний день стесняется тепла.
Узорчатая ткань — на выданье невеста.
От дуновенья дынь качается пчела,
а лапчатая тень — по-летнему — ни с места.
Всё трепетно вокруг. На тучи облака
ну разве что слегка похожи. Прядь рябины
встречает у окна, к нам напроситься на
случайный чай разлук в стаканчиках из глины.


***

На миг возник перед глазами
весёлый замысел села:
скрип коромысла, плеск весла,
дом, прадед во главе стола
и бабушка под образами,
не осуждённая вдова,
из пряжи вяжет кружева.
Жива.


***

На часок в лесок,
от беды наискосок.
По грибы.
По гробы.


***

Дерево ревело, дерево рвалось,
дерево терпело, если не срослось.
Дерево учило помнить и прощать,
дерево любило просто помолчать...


***

Однажды вечером ушла ты,
чтоб не вернуться никогда.
Халат на вешалке, бушлаты —
на каждой пуговке звезда.
Гляжу на жиденькие косы.
Плач не нарушит тишину.
Две из заначки папиросы
назад в газетку заверну...
Они уйдут, как две гвоздики, —
березка, столик да скамья —
с двумя страницами из книги:
"Моя семья".


***

Вечер в чёрной рамочке, тишина.
Девочка в панамочке и луна.
Хочешь на скакалочке, хочешь в мяч...
Помолчи на лавочке, но не плачь.
Скоро всё изменится — счастья нет, —
в белое оденется белый свет.
Заметёт, на лавочках не присесть.
Девочка на саночках, счастье есть.
Скоро всё устроится, не теперь.
Накрепко закроется эта дверь,
чтоб не видеть отчима —
провода, мокрый снег, обочина —
никогда.


***

Ветка тополиная в радужном стакане,
позабыв о ране, радуясь весне,
как дитя невинное радуется маме,
потянулась листиком-мостиком к стене.
Солнышком хранимые, хороши серёжки,
пусть не встать на ножки, не пустить корней.
Вот и мы, гонимые, из многоэтажки
так же ляжем в землю, не пожив на ней.


***

Годики-годочки. Годики-года.
Вырастают дочки раз и навсегда.
Годы, годовщины. Ниже каблуки,
на подошвах глины влажные комки.
Скоро всё случится: памяти темница,
гво́здики гвозди́к, ветер да тростник.