Юлія Коваленко
Приложение
Этика и эстетика театрального критика Льва Лившица
Лев Яковлевич Лившиц (1920 – 1965) – историк литературы, филолог; защитил кандидатскую диссертацию по сатире М. Е. Салтыкова-Щедрина, в начале второй половины прошлого века одним из первых стал исследовать творчество И. Бабеля, с 40-х по 60-е гг. занимался литературной критикой. За свою несправедливо короткую жизнь Л.Я. Лившиц оставил заметный след также и в театроведении. Эволюция его театральной критики охватила четверть века, где были и годы, к несчастью, печально известные жестокой расправой властей над представителями этой профессии. Харьковская театральная критика понесла в 40-е – 50-е гг. самые большие потери. И имя Льва Лившица, блестяще эрудированного и прекрасно чувствовавшего театр критика, одним из первых было вычеркнуто из театрального процесса. В 1949 г. из-за своих театральных рецензий он был обвинен в «космополитизме» и подвергся сначала административным репрессиям: отчислен из аспирантуры на филологическом факультете, исключен из партии, уволен с работы в редакции газеты «Красное знамя» и с должности преподавателя журналистики в Высшей партийной школе. А затем, в 1950 г., он был арестован и осужден заочно, в Москве, куда на рассмотрение Особого совещания при МГБ СССР было передано сфабрикованное харьковскими «органами» дело. В качестве обвинения ему предъявили ст. УК УССР 54-10 ч.1 (антисоветская агитация, протаскивание троцкистских установок, буржуазный космополитизм, систематически проявленный в статьях в областной, республиканской и союзной прессе).
В данной работе впервые предпринята попытка реконструировать путь Льва Лившица в аспекте театральной критики, на основе его театроведческих рецензий и литературоведческих статей. До недавнего времени было известно лишь около десятка его театральных рецензий. За последний год нами было обнаружено еще около пятидесяти его статей на театральные темы, написанных в период с 1940 по 1965 гг. Более тридцати из них вводятся здесь впервые в научный оборот (перечень установленных на сегодняшний день работ Л. Лившица приводится в Приложении).
Кроме того, в этой статье цитируются документы следственного дела репрессированного в 1950 году критика [11-14, 22-26].
Ранний период деятельности рецензента Л. Лившица (1940 – 1949) проходит в соавторстве с университетским товарищем Б. Милявским. Зимой 1940 года свои первые статьи друзья подписывали так: Б. Милявский, Л. Лившиц. После войны лидерство в этом тандеме навсегда отберет Лев Лившиц – инициативная, харизматическая натура, натура бойца.
Первая рецензия – вещь знаковая. В ней отобразились и ранние пристрастия, и то, что стало основой всей последующей жизни (в случае с Л. Лившицем – жизни не только в искусстве). Л. Лившиц свою первую рецензию написал на спектакль «Простые сердца» харьковского украинского театра им. Т. Шевченко. Мелькнувший затем на страницах того же издания разбор «Бесприданницы» в студии при русском театре им. А. Пушкина и рецензия на «Маскарад» (работа основной труппы театра) надолго останутся единственными работами Л. Лившица об этом театре. Да вот только случайность или закономерность, что в конце жизни Л. Лившиц оказался членом расширенного худсовета того же русского театра?
Объяснение этих отношений критика с театрами есть: Лев Лившиц обладал классическим вкусом, тяготел к эталонному искусству. Театр им. Т. Шевченко с его плеядой сильнейших во всей Украине актеров, режиссеров, художников – учеников Леся Курбаса – в 40-е годы интересовал и привлекал Л. Лившица, критика с романтическим мировосприятием, не только профессионализмом, но и особой, хоть и не обсуждаемой вслух, но очевидной для людей знающих трагической судьбой.
В конце 50-х – начале 60-х гг. соотношение сил между двумя театральными коллективами изменилось. Многие из корифеев театра им. Т. Шевченко ушли со сцены, в театре же им. А. Пушкина появились яркие, самобытные режиссеры и интеллигентные актеры, обозначившие новый, «оттепельный» период этого театра. Об этом времени сохранила воспоминания дочь критика Татьяна Лившиц-Азаз: «Там были люди, которые открыто, можно сказать, с обожанием тянулись к отцу, ловили каждое его слово. Они же уговорили его войти в худсовет театра. Русский драматический театр был через дорогу от подъезда дома, в котором мы жили. Три раза в неделю после спектакля кто-то заглядывал “к Лившицу”, поспорить, посоветоваться и т.д.» [16].
Но вернемся к первым рецензиям. Юные критики не боятся откровенно не соглашаться с постановочной труппой театра им. Т. Шевченко: «Нельзя же романтическую пьесу Паустовского сдабривать конской дозой бытового комизма!» [19]. Конечно, в этих ранних текстах не все еще гладко. Говоря о дипломном спектакле «Бесприданница», друзья постулируют идею: «Вопрос решения героини – решение спектакля» [18], и дают подробную реконструкцию образа, созданного Л. Ураловой. Размышляя об ансамбле, они пишут: «Трагедия Карандышева – по праву одного из главных героев спектакля – не в том, что он узнал, что Лариса приравнена к вещи, а в том, что эта вещь принадлежит не ему». Несмотря на неопытность, Л. Лившиц и Б. Милявский рискуют корректировать тон ролей актеров, своих ровесников: «В первом акте студиец по неопытности сыграл не Карандышева, а Каренина» [18]. Исполнителю роли Паратова, Михайлову, вредит грубость лепки образа.
