На прошлой неделе в Москве, Санкт-Петербурге и Казани стартовал Кубок конфедераций по футболу. Несмотря на относительно лёгкую победу в первом матче над новозеландцами, одним из ключевых фигур российской сборной стал голкипер Игорь Акинфеев. Недаром его действия на "последнем рубеже" часто сравнивают с манерой игры великолепного Льва Ивановича Яшина. Спортсмена-легенды, о котором вышла книга в серии "ЖЗЛ" и снимается художественный фильм, чьим потрясающим граффити украшен дом в Таганском районе Москвы. В преддверии очередных поединков нашей команды "ЛГ" решила вспомнить о лучшем русском вратаре всех времён.

Много из того, что я пережил впервые, связано с Яшиным. Ну, в частности, впервые увидел битком забитые стотысячные "Лужники" 27 мая 71-го года на прощальном яшинском матче со сборной мира.

Есть в таких матчах известная условность – не огорчать юбиляра. Но на поле были звёзды, равные по значению Яшину, и – что важнее – у каждого из них был последний шанс ему забить.
Недаром Марадона говорил, что пожертвовал бы сотней забитых мячей ради одного гола Яшину.
И в "Лужниках" кто-то из великих поддался азарту, приложился к мячу от души, с нескольких метров, в самый угол. Яшин, на пятом десятке лет, как мне показалось, среагировал как-то неуклюже – но для гениев какие правила? Рука, которой он парировал мяч, выросла, как ветка.
Вот так он и ушёл из футбола, чтобы остаться в нём навечно первым номером.
Про Яшина знают всё и не знают ничего.
Не могу себе простить до сих пор, может, слишком молод был и недостаточно настойчив, что не уговорил тогда режиссёра Алексея Габриловича, автора фильма "Футбол нашего детства", всё бросить и приняться незамедлительно за фильм о Яшине.
Каюсь, в своём интервью с режиссёром я выдал желаемое за действительное и анонсировал так и не начатую работу. Яшину моя заметка попалась на глаза, и он заинтересованно спросил: "Правда ли, что Лёша собирается обо мне снимать кино?"
Нам-то казалось, что Яшину вполне хватает оказываемых почестей, а ему вовсе и не почести были нужны и навязываемая ему роль свадебного генерала – просто, думаю, хотелось выговориться, рассказать что-то, о чём мы не подозревали.
В первый раз попав на стадион, я, к своему разочарованию, не увидел Яшина. Шёл, разумеется, на матч с его участием, а увидел в воротах одного из его дублёров, пропустившего от Стрельцова и компании 5 мячей.
В следующий мой приход на футбол ворота "Динамо" наконец защищал Яшин. И у меня мог бы сегодня быть, как сейчас принято говорить, эксклюзивный снимок Яшина. И самое обидное, что он был – я успел его сделать трофейным отцовским фотоаппаратом, привезённым с войны.
Я захватил его на стадион со специальной целью самому снять Яшина, не передоверяя это профессиональным фотографам. Но на стадион-то ходили не так, как сейчас, – аншлаг был непременным условием больших матчей. И в давке под трибунами аппарат у меня срезали бритвой. Теперь не столько жаль довоенную немецкую камеру, сколько собственный снимок Яшина.
Вообще-то не по телевизору и не на стадионе я впервые увидел Яшина – на базе в Новогорске. Он сидел на лавочке и курил. Меня поразили две вещи: первая, что Яшин курил (я не знал, что это было прерогативой Яшина – он мог курить перед матчем в раздевалке), вторая, что он курил сигареты "Столичные" (в разгаре были 80-е – и всякий уважающий себя московский пижон курил импортные).
Конечно, как репортёр, я его о чём-то спросил, но в памяти остались впечатления только от самого Яшина – вблизи. Но вскоре выяснилось, что он меня почему-то запомнил.
