АЛЕКСЕЙ ПАВЛОВ
ГОРЫ? МОРЕ? ИЛИ ОБРЫВ?
За последние два десятилетия журнал “Наш современник” постоянно взращивал на своих страницах и делал известными читателю имена многих молодых поэтов, прозаиков, критиков и даже историков, на этом пути у жур¬нала были и победы, порой переходящие в поражения, если вспомнить лите¬ратурную судьбу Марины Струковой, Алексея Широкова, Андрея Писарева, Михаила Рыжакина, Вадима Штепы, Дмитрия Галковского, но были и несо¬мненные победы: Нина Карташева, Марина Шамсутдинова, Елизавета Сейдаметова, Василий Струж, Максим Ершов, Андрей Тимофеев, Ольга Кочнова... Но одной из самых ярких поэтических открытий “Нашего современника” ста¬ло имя поэтессы из Тамбова Марии Знобищевой, у которой недавно вышла новая книжечка стихотворений “По праву родства”. Мария Знобищева — поэт, не подвластный ни моде, ни конъюнктуре, ни соблазнам массовой культуры. Она живёт традиционными для русской поэзии вечными заветами, понимая что поэзия — это искусство изливать словами переживания сердца. Стихи Ма¬рии Знобищевой дают читателю возможность прочувствовать непростую судь¬бу молодого автора. Бесспорный талант дан ей свыше — способность выра¬зить переживания, в наш непростой век прожитые, но не высказанные многи¬ми. Порой её стихи привлекают скрытой мощью чувств, замкнутых в трепещу¬щую от напряжения форму:
Кто выдумал, что дни — стояли,
Когда, широкие, вразлёт,
Они вращались по спирали
И ликованием вбирали
Грозу, и воздух, и восход?!
...И вот, когда терпеть уже нельзя,
Сорвётся сердце вслед за этим шквалом —
Всем небом, опрокинутым в глаза,
И поездом — по сумасшедшим шпалам, —
Когда, широкие, вразлёт,
Они вращались по спирали
И ликованием вбирали
Грозу, и воздух, и восход?!
...И вот, когда терпеть уже нельзя,
Сорвётся сердце вслед за этим шквалом —
Всем небом, опрокинутым в глаза,
И поездом — по сумасшедшим шпалам, —
то по-русски дышат есенинским воздухом:
— А что юность обронена —
Всё невечно... — о них не жалей...
Я подумала: родина
Начинается с этих полей...
Всё невечно... — о них не жалей...
Я подумала: родина
Начинается с этих полей...
Цитируя последние строчки этого стиха, я позволю себе от них оттолк¬нуться, поскольку (переосмысливая) именно с “полей” стоит начать рассуж¬дения об остальных особенностях поэзии Марии Знобищевой. С “полей”, на которых с неуловимой скоростью произрастают настроение, размышления и сердечные переживания читателя, впервые прикоснувшегося к стихам прежде незнакомого автора. Поэт, принимая сердцем видимый мир вокруг, пропускает ощущения насквозь, как свет проходит через стекло — цветное, прозрачное или замутнённое, — и испытывает потребность поделиться тем, что испытал и пропустил через себя, передать — кому? Тому, кто прочитает. Стих соприкасается с чувственным восприятием читателя и в его воображении принимает новую форму.
У сердца много жизней. Помнишь, было
Оно пичужкою короткокрылой,
Стучало в окна — солнечно, спроста,
Садилось смело на руку любую,
И под стрехой пережидало бурю,
И думало, что это высота.
...А после словно вдруг отяжелел
И жалостью звериной заболело...
...И если есть надежда возвратиться,
То вряд ли человеком, зверем, птицей —
Косым лучом сквозь листья и слова.
Лучом, растущим вопреки законам...
Оно пичужкою короткокрылой,
Стучало в окна — солнечно, спроста,
Садилось смело на руку любую,
И под стрехой пережидало бурю,
И думало, что это высота.
...А после словно вдруг отяжелел
И жалостью звериной заболело...
...И если есть надежда возвратиться,
То вряд ли человеком, зверем, птицей —
Косым лучом сквозь листья и слова.
Лучом, растущим вопреки законам...
Мы видим откровение, в котором одно за другим: мечтательность, тоска по родине, жалость, и надежда, “если она есть”, на чудо. Нас волнуют те спо¬собы, которыми Мария Знобищева выражает мысли и чувства, образы и ме¬тафоры, стиль и слог, то гладкий, то излагательно-твёрдый.
Даже слово “люблю” стало требовать согласованья.
Я его не скажу. Я не буду его называть.
Скажешь это мужчине — и он позовёт на свиданье,
Скажешь женщине — станет и вовсе тебя избегать.
Я его не скажу. Я не буду его называть.
Скажешь это мужчине — и он позовёт на свиданье,
Скажешь женщине — станет и вовсе тебя избегать.
Давайте на минуту задержим своё внимание на стиле, который, перекли¬каясь с мотивами классиков русской поэзии XX века, содержит в себе обра¬зы современности, и эти две крайности не противоречат друг другу, сливаясь в одно целое:
Здесь сосны дышат в полный рост,
Но выше — этажи.
Набрать в саду охапку звёзд —
И можно долго жить.
Но выше — этажи.
Набрать в саду охапку звёзд —
И можно долго жить.