Л. Лившиц и Б. Милявский пишут уверенно и размашисто, неоднократно указывая актерам на ошибки: такой стиль рецензии явно возник в связи с учебным характером спектакля. При этом двадцатилетние рецензенты не замечают собственной ошибки – в спектакле со многими персонажами они проанализировали всего три образа, а четвертый только упомянули. Хотя, возможно, в редакции материал студентов-третьекурсников просто сократили. К сожалению, черновик той ранней статьи не сохранился. Однако в опубликованном варианте рецензия явно свидетельствует о том, что актерских удач и даже наполовину удач в выпускном спектакле студии было немного. На этом фоне неубедительным выглядит вывод критиков: «Заслуженный артист республики В. Аристов завоевал в этом спектакле двойную победу, и как режиссер интересной и продуманной постановки, и как замечательный педагог, который воспитал одаренных и культурных артистов» [18]. Это, скорее, неизбежная дань времени, заданным условиям игры. И все же, оглядываясь на раннюю пробу пера, нельзя не отметить, что Л. Лившицу уже в столь юном возрасте была присуща принципиальность в отстаивании своей критической позиции. Он явно не страдал недугом большинства журналистов своего времени – некритичностью взгляда на явления советской действительности.
Под ранним периодом критики Л. Лившица подвела черту война. Честно пройдя первую половину военных «сороковых-роковых» в качестве корреспондента фронтовой газеты и вступив в 1943 г. в партию, Л. Лившиц вернулся в строй гражданской прессы принципиальным бойцом, опытным журналистом. Из протокола допроса Л. Лившица 1950 года можно понять, насколько активной была его журналистская деятельность, в военных условиях требовавшая особой мобильности. Более того, именно война поспособствовала тому, что начинающий в журналистике студент экстерном получил образование. «С июня 1941 по май 1942 я работал сотрудником газеты 18 армии Южного фронта, – показал Л. Лившиц. – Затем я был направлен на курсы газетных работников при Главном политуправлении Советской Армии, которые окончил в сентябре месяце 1942 г. В течение месяца был в резерве при Главном политическом управлении, потом в резерве второй резервной армии в городе Вологде, где также работал в армейской газете до февраля 1943 г. Потом я был направлен в 135 стрелковую бригаду на должность заместителя командира взвода пешей разведки. Там же я служил заместителем командира учебного батальона по политчасти. Это продолжалось до конца мая 1943 г. После переформирования бригады в 173 стрелковую дивизию я был секретарем дивизионной газеты до июля 1944» [24].
После нескольких подобных перебазирований, только в октябре 1945 г. Л. Лившиц наконец получил возможность вернуться к прежней, гражданской жизни в Харькове. Приехав в отпуск к родным, он заболел – сказалась полученная на войне контузия – и был признан негодным к продолжению военной службы [24]. Второй период журналистской деятельности Л. Лившица поначалу открывает череда заметок и статей, не имеющих отношения к любимой теме – театру. Они появляются в газете «Красное знамя», где он работал литературным сотрудником. С этого времени он стал подписывать свои материалы псевдонимом Л. Жаданов [25]. Впоследствии Л. Лившиц сам, но – увы! – не в профессиональном интервью, а на допросах, объяснял свой псевдоним так: «Фамилия Лившиц – примелькавшаяся фамилия на страницах газет и журналов, и она очень распространена в литературном мире, поэтому я избрал себе псевдоним Жаданов» [25].
Однако известно, что еще будучи студентом, а затем аспирантом Харьковского государственного университета им. Максима Горького, печатавшийся много и в самых разных изданиях, Л. Лившиц вынужден был прибегать и к другим псевдонимам: Ол. Сирченко, Ол. Сидорчук, Л. Леонов, Кость Стеценко, Черемушкин [22]. Датировку этих псевдонимов еще предстоит уточнить, но кое-что уточнил и дополнил сам критик. «С конца 1946 или начала 1947 г. я стал подписывать мои статьи в газетах различными псевдонимами, которых у меня было 12-15. Например, “Горев”, “Львов”, “Сидорчук”, других своих псевдонимов я не помню», – показал Л. Лившиц на следствии [25]. «С момента моего поступления на учебу в аспирантуру Харьковского университета мой руководитель доцент Легавка был против того, чтоб я выступал со статьями в газетах на литературные темы современного характера. Он хотел, чтобы я весь отдался своему предмету – истории, и поэтому я и не стал писать под одним псевдонимом» [25]. В условиях ведущегося над ним сфабрикованного следствия Л. Лившиц, конечно же, не стал пояснять, что тогда он был возмущен запретом публиковаться со стороны партийного научного руководителя своей диссертации. Ханжество парткураторов простиралось до того, чтобы подсчитывать доходы от публикаций скромного советского аспиранта, которому безоговорочно предписывалось жить исключительно на стипендию. Л. Лившиц и тут поступил так, как считал нужным, как, по его мнению, он, фронтовик, дипломированный журналист, имел право поступать.
