***

Познай себя! — Неинтересно.
Себя я знаю назубок.
В самом себе, философ, тесно.
Исхожен вдоль и поперек
Самим собою, как в темнице,
А хороши во мне дома,
Огней вечерних вереницы
И книг прочитанных тома.

Люблю в себе морские пляжи,
Прогулки в вырицком лесу,
Голландцев малых в Эрмитаже,
Собор Казанский и грозу,
И старый клен, — меня не станет,
Но и пропав, не пропаду…
Вошла, увидела, что занят,
Поцеловала на ходу.


***

Всё, всё, что ты когда-нибудь сказал,
И всё, что ты когда-либо услышал, —
В сохранности пребудет, как вокзал
С перроном под его стеклянной крышей,
И детство, и далекие края,
В которых побывал, и дождь, и солнце,
Короче говоря, вся жизнь твоя
Когда-нибудь еще к тебе вернется.

И заново придется пережить,
Обрадоваться, но и устыдиться
Всего, — таким бессмертье может быть
Или посленаркозный бред в больнице,
И все стихи, и всё, в чем виноват,
Все реплики, вся музыка, все вещи
Вернутся, что и есть, быть может, ад,
А вместе с ним и рай, что нам обещан.


***

Я вспомнил улыбку чудесную эту,
Которой художник сумел наделить
Хозяек и горничных, радуясь свету,
Вот он и окно не забыл приоткрыть.

Вот он и бокал шаровидный поставил
На стол, и кувшин попросил подержать.
И кресло подвинул, и скатерть поправил,
Чтоб ты этой жизни поверил опять.

Поверил, припал к ней хотя б на минуту,
Приник и свои огорченья забыл.
Забудь, постарайся! Я тоже забуду,
Мне так этот дворик приятен и мил!

Так нравится комната с плиточным полом!
В лицо этой жизни еще раз взгляни
С доверием к ней и в унынье тяжелом, —
Недаром же ей улыбались они!


***

А в курортном городе на Кипре
Как-то раз, зайдя с тобой в тупик, —
Мы к такому мраку не привыкли, —
Я подумал: вот счастливый миг.

Почему счастливый? Потому ли,
Что светились лишь два-три окна,
Или потому, что улизнули
Мы от всех: стена, стена, стена.

Уклонились, спрятались, пропали.
Есть преграда, есть всему предел.
Только в доме Тайны и Печали
В двух-трех окнах тусклый свет горел.

Ни души, ни музыки, ни крика,
Ни смешка, ни шепота нигде,
Никакого моря, даже блика,
Даже пенной пряжи на воде.

Ничего на свете — и не надо!
В целом мире только мы с тобой.
Всё ушло, задвинуто куда-то,
Отлегло, — блаженный мир, иной.


***

Ты видел, как тихо большой пароход
Отходит от берега ночью, и море
Его обступает, и вот он идет,
Как путник ночной, — не сидеть же в конторе,
Не в лавке ж до смерти мукой торговать,
Не жить же с женой и детишками, — тучи
Над морем нужны ему, водная гладь
И блеск этот звездный, горячий, колючий.

Как по полю путник, идет пароход,
По долам и весям крадется, как странник,
Быть может, он землю другую найдет,
Быть может, святой он, быть может, избранник,
Отшельник, и где-то откроются там
Ему вдалеке золотые ворота.
Уже он не виден — и завидно нам,
Уже он растаял — и жалко чего-то.


Геракл

У римского поэта есть стихи
О статуе Геракла: христиане
Ее свалили, праха и трухи
Теперь она добыча, поле брани
Припомнилось ему, повержен бог,
Которому еще вчера молились
На перепутье нескольких дорог,
И скольким он молящимся помог,
И как его любили, им гордились!

Непобедимый, сброшен, побежден,
Унижен и повержен, опрокинут.
Да что же вам плохого сделал он?
На помощь приходивший вам покинут,
Не грустно ли? — терновником теперь
Колючим зарастет убивший гидру.
О господи, в кого угодно верь!
Но пожалей героя, ты ж не зверь,
Смахни слезу. Я тоже слезы вытру.


Павлин

Я посмотреть бы еще раз хотел на павлина.
Как он похож на большую дворцовую люстру!
Да и в музее он мог бы сиять, как картина.
Кажется, в нем подражает природа искусству.
Может быть, это Веласкес такой, Веронезе,
Может быть, это парадный портрет герцогини,
Или в придворном театре блестящая пьеса
Ставится, — о, этот влажно-зеленый и синий!

Нет объясненья павлиньему яркому цвету,
Кто этот веер придумал, похожий на полог
Звездный? Кого ни спроси — объяснения нету.
Нам ни теолог не может помочь, ни биолог.

Сложные вы задаете вопросы! Ответа
Нет на них. Лучше б спросили о чем-то попроще:
Скажем, о том, как возникла такая планета,
Где человек существует, и мыслит, и ропщет?


***

Напрасно хоть что-нибудь близкое
Весь вечер искала себе
В романе про счастье английское
Каренина в душном купе.

Наверное, слишком огромная,
Чтоб с нужною меркой совпасть,
Нас нежит страна заметённая.
Умерить бы жаркую страсть.

Устроить бы благополучие
Под этим колючим снежком,
Под этою мрачною тучею,
Да слишком метет в Бологом.

Зима с ее строгими санкциями,
Весь этот задумчивый вид...
Зачем она вышла на станции? —
И нас вместе с нею знобит.


***

Небо погаснет не всё и не сразу,
Свет заходящий похож на восход.
Так у Шопена печальную фразу
Вдруг жизнерадостный всплеск перебьет.

Как перемешано всё в этом мире,
Перетасовано — главный урок.
И по трехкомнатной ходишь квартире,
Как по Венеции, — был бы восторг!

Он и бывает, почти не завися
От объективного смысла вещей.
Были бы мысли, счастливые мысли
В блеске закатных последних лучей.