Мы встречали Пеле в Шереметьево. Яшин предупредил меня, чтоб я особо не мучил Пеле, уставшего от перелёта. Да ещё пограничник со своей стороны слишком долго идентифицировал великого бразильца. Про Пеле парень в зелёной фуражке, конечно, знал, но в паспорте-то значилось "Эдсон Арантес ду Насименто".
И Яшин, оберегая покой Пеле, когда мы его встретили, всё-таки в корректной форме отчитал меня за назойливость. Но Яшин при всём своём величии не был главным редактором нашей газеты – и кем бы я сегодня был, поступись тогда престижным редакционным заданием.
Благодаря Яшину я знаком не только с Пеле, который, похвастаюсь, впоследствии пригласил меня на свой юбилей, но и с Эйсебио.
Передавая репортаж с 60-летия Яшина (как потрясающе тогда на притихшем динамовском стадионе читал Евгений Евтушенко: "Лишь для такого вратаря на штангах расцветали розы…"), я задержался и появился на банкете в модном по тем временам ресторане "Союз", когда торжества уже начались. Понятно, на пороге я стушевался: все знаменитости, которых можно было только себе вообразить, уже дисциплинированно сидели за столами.
Льву Ивановичу к тому времени ампутировали ногу, и лишний раз подниматься из-за стола ему было неловко. Но что значит видеть поле – он мгновенно заметил меня на расстоянии в полверсты, поднялся, помахал рукой: "А я для тебя местечко держу", – и усадил рядом ни больше ни меньше как с Эйсебио (которого тогда называли "чёрной жемчужиной"). Остаток вечера, да и могу теперь сознаться, что и ночи, я провёл в продолжении застолья с Эйсебио, готового, как оказалось, отмечать юбилей нашего вратаря с поистине русским размахом.
Сейчас даже трудно объяснить, что тогда значило для меня, молодого футбольного репортёра, знакомство с великим Эйсебио благодаря великому Яшину. Ну, вообразите: вам бы сегодня позвонил по мобильному телефону Александр Сергеевич Пушкин и прочёл бы начало "Медного всадника".
За год до юбилея, летом 88-го, в Мюнхене в знаменитом Английском саду проходило закрытие чемпионата Европы по футболу. Вечер был достаточно прохладным, Яшин в рубашке с коротким рукавом посетовал, что организаторы не предупредили заранее, где соберёмся.
Я-то не мёрз. Сидел в куртке хоккейного монреальского клуба, подаренной мне, между прочим, Фетисовым. И конечно, сразу предложил её Льву Ивановичу, что послужило поводом для воспоминаний о хоккейном Яшине, даже завоевавшем медаль в динамовских воротах.
Потом в Москве по возвращении в Шереметьево я видел, как Льва Ивановича катят на специальной каталке. Знал, что он не любит, когда его жалеют (мне рассказывали, что сразу после ампутации, очнувшись от наркоза, он сказал плачущей жене: "Валя, не плачь, зачем мне нога, я больше в футбол не играю"). Я отвёл глаза от этой грустной картины, но он сам меня окликнул: "А курточка-то твоя пригодилась".

Легко допускаю, что кому-то вспоминающиеся мне эпизоды в сравнении с масштабностью личности Яшина покажутся пустяками. Но согласитесь, что расхожих мыслей и общих слов за десятилетия накопилось с избытком, а вот каких-то штрихов личного общения, точнее говоря, своих впечатлений – всё меньше. И субъективности в разговоре о Яшине я совсем не боюсь.
Вспоминаю вот, что единственный, кому Яшин доверил написание совместной книги, был старейшина нашего цеха, ныне живущий в Америке, Евгений Рубин.
В частности, Евгений Михайлович писал:
"Он всегда был готов и умел защищать – футбольные ворота. Во всём остальном он был беззащитен, ему никогда не хватало ни желания, ни воли, ни характера постоять ни за себя, ни за свою семью. Когда я поделился этим наблюдением с его женой, она со мной согласилась.