Примечательно, что в «нетеатральной» журналистике Л. Лившица уже звучит нота его активного гражданского темперамента, в равной степени повлиявшая на весь его жизненный путь и творческую судьбу. Первый материал Л. Лившица в газете «Красное знамя» датирован ноябрем 1945 года. В соавторстве с Е. Гусаковой, Б. Подольским, П. Возненко и И. Плахтиным Л. Жаданов готовит полосу к 7 ноября под общим редакционным названием «Великий путь». Тогда же, очевидно, также по редакционному заданию, Л. Лившиц пишет очерк об Анне Свищевой, председателе комитета улицы им. Крупской Сталинского района [10]. В качестве корреспондента Лев Яковлевич выезжает на субботники, берет интервью, делает репортажи с места восстановительных работ. Обратим внимание, что этот материал был подписан Л. Лившицем и Я. Черкасским. Последний, имевший, к слову, только среднее образование, спустя пять лет будет говорить о журналистской «заносчивости» Л. Лившица: «Он считал, что лучше всех пишет, что он больше всех знает (…), что его рецензии на спектакли – безупречны, и их никто не может подправлять» [26]. В этой вульгарной наглости «пролетария» как в зеркале отражается жизнь Л. Лившица в партийном печатном органе второй половины сороковых.
На фоне подобных редакционных «братских подвалов» или колонок, в очерках Л. Жаданова отчетливо проступает волнующая его тема беспризорности, трудного военного и послевоенного детства, да еще и сопряженная с судьбой одаренных детей. В статье «О музыкальных детях и тугоухих взрослых» Лев Яковлевич призывает обратить внимание на гибель по вине чиновников харьковской музыкальной школы, одной из восьми в Союзе. Методологическая инфраструктура школы, созданной вопреки военному лихолетью, раскрывается им исчерпывающе подробно – по сути, Л. Лившиц оставил документ для исследователей музыкального образования в Харькове. Но главное, ему была крайне небезразлична судьба воспитанников интерната – пятидесяти учеников, иногородних детей и сирот, чьи родители погибли в войну. «Одну комнату школа было отвоевала. Жили там ребята и занимались. Потом пришел представитель Октябрьского райжилотдела, выбросили детей на улицу и вселили какого-то гражданина Каменева. Маленькие музыканты ночевали в классах, на чердаке школы, кое-кого приютили педагоги и знакомые» [3]. Здесь уже есть намек на судьбу самого Л. Лившица, на ее созвучность судьбе Николая Кулиша, отразившего в своей «Маклене Грасе» кризис гуманизма в стране, где место гениального музыканта Падура – собачья конура.
В соответствии с редакционными правилами, Л. Лившицу довелось писать и в жанре фельетона. В двух таких статьях, в остроумной и доступной для пролетарского читателя форме, он стремился, разумеется, в рамках существующего строя, ратовать за более гуманное общество. Важно отметить, что это одна из основных тем его общественных, литературоведческих и театроведческих публикаций. Привлекает внимание уже заголовок одного из фельетонов – в нем критик обыграл название известной советской комедии «Чужой ребенок». С той разницей, что если у В. Шкваркина так назывался водевиль, то предметом фельетона Лившица стал трагикомический случай из жизни. В результате бюрократической волокиты пострадал ни в чем не повинный сын героического командира, которого взяла на воспитание гражданка Грибова. Приемной матери отказали в зимней одежде для ребенка, мотивировав: «Так ведь он не наш, гипросталевский, а чужой ребенок» [6].
В соавторстве с А. Лубовым Л. Лившиц опубликовал саркастический фельетон «Петровские ночи». Место действия в нем – районный центр. Время действия – морозный вечер. Традиционный октябрьский карнавал в ДК районного центра авторы назвали «верхнекостюмированным вечером». По причине отсутствия отопления и наличия только земляного пола под ногами молодежь танцевала в верхней одежде! «Чертог сиял, были зажжены сразу пять коптилок. (…) отважные танцоры с полным правом могли претендовать на значок “Отличный альпинист”!» [5]. В таком вот элегантном иносказательном духе Л. Лившиц критиковал председателя райисполкома!
По мере того, как постепенно возвращалась в довоенное русло жизнь страны, Л. Лившиц наконец снова стал заниматься в газете вопросами культуры. Широта его пристрастий и увлечений в искусстве в эти годы ошеломляет. Он пишет материалы о премьерах театров, о премьере фильма «Суд народов», о гастролях «западного» джаз-оркестра Эдди Рознера, дает обзор вечера чтеца Д. Журавлева! Все, что было подлинным в сфере искусства, находило отклик в сердце критика. Но именно в вышедшей в канун нового 1947 года статье, посвященной проблемам идейной и методологической базы подготовки студентов Театрального института [4], кроется зерно будущей трагедии Л. Лившица. Открыто и справедливо критикуя декана по научной работе А.В. Плетнева за то, что лекционные курсы читаются без всяких программ, Л. Лившиц нажил себе в его лице врага. И тот очень скоро отомстил, используя тактику, к которой не был привычен фронтовик Лившиц, – вместо штыковой атаки он применил перо доносчика.
