Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Сергей ЗОЛОТАРЁВ


Сергей Золотарев — родился в г. Жуковском. Учился в Государственном университете управления. Печатался в журналах "Арион", "Новый мир", "Новая Юность", "Новый берег", "Интерпоэзия", "Гвидеон" и др. Автор книги стихотворений "Книга жалоб и предложений" (2015, "Воймега"). Лауреат премии "Нового мира" (2015). Живет в Жуковском.


Светом по темноте


***

Дождь прошел — как кот наплакал.
Всех щедрот предрек оракул
невеликое число.
Нам с тобою повезло
в переплетах слезных пазух,
дефицитное на базах,
сохранить его тепло.

Мы его секретом метим
то, что позже рассекретим.
Мажем петли у ворот,
что скрипят — меж тем и этим,
оборачиваясь третьим
для того, кто отопрет.

Мы довольствуемся малым:
удивительным началом,
ослепительным концом.
Между ними — Три вокзала:
площадь жизни приказала
долго стричь ее газон.


***

Наблюдал, как срываются капли —
горящею паклей,
как вспыхивают внутри
себя, наступая на те же грабли,
что и газовые фонари,
там, где серость дождливого лета
интенсивней калильного света,
сколько он ни гори.
Я смотрел на великую силу,
что с шипением тушит в песке
огонек противления илу
(узким горлышком путь Фермопилы
преградили персидской тоске).
Да их тьмы. Но искрою по жилам
пробегает бенгальский огонь,
и веревку измазавши мылом,
и ладонь.


***

А. Фету

Облившийся дождем, как керосином,
я знаю — в отсыревшем коробке
осенней потребительской корзины
найдется две-три веточки осины,
чтоб вспыхнула огнем неугасимым
звезда моя, зажатая в руке.

Действительность становится мишенью
иллюзии безумца, втихаря
готовящего акт самосожженья
на площади посольства октября.

Но, вынужденный засветло прощаться
со всеми с наступлением дождя,
желает человек покрасоваться
в своих лучах и плачет, уходя.


***

Дождь наследует землю в свидетельство
вековой непричастности к ней.
Он участвует ночью в сведении
материалов студийных, огней

городских, первородной материи,
но никак не земных поташей.
Он упал с переменного дерева
и слегка повредился в душе.

А потом его злые чехольчики
для ношения острой воды
в ножны голени вложат оскольчатый
перелом, заметая следы.

Но мучительный принцип буравчика
позволяет, пройдя глинозем,
как пласты суеты мелкотравчатой,
догадаться почти обо всем.


***

Как бы прилег отдохнуть в субботу,
думая мыслями на тахте:
мир — это авторская работа
Господа светом по темноте.

Где даже влитый насильно оцет
горечи с желчью ночных планет
в сдавленных ребрах рождает отсвет —
солнечный свет.


***

Обводы стены бетонной —
совсем как жильцы — бездомны
без крыши над головой —
конструкции многотонной,
обязывающе живой.

Обвязывающей бинтами
не голову на татами,
но с неба текущий кров,
он так и накапан — кряжем
песочным детьми на пляже
поверх земляных бугров.

От стен отражаясь голых,
твой нежный, твой тихий голос
доносит до вен моих,
что в звуке бывает полость,
а в полости той тайник.

И я — обладатель ветра,
гудящего в залах Петры,
укрытой от тысяч глаз
в десятке квадратных метров,
вчера приютивших нас.


***

Пренебрегши укладом,
время двигает стрелки
исключительно взглядом,
напряжением мелкой

лиц моторики, пальцев
содроганием то есть,
зная прежде скитальцев
их печальную повесть.

Прерыванье потока
информации малым
отбыванием срока —
временным интервалом —
вызывает у многих
недовольство особым
положеньем двуногих
в отношении злобы

дня — естественность хода
(взял и переобулся!)
и секундною хордой
имитация пульса.

Два биения в бите
информации — сделка
века с ходом событий
через тиканье стрелки.

Ритм ступенчатый — корень
нисхождения к плитам.
Почерневший от горя —
миг умеет быть слитным.

Потому-то и ангел
смерти должен по жизни
исповедовать анкер
в часовом механизме.


***

Солнечный день — настоящего времени
фонд нежилой.
Ладан его только копится в Йемене
вязкой смолой;

чтоб освятить эти гулкие комнаты
через года
и заселить обстановкой знакомою,
бывшей всегда;

где бы ответственный съемщик беспамятства,
ноотропил
выпив, от ваших желая избавиться,
наших кропил.


МИ-8

1

В завядших венках
наступила осень.
На постаменте в Панках
золотой "МИ-восемь"
думает, как зимой
будет выглядеть "МИ-восьмой",
т.е. знак "бесконечность",
отороченный белой тесьмой
в ми-бемоле разбившейся наледи,
продолжающий делать реалити-
шоу про летное дело увечных,
чтобы умное деланье встречных
поездов ретранслировать на люди.

2

Сменная внутренность гироскопа
напоминает колеблющееся среди
линий пространства решенного городского
время, законченное почти.

Полупустое. И положение авиагоризонта
в ребрах зависит, в общем-то, от того,
как сам с собою соотнесен ты
в пору отсутствия своего.


***

Женских коленей обрыв, с которого
сколько бросаюсь бездонных лет?
Самоубийство отходит в сторону:
был человек — и нет.

Вряд ли в подъеме есть что-то низменное.
То, что вложили в нас как тоску
по существу с половыми признаками
золота, можно ли знать песку?


***

Вдоль дороги стоят
листопады работников фабрики
по производству игрушек.
Осень оптом пытается сбагрить их —
разом всю свою нежность обрушив.

Мне бы веточку вербы
и бузинную палочку —
или чуточку веры (в себя),
чтоб походка вразвалочку.

Мне бы женщину-гайку.
От себя же — по бартеру —
предлагаю утайку
всех подробностей сбыта бракованной партии
умягченных игрушек
(как бы я ГРУшник).

Листопад в натуральном хозяйстве
пригодится своей мягкотелостью:
будут прятать лисицы и зайцы
винопийцев в лесные опрелости.

Потускневшим за лето шмелям,
запетлявшим по узким аллейкам,
"Ва-алейкум ас-салям!" —
будет плакать жалейка
механизма в специальном пазу
листопада при нужном наклоне.
Вышибая слезу
в проезжающей пятой колонне.