– Когда он и его дружки – а может, не только дружки – собираются где-нибудь в парной – а может, и не в парной – и берут с собой ящик водки, – разоткровенничалась обычно сдержанная Валя, – немудрено загулять и до утра. Ты сам мужик, понимаешь, что к чему. Откуда я знаю, где он был и что делал? А у него пиджак испачкан чем-то вроде помады. Ну, соври: мол, задержался на работе, выпили, заснул… Ему даже оправдания выдумывать неохота. Молча раздевается и ложится спать.
– Погляди на нашу мебель, – продолжала она, – скоро развалится. Я ему: давай съездим в магазин, посмотрим новую, Яшину вне очереди продадут. А он: сходи сама, скажи, что ты моя жена…"
Сегодня почти невозможно объяснить, почему первый вратарь мира не мог просто за деньги купить мебель. Но людям моего поколения это памятно и понятно. Как говорил Райкин: дефицит…
Яшин был на 8 лет старше Стрельцова, но прославились они приблизительно в одно и то же время. Они в один и тот же год – в 70-м – закончили играть и в один и тот же год умерли от одной и той же болезни – рака.
Их нередко сталкивали, представляли антиподами. Однако мало кто в большом футболе относился друг к другу так хорошо, как Яшин со Стрельцовым.
Стрельцов считал, что своему фирменному пасу пяткой он обязан именно Яшину: "…Мы с Кузьмой (Валентин Иванов. – П.С.) считали, что Лёве забить просто невозможно. Про себя, конечно, считали. Вслух не говорили – забивать-то надо, мы форварды, на нас надеются. Но как забить – не знаем. Доходим до его ворот – начинаем мудрить. Не можем никак принять окончательного решения: когда бить.
Иду я с мячом вдоль линии штрафной. Лева, как всегда, стал смещаться. А вся защита двинулась за мной. Я откинул мяч пяткой Кузьме, он прямо и влепил в девятку динамовских ворот. Я к нему бросился, говорю: вот так только можно Лёве забивать".
Стрельцову, кстати, помогал писать книгу Александр Нилин, который в разговоре со мной, в свою очередь вспомнил, как он впервые увидел Яшина: "Это было на ужине в честь вручения футболистам "Торпедо" серебряных медалей в ДК имени Лихачёва. Лев Иванович предварил тост в честь соперников шуткой, что слово ему предоставили, когда тостующему впору за спинку стула держаться. Он говорил очень хорошо, был задушевен в обращении со всеми присутствующими, располагал к себе домашностью поведения.
Через несколько дней я в разговоре с Валерием Ворониным (знаменитый торпедовский футболист. – П.С.) вернулся к тому вечеру, заметив, что прежде представлял себе Яшина иным – более замкнутым и склонным к партийной ритуальности. "Лёве, – вдруг сочувственно сморщился Воронин, – и самому тяжело от того, что часто бывает таким, каким нужно. А он – другой…"
Кстати, когда через несколько лет после автокатастрофы Воронин пытался вернуться в футбол, первую игру он проводил против московского "Динамо". Перед началом матча, в туннеле, ведущем на поле, Яшин сказал Воронину: "Валер, ну один я от тебя пропущу, а больше ничем помочь не могу".
Шутка, наверное… Но Воронин-то забил Яшину со штрафного.
Уверен, что ни с кем бы другим, кроме как попавшим в несчастье коллегой, к тому же выдающимся игроком и партнёром по сборной, Лев Иванович подобным образом шутить бы не стал.
В Доме журналистов в 58-м провожали на чемпионат мира в Швеции сборную СССР. Юные футболисты декламировали мастерам стихи, потом фотографировались. Самого маленького Яшин посадил к себе на колени – это был знаменитый впоследствии Михаил Гершкович.
Он рассказывал мне, что когда через годы, играя за "Торпедо", забил Льву Ивановичу, то Яшин сказал: "Молодец, Миша, забивай не только мне, но и другим".