Именно к этому периоду относятся принципиальные статьи критика – творческие портреты актеров и рецензии на спектакли «Гроза», «Егор Булычов», «Макар Діброва». Они частично заново опубликованы, но еще недостаточно проанализированы, потому на некоторых из них мы остановимся.
Это был пик театроведческой деятельности Л. Лившица: многочисленные статьи, написанные в соавторстве с Б. Милявским две брошюры о любимых актерах театра им. Т. Шевченко – Ф. Радчуке и С. Федорцевой – и третья – объединившая под одной обложкой путь сразу нескольких актеров; выходят его газетные статьи – творческие портреты артистов И. Марьяненко, Д. Антоновича, А. Кригер; публикуются рецензии на спектакли и на книги во всеукраинской прессе («Литературная газета»/Киев/, «Радянське мистецтво», «Правда Украины»). Хотя главным его «рупором» по-прежнему является харьковская газета «Красное знамя».
Любовь к артистам, восхищение ими – пожалуй, отличительная особенность критика Л. Лившица среди его коллег той поры (Г. Гельдфанбейн отдавал предпочтение рецензиям, В. Морской – аналитическим обзорам, проблемным статьям и рецензиям на спектакли и кинофильмы). При всей разносторонности интересов Л. Лившица как обозревателя, у него, критика с прекрасным вкусом, было заметное пристрастие к самому сильному и противоречивому в городе коллективу – театру им. Т. Шевченко. В рецензиях Л. Лившиц смело утверждал свою позицию в отношении спектакля или роли, даже если это не совпадало с авторитетными мнениями. Независимо от мнений М. Крушельницкого и Леся Дубовика, Л. Лившиц непредвзято и пророчески писал о возобновленной в театре им. Т. Шевченко постановке «Грозы» Островского. На наш взгляд, заслуживает внимания подтекст критика, в 1946 году пишущего о неспособности актеров театра выразить тему протеста против несвободы и вместо трагедии играющих мелодраму. Актриса В. Чистякова, по мнению Л. Лившица, «чрезвычайно тонко играет трагедию любви, страсти. Вот почему мы и говорим, что Катерина в исполнении Чистяковой – потрясающе сыгранная полуправда, но все-таки полуправда. Трагедия Катерины Островского – трагедия протеста, трагедия свободы» [2].
Самой жизненной ситуацией поставленный в позицию не борца за свое будущее и права, но – соглашателя, коллектив театра в эту пору, и правда, был далек от того, чтоб прочесть «Грозу» как протест против «темного царства», что было бы созвучно их современности. Не мог театр, едва поднимающийся с колен после разгрома «Березіля» Леся Курбаса, в условиях тотальной несвободы высказаться во весь голос о воле к свободе.
Так это было и с обширной по аргументации публикацией о спектакле «Ярослав Мудрый», вскоре удостоенном Государственной премии. Критика Л. Лившица, знавшего, в какое двойственное положение поставлен театр с этой «имперской» премьерой, носила, на мой взгляд, характер защиты театра, которому все еще припоминали уклон в «формализм» при Лесе Курбасе. Л. Лившиц рискнул вызвать огонь на драматурга, выбрав оборонительную для театра стратегию: «...главное – мудрость Ярослава, его талант дипломата, полководца, государственного человека – в пьесе подчеркнуто только декламациями да подчеркнутой любовью к книгам. Ясно, что это не может быть художественно убедительным» [7]. Автор страшно поплатился за свое заступничество за театр и при этом нежелание закрывать глаза на недостатки художественных произведений. Спустя четыре года не только его, но и редактора отдела культуры «Красного знамени» В. Морского привлекут к уголовной ответственности по вымышленному обвинению. «Таким образом, рецензент развенчивает патриотические достоинства спектакля, показывающего борьбу трех братских народов за государственную самостоятельность против иноземного засилья. Высокомерно поучительный, чванливый тон этой статьи и ряда других окончательно дорисовывает морально-политический облик этого рецензента», – будет утверждать экспертная «тройка» по адресу критики Л. Лившица на спектакль «Ярослав Мудрый» [13]. А в выводах заседания Дзержинского райкома КП(б)У об исключении Л. Лившица из партии и вовсе значилось: «Цельный образ Ярослава как государственного деятеля превращается рецензентом в какого-то Гамлета» (!) [13].
Одной из статей, смело опережавших свою эпоху и прозрачно ясных нам сегодня, но, увы, послуживших к обвинению критика в 1950 году, стала его рецензия на спектакль театра им. А. Пушкина по пьесе одного из лучших советских драматургов Л. Леонова «Обыкновенный человек». «К сожалению, – писал Л. Лившиц, – образы подлинных строителей и хозяев жизни – передовых советских людей, слабо удались драматургу (…). Ладыгин – “литературный” герой, а не герой жизни» [9]. Именно эта трезвая оценка, безусловно, такого типичного явления на советской сцене, как ходульные положительные герои, вызвала у «экспертов» наибольшее порицание. «В этой же рецензии Лившиц сравнивает образ советского молодого ученого Ладыгина с образами западной буржуазной литературы. “Чем Алексей по существу отличается от таких героев западной буржуазной литературы, как Эндрю (‘Цитадель’ А. Кронина) или Мартин (‘Эрроусмит’ С. Льюиса)?” – пишет Лившиц. Таким образом, в рецензии видны тенденции очернить советских людей, стереть грань между качественно-противоположными чертами советских людей и людей буржуазного мира» [11, 131], – значилось в выводе «тройки».