Такая широта придаёт стихам Марии гармоничность, важную для слуха и восприятия. Такие стихи, с их ненавязчивой оригинальностью, хочется чи¬тать. Воображение читателя сразу вливается в поток чувств автора, рисует об¬разы, черпая их из смысловой наполненности стиха. Бесспорно, что это од¬на из ярких черт таланта Марии Знобищевой.
Много внимания в произведениях молодой поэтессы уделено прошедше¬му, как личному, так и прошлому, как образу, присущему всему, что времен¬но. Воспоминания почти “постоянная величина” в сюжетах её стихов, и это прошлое у неё воспринимается как счастье. В этом прошлом летящие крылья, наивность детства, руки любимых людей, ещё не покинувших мир, и чистота высокого ясного неба:
Много внимания в произведениях молодой поэтессы уделено прошедше¬му, как личному, так и прошлому, как образу, присущему всему, что времен¬но. Воспоминания почти “постоянная величина” в сюжетах её стихов, и это прошлое у неё воспринимается как счастье. В этом прошлом летящие крылья, наивность детства, руки любимых людей, ещё не покинувших мир, и чистота высокого ясного неба:
А небо — большое, как в детстве душа,
И можно смотреть в него нежно и долго.
И если луна — это ёлочный шар,
Какая, наверно, огромная ёлка...
И можно смотреть в него нежно и долго.
И если луна — это ёлочный шар,
Какая, наверно, огромная ёлка...
Настоящее же прочно связано с внутренними и жизненными переменами, и отгорожено от этого прошлого как бы стеной с небольшим оконцем:
Её не увидишь ни над потолком,
Ни с райских высот, ни с космической дрожи,
— А только вот так: из-под ёлки, тайком,
Колючее кружево чувствуя кожей.
Ни с райских высот, ни с космической дрожи,
— А только вот так: из-под ёлки, тайком,
Колючее кружево чувствуя кожей.
Эта хронология необратимых перемен несет в себе новые образы, уже на¬стоящего, как следствия прошлого:
Так вот... Как жаль оттуда уезжать
В какой-нибудь другой, прекрасный город...
В какой-нибудь другой, прекрасный город...
Поэтесса рисует “мир во времени”, стремясь к искренности без фальши, в котором читатель встречает трогательную грусть российских просторов, об¬разы древней Руси, с поэтично-бытовой печалью, уходящие поезда, и беско¬нечные прощания — с детством, родными, покидающими родину русскими, с крыльями, которые ломаются, и временными утешениями, приходящими ненадолго. Здесь хотелось бы обратить внимание на то, что пройдя через разнообразную осень, горы, поля, вокзалы, мирные дворы “за психиатриче¬ской больницей”, через фольклорную древность и прочную современность, в конце сборника, “с тоской какою-то исконной” мы оказываемся на кладби¬ще, снова посещая потери прошлого, где “Любовь и память пишут свой пост¬скриптум”. И хотя читаем здесь прекрасные слова:
Как будто для Невидимого Града
Сзывает новых жителей Господь —
Сзывает новых жителей Господь —
общая эмоциональная картина меняется. Невольно вспоминаются их многие хрестоматийные примеры из русской классики.
Представляя пройденный по книге путь, я, пожалуй, скажу заголовком Тол¬стого: “детство, отрочество...” Какой же мы хотим видеть “юность” или, воз¬можно, “зрелость”? Я не просто вспоминаю классиков русской литературы, ведь в их произведениях печаль и грусть не сопряжены с обречённостью:
Представляя пройденный по книге путь, я, пожалуй, скажу заголовком Тол¬стого: “детство, отрочество...” Какой же мы хотим видеть “юность” или, воз¬можно, “зрелость”? Я не просто вспоминаю классиков русской литературы, ведь в их произведениях печаль и грусть не сопряжены с обречённостью:
...но я знаю, есть радость в нём,
тем, кто листьев целует дождь
оттого, что тот старый клён
головой на меня похож.
(С. Есенин)
тем, кто листьев целует дождь
оттого, что тот старый клён
головой на меня похож.
(С. Есенин)
К сожалению, в сборнике “По праву родства” не хватает того просвета, который возбуждал бы желание жить, творить и любить несмотря ни на что. Хотелось бы видеть в талантливых стихах Марии Знобищевой радость, счас¬тье и надежду не только в прошлом, но и настоящем и будущем, а после осе¬ни — солнечную весну. Ведь в реальной жизни мы видим, кроме невзгод, и радость наших детей, играющих, скачущих и поющих, и людей, беззаветно любящих и любимых, и цветение природы под солнцем, в ясные дни, даю¬щие сердцу, казалось бы, беспричинную радость. Да. Есть прошлое. Есть на¬стоящее. Будет — будущее. Видимо, думая об этом, Знобищева спрашивает:
...Но — что за лесом: Горы? Море? Или обрыв?
А, может быть, там нечто большее:
“— Вера, Надежда, Любовь”, — как символы счастья, неподвластного жи¬тейским законам и приходящего в мир независимо от них, независимо от про¬шлого и настоящего.
“— Вера, Надежда, Любовь”, — как символы счастья, неподвластного жи¬тейским законам и приходящего в мир независимо от них, независимо от про¬шлого и настоящего.