Это было щедро – по-яшински!
Фотография, между прочим, с Гершковичем, сидящим на коленях у Яшина, тогда обошла все спортивные издания.
В Москве открывали гольф-клуб. Из Швеции приехал знаменитый Тумба Йохансон, а с нашей стороны прибыл аж член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь горкома партии Лев Николаевич Зайков. И в конце торжеств, обращаясь к Яшину, с пафосом произнёс: "Лев, ты звони, если что. Мы обязаны тебе помогать".
Меня покоробили тогда два момента: партийное "ты" малознакомому, судя по всему, человеку, и особенно "обязаны", а не "рады".
Хотя Лев Иванович и сам – положение обязывало – окончил Высшую партийную школу. Но при этом не был закрытым человеком, как это пытаются представить. Он готов был многое о себе рассказать – не все готовы были в те времена услышать и понять правду о Яшине.
Частый гость редакции "МК", президент яшинского Фонда Геннадий Петрович Венглинский, в книге "Вратарь эпохи" вспоминал, как, будучи секретарём комитета комсомола "Динамо", он отмечал свой день рождения. "Ждали Яшина, который сдавал экзамен по политэкономии. Смотрим, подъезжает такси к северной трибуне, из него выскакивает Лев и бежит – весь красный и очень возбуждённый.
Ну на него все и накинулись: сколько тебя одного ждать. А он, смущаясь, в то же время с большим юмором говорит: "Мужики, они (преподаватели политэкономии СССР) совсем обалдели! Сами в экономике пятьдесят лет не могут разобраться и хотят, чтобы я им за один час всё рассказал".
Теперь я думаю, возвращаясь к неснятому фильму, что Яшину важнее было выговориться, чем лишний раз услышать, какой он великий.
Не уверен, что нужен какой-либо матч в честь Яшина, но без Яшина. Не мемориал волнует, судьба яшинская – от подростка военных лет, работавшего на оборонном заводе, до человека, познавшего высшие почести.
Звезду Героя Соцтруда ему вручали за несколько дней до смерти. Жена Валентина Тимофеевна позвонила Геннадию Хазанову: "Гена, Лёва умирает, хочет тебя видеть".
Хазанов рассказывал мне, как Яшин наклонился к нему: "Гена, чего они меня мучают, зачем мне эта звезда, когда я умираю". "Это был не стон умирающего человека, – вспоминал Геннадий Викторович. – Это было ясное понимание своего положения".
В воротах он всегда безошибочно выбирал позицию в зависимости от удара. А в жизни у него была одна позиция – жить с достоинством.
Ну и достойно умереть, раз так случилось.
Не могу вот понять одного: почему наш национальный герой не становится героем многосерийных фильмов и чья ещё жизнь в спорте выражает так отчётливо биографию всей страны? Не хочется ведь Яшина отдавать целиком официозу…
Может, кому-то покажется странным, но я никогда не обращался к Яшину с просьбой об автографе. При том что ко Льву Ивановичу с этой просьбой обращались тысячи, подчеркну, незнакомых людей.
А я-то гордился, что знаком – зачем же автограф?
Конечно, когда Яшина не стало, я успел пожалеть о своей глупой щепетильности, но Льва Ивановича уже не было, и ничего исправить было нельзя. Но мне неожиданно повезло – знакомый антиквар презентовал мне мяч с яшинским автографом, правда, подписанным не мне персонально – но какая теперь разница?
Иногда я беру теперь этот мяч в руки и понимаю, что судьбу надо благодарить в том числе и за то, что мальчишке, у которого когда-то украли фотоаппарат с непроявленными снимками, выпала честь знать живого Яшина.
И мне почему-то хочется верить, что снимки мои – в сущности, первый журналистский опыт – не пропали безвозвратно.
Может, кто-то не поленился всё же их проявить и моё юношеское изображение Яшина теперь присутствует в чьей-то жизни.


Благодарим "МК" за помощь в публикации материала.