Критика, который соединял в своем методе лучшие наработки дореволюционной литературоведческой мысли с современным комплексным анализом, «знатоки» и начетчики выдуманного метода «соцреализма» обвинили в неправомочном сравнении героя советской пьесы с героями аналогичных западных произведений… В ходе развязанной против него травли и проработок Л. Лившиц вынужден был «признавать» на заседании обкома, а затем на допросах не то, что думал на самом деле: «Критика должна сопоставлять произведения литературы с явлениями жизни прежде всего, а не только с произведениями литературы. Это была моя грубая методологическая ошибка» [14].
Нельзя не коснуться в анализе критической деятельности Л. Лившица последней статьи второго периода его литературной деятельности – опубликованной зимой 1948 года в газете «Радянське мистецтво» рецензии на премьеру театра им. Т. Шевченко «Макар Діброва» [8]. Здесь критик применил некоторые приемы очеркиста. В этой и других его статьях (например, в рецензии на спектакль «Старые друзья» в театре им. Т. Шевченко) он прибегал к своеобразному «прологу» – цитате-высказыванию о спектакле зрителя или полемике зрителей, а уже следом, в жанре академической рецензии, посвящал читателя в свои размышления о спектакле. Оценивая же статью в целом, трудно себе представить большую нелепость, как арест ее автора через несколько месяцев по обвинению в «космополитизме» и антисоветчине. Весь тон статьи – мажорно-утверждающий здоровое коллективное начало и роль труда в созидании справедливого и счастливого общества. Осмысленная эмоциональность статьи не дает оснований усомниться в искренности написанного критиком.
Подводя итог анализу критического метода Льва Лившица в работах конца 40-х годов, следует отметить, что в каждом своем разборе спектакля филолог по образованию Л. Лившиц всегда опирался на основательный анализ драматургии. Часто встречается в его рецензиях отсылка к первоисточнику. Современные пьесы, которые ставил театр, критик всегда внимательно прочитывал и после этого делал театру замечания по поводу некорректных купюр или неверных трактовок. Даже в театральных рецензиях Л. Лившиц оставался особенно чувствительным к социальным проблемам. В отличие от подавляющего большинства современных ему критиков, Л. Лившиц никогда не подменял анализ спектакля разбором его содержания с точки зрения классовой теории. Как блестящего литературоведа и знатока наследия «золотого века» русской культуры, театрального обозревателя Л. Лившица отличали редкие в эпоху «развитого соцреализма» остроумие, легкость и афористичность формулировок. Примером тому может служить пафос рецензии 1948 года на неудачный спектакль по тенденциозной пьесе «Софья Ковалевская», что хорошо видно уже в названии: «Трудности преодоленные и непреодолимые», или не менее остроумное название рецензии на конъюнктурный спектакль русского драматического театра «Доблесть народная» – «Героическая действительность и бутафорская романтика». Этой самой диалектики, свободной от прессинга и страха критической мысли, ему и не простили…
Однако главным мерилом вещей для Л. Лившица в театре был актер и его ощущение театральности. Ведь в ту пору именно актеру были перепоручены все представительские функции театра – режиссура утратила свою роль. Да и работу художника в спектакле Л. Лившиц чаще всего только упоминает. В отличие от старшего коллеги В. Морского, которому посчастливилось формироваться в пору театрального авангарда 20-х годов, Л. Лившиц застал театр другим. Рожденный как критик уже в 1940-е – то есть в период, печально известный как «радио-театр» на сцене, – Лев Лившиц просто не научен был театроведческому анализу сценографии.
О том, что Лев Лившиц был не только человеком своего времени, но и гражданином, очень остро чувствующим его перемены, свидетельствует тот факт, что критик рассмотрел и отразил качественное изменение статуса профессии режиссуры в своей последней рецензии на спектакль «В день весілля» по В. Розову (1965 г.).
В конце 40-х годов Л. Лившиц приобрел неоспоримый авторитет в непростой театральной среде города. Однако самый плодотворный, второй период критической деятельности окончился для него Голгофой. На гребне творческого подъема его накрыло «девятым валом» кампании по борьбе с критиками-космополитами. В Харькове же, в отличие от Москвы или Ленинграда, она носила характер оголтелого и безнаказанного сведения счетов лично первого секретаря обкома КП(б)У Виктора Чураева с непокорными его, обкомовского удельного князя, воле критиков-эрудитов. С февраля по апрель 1949 г. прессу, райком, обком и творческие союзы города лихорадило «проработками» критиков, по словам одиозного драматурга Л. Дмитерко, «терроризировавших театры города».
Особенно обострилась эта кампания, как и всякий приступ шизофрении, по весне. В той самой газете «Красное знамя», в отделе культуры которой работал ранее Л. Лившиц, в марте 1949 года была опубликована стенограмма заседания Харьковского отделения Союза советских писателей, в которой Н. Забила назвала деятельность Л. Лившица (а также Л. Юхвида, В. Морского, Г. Гельдфанбейна) политической диверсией. В начале апреля послушно откликнулась на разнарядку сверху и газета «Соціалістична Харківщина», связанная с юностью Лившица. Тогда же погромной статьей нанесла значительный вред репутации критика республиканская газета «Радянське мистецтво», где он много печатался в последние годы [1]… Совершалась откровенная фальсификация: партийные органы печати один за другим расписывались в отсутствии «бдительности» и неумении отличить своего постоянного и многолетнего автора от диверсанта. Так одним махом было покончено с профессиональной критикой.
Произошло нечто вроде гражданской казни, и после этого возвращение в профессиональную жизнь для Л. Лившица оказалось невозможным. На протяжении семи месяцев бывший лектор журналистики в партшколе при Харьковском обкоме, бывший аспирант-отличник кафедры филологии университета, бывший ведущий критик Украины, печатавшийся уже даже во всесоюзной газете «Труд», безрезультатно искал работу… Найти ее удалось, по собственному заявлению Л. Лившица на следствии, только после того, как им было отправлено письмо в секретариат «товарища Сталина» [12, 3]. В его судьбе, таким образом, И. Сталин сыграл обманно положительную роль. Именно это вмешательство «отца народов» в его патовую ситуацию на какое-то время поселило в душе Л. Лившица веру в то, что несправедливость, которой он подвергся в Харькове, – произвол местной власти, но не свидетельство порочности всей системы. По инерции, даже в заключении он будет еще какое-то время искать защиты у власти в Москве, с каждым днем получая все более жестокие удары по своей вере.
В те несколько месяцев на свободе после травли Л. Лившицу довелось испытать все сопутствующие его положению огорчения и передряги. Тут же «отхлынуло» от дома множество друзей-приятелей. Обходили стороной бывшие сослуживцы и сокурсники. Была и особенно драматическая страница в этом календаре изнурительно долгого «отпуска» Л. Лившица. И к ней необходимо предисловие.
В 1948 году в серии «Мастера советского искусства» вышли три брошюры Л. Лившица и Б. Милявского об актерах театра им. Т. Шевченко. В то же время Л. Лившиц подбирал материал об актрисе Валентине Чистяковой. В свете развернувшихся событий этой его работе не суждено было состояться. Б. Милявский описал в своих воспоминаниях, как окатила холодным душем впавших в немилость авторов Валентина Чистякова, главная «муза» их театральных штудий. Собравшись вернуть ей материалы о ее творчестве – статьи и фотографии, они услышали в трубку: «Оставьте у швейцара» [17, 20]. И эти слова произнесла актриса, чью репутацию оба критика мужественно поддерживали в очень непростые для нее годы. Во всех своих рецензиях о постановках театра им. Т. Шевченко Л. Лившиц подчеркивал чуждый пафосу, редкостно интеллигентный, аристократический талант Валентины Чистяковой. Вдова репрессированного «врага народа» Леся Курбаса, В. Чистякова должна была бы стать изгоем, но благодаря регулярной, бережной и тактичной поддержке в прессе осталась заметной величиной на украинской сцене в Харькове.
Вслед за кампанией против Л. Лившица последовал его арест. Это произошло 8 апреля 1950 года.
В 1950 году именно А. Плетнев, доцент кафедры театроведения Театрального института, якобы случайно оказался назначенным в экспертную комиссию по оценке «ущерба», нанесенного театру «лже-критиком» Л. Жадановым. Из троих экспертов только А. Плетнев имел соответствующее образование, но это не помешало ему базировать свой «анализ» на вырванных из контекста и передернутых цитатах из трех статей Л. Лившица (при общем их числе около семидесяти, большинство которых были изъяты при обыске, приобщены к делу, но затем уничтожены «как документы, к делу отношения не имеющие» [23]). «Заключение» – приговор, который, по сути, подписала Л. Лившицу «тройка» «экспертов», отличался грубым нарушением процессуальных норм, был составлен непрофессионально, демагогически, исходя из конъюнктурных, а не объективных искусствоведческих позиций. Неудивительно, что руководствовавшийся мотивом личной мести А. Плетнев написал в выводе комиссии, что «в рецензиях Лившица (Жаданова) имеют место проявления космополитизма, раболепия перед буржуазной растленной культурой и буржуазного эстетского подхода к оценке спектаклей. Лившиц в ряде рецензий поносит или замалчивает достижения советской театральной культуры. В ряде рецензий дискредитировал новые черты передовых советских людей. Ряд рецензий носит характер огульного охаивания советских спектаклей. В целом рассмотренные выше статьи в политическом и идеологическом отношении являются вредными» [11].
Удивительно другое – что по такому небрежно составленному документу, где рецензии критика рассматривались недобросовестно и даже без внимания к фамилиям героев и авторов, Л. Лившицу вынесли такой чудовищный приговор: десять лет лагерей. Необходимо отметить при этом, что «заказной» характер работы экспертизы подчеркивает шаблонность формулировок выводов, дословно повторенных экспертами месяцем спустя, в «Заключении» на рецензии арестованного В. Морского – начальника и коллеги Л. Лившица в отделе культуры газеты «Красное знамя».
Как справедливо и не без черного юмора писал в одном из заявлений на имя министра внутренних дел Л. Лившиц, с таким же успехом, без всяческих доказательств вины и без единой очной ставки, ему можно было вменить не только «антисоветскую агитацию, протаскивание троцкистских установок и буржуазный космополитизм», но любое преступление, вплоть до убийства и шпионажа [12, 5]. Однако, благодаря упорным, активным и самоотверженным хлопотам семьи и самого Л. Лившица о пересмотре дела, ему удалось стать «первой ласточкой» политической реабилитации в Харькове. Л. Лившиц вернулся домой в 1954 году, при том, что осужденный, как и он, Особым совещанием на те же десять лет ИТЛ его коллега В. Морской был реабилитирован только в 1956 году (посмертно).
Лев Лившиц сразу рьяно взялся за то, что было для него синонимом свободы, – завоевал позиции как ученый, филолог. В эпоху развенчания культа личности Лев Яковлевич с облегчением отказался от вынужденного псевдонима. В третьем периоде своей театрально-критической деятельности Л.Я. Лившиц, кажется, осознанно избегал контактов с изданиями, принесшими ему славу и горе в прежней жизни. И как бы замыкая свой жизненный путь, Лев Лившиц вернулся в газету, в которой более двадцати лет назад начал свой тернистый путь театрального критика. В начале 1960-х главный редактор газеты «Соціалістична Харківщина» Александра Сытник сочла за честь публиковать рецензии такого авторитетного специалиста, несмотря на то, что в штате были свои обозреватели культуры – Л. Попова и В. Айзенштадт. Она оставила ценное свидетельство о перемене в настроении Л. Лившица в этот период: «Трудно человеку, пережившему то, что испытал он, оставаться прежним, сохранять в себе оптимальную долю оптимизма. Льву Яковлевичу приходилось как будто все время себя сдерживать, ограничивать в суждениях о людях. Он не осторожничал. Он не вторил конъюнктуре дня. Этого не было в природе Льва Яковлевича. Просто все наше поколение в молодости было распахнутым, доверчивым, в отличном настроении, мы ждали светлого будущего, а потом трезвели. Постепенно и все. А Лившицу еще и “помогли” отрезветь. От того и социальный огонек угас» [27].
Безвинно осужденный, Л. Лившиц пережил разочарование в партии, идеи которой он так рьяно утверждал в проблемных статьях. Можно представить, как переосмыслил он прежние свои убеждения во время унизительных допросов на следствии, долгих месяцев ожидания ответов на свои жалобы в высокие московские инстанции и во все время существования за чертой лагеря. Ему приходилось страдать от людей невежественных, но в его судьбе наделенных абсолютной властью! Думая о поведении творческого интеллигента в условиях лагеря, трудно избежать ассоциаций с судьбой Варлама Шаламова, которому набавили лагерный срок за то, что он не отказался считать И. Бунина великим русским писателем. Именно в силу этих причин, вероятно, в последние годы Л. Лившиц занял философскую позицию относительно театра. Ажиотаж прежних лет, стремление всесторонне раскрывать жизнь своего театра-семьи уступили место философскому и объективному взгляду на театральный процесс.
Кроме того, от сегодняшнего дня театра Л. Лившица слишком отвлекала найденная им своя тема – работа над осмыслением наследия И. Бабеля.
Но именно в начале 60-х годов своеобразным этическим завещанием критика стали две написанные совместно с М. Зельдовичем статьи, опубликованные в журнале «Вопросы литературы»: «Натура бойца» (о творческой индивидуальности критика) и «О литературоведении и человековедении». Если в прошлые десятилетия Л. Лившицу все время приходилось идти вразрез с течением, проявлять свою личность вопреки времени, которое настоятельно требовало унифицировать, подавить в гражданах личностное начало, то «оттепель» наконец стала его временем. И Лев Лившиц выступил в этих статьях не с партийных, а с классических литературоведческих позиций, с позиций критика и ученого-гуманиста.
Из театральных рецензий 60-х годов видно отсутствие стабильных пристрастий критика. Свидетельствует об этом и то, что Л. Лившиц отныне уходит от некогда любимого им жанра театрального портрета. Рецензия на спектакль гастролировавшего Горьковского театра «Старик» по классику соцреализма сменяется у него интересом к молодой харьковской фантастике (статья «Человек смотрит в будущее» – о писателях Радии Полонском и Владимире Михановском); также критик пишет несколько рецензий на спектакли харьковского театра им. Пушкина, и все-таки завершает этот перечень статья совершенно нерядовая! Она вышла в печать за девять дней до внезапной смерти Льва Яковлевича, увы, слишком поздно обнаружив «ренессансные» мотивы в палитре критика! Жизнь неожиданно завершила круг и подарила Льву Лившицу соучастие в возрождении некогда любимого им театра. Рецензия на спектакль по пьесе В. Розова «В день свадьбы» на сцене театра им. Т. Шевченко засвидетельствовала последний всплеск жизнелюбия Льва Лившица. В своих публикациях он выступал критиком-гуманистом (не зря его пристрастия в литературе объединили классиков М. Лермонтова, М. Салтыкова-Щедрина и почти современника И. Бабеля). После всего пережитого Л. Лившицем как гражданином, человеком и профессионалом, его последняя рецензия все-таки носила такое говорящее название: «С доверием к человеку, с доверием к жизни!»
В этой рецензии Л. Лившиц – младший современник Ю. Шевелева, И. Туркельтауба, В. Морского – связывает собой разорванные годами сталинских репрессий вершинные периоды украинской культуры. Он не просто пишет рецензию на спектакль, а выводит на историческую сцену молодую генерацию творцов. Этот последний его материал дышит таинством соединения времен. Не случайно подчеркивает Л. Лившиц основополагающую роль режиссуры Л. Танюка – ученика М. Крушельницкого: в период «оттепели» снова можно было говорить об истинном творце спектакля – режиссере. Для Лившица важно, что именно последователь выдающегося учителя внес оживление в деятельность театра им. Т. Шевченко. Анализируя роли молодых дебютантов – В. Маляра и Л. Поповой, – критик удивительно прозорлив относительно их перспектив в театре. Но отдельного разговора заслуживает его анализ роли Михаила в исполнении В. Ивченко. В пьесе – героя пассивного, на сцене – волевого, собранного. «По тому, как он напряженно мыслит, как растет его скованность, отрешенность, наконец – по его отчаянному рывку…» [15] – так Л. Лившиц, анализируя психологическую партитуру роли В. Ивченко, уверенно рисует портрет интеллектуального актера-шестидесятника.
И невольно вырывается у критика в его последней рецензии вздох надолго и глубоко спрятанного им обожания «своего» театра: «Какие они сильные и красивые, эти герои спектакля шевченковцев!» [15]. Но этот вздох восхищения совпал с последним выдохом жизни. Критику было всего сорок пять. И он утратил свою природную эмоциональность восприятия только вместе с самой жизнью. Во вторник, 2 марта 1965 года в газете «Соціалістична Харківщина» в последний раз появилась фамилия Л. Лившица [21]. Увы, это была не его новая статья, а куцый, запоздавший, ютившийся между объявлениями о бракоразводных процессах некролог с соболезнованием родным и близким Льва Яковлевича…
«Мне больно вспоминать о Льве Лившице, – сказала в интервью А.М. Сытник. – Вспоминать о том, как мы его потеряли. Всегда больно, когда уходит умный человек, ведь в нашей газете и в городе не так много, увы, было людей в глубоком смысле интеллигентных, духовно богатых» [27].
Одну из первых в жизни статей в этой же газете Лев Лившиц завершил словами: «Неизгладимое впечатление оставляет по себе осмотр домика на Таганке. Какая-то частичка живого и неповторимого Маяковского встает перед нами почти физически ощутимая» [20]. Удивительная догадка и пророчество двадцатилетнего тогда Л. Лившица! Так же точно, спустя десятилетия, всматриваются исследователи уже его творчества в очертания дома и двора на ул. Чернышевского, 15, где Лев Яковлевич провел счастливую часть своей жизни. И так же точно дают услышать его неповторимую человеческую интонацию рецензии Л. Лившица на пожелтевших страницах газет из городского архива.
Лев Яковлевич Лившиц (1920 – 1965) – историк литературы, филолог; защитил кандидатскую диссертацию по сатире М. Е. Салтыкова-Щедрина, в начале второй половины прошлого века одним из первых стал исследовать творчество И. Бабеля, с 40-х по 60-е гг. занимался литературной критикой. За свою несправедливо короткую жизнь Л.Я. Лившиц оставил заметный след также и в театроведении. Эволюция его театральной критики охватила четверть века, где были и годы, к несчастью, печально известные жестокой расправой властей над представителями этой профессии. Харьковская театральная критика понесла в 40-е – 50-е гг. самые большие потери. И имя Льва Лившица, блестяще эрудированного и прекрасно чувствовавшего театр критика, одним из первых было вычеркнуто из театрального процесса. В 1949 г. из-за своих театральных рецензий он был обвинен в «космополитизме» и подвергся сначала административным репрессиям: отчислен из аспирантуры на филологическом факультете, исключен из партии, уволен с работы в редакции газеты «Красное знамя» и с должности преподавателя журналистики в Высшей партийной школе. А затем, в 1950 г., он был арестован и осужден заочно, в Москве, куда на рассмотрение Особого совещания при МГБ СССР было передано сфабрикованное харьковскими «органами» дело. В качестве обвинения ему предъявили ст. УК УССР 54-10 ч.1 (антисоветская агитация, протаскивание троцкистских установок, буржуазный космополитизм, систематически проявленный в статьях в областной, республиканской и союзной прессе).
В данной работе впервые предпринята попытка реконструировать путь Льва Лившица в аспекте театральной критики, на основе его театроведческих рецензий и литературоведческих статей. До недавнего времени было известно лишь около десятка его театральных рецензий. За последний год нами было обнаружено еще около пятидесяти его статей на театральные темы, написанных в период с 1940 по 1965 гг. Более тридцати из них вводятся здесь впервые в научный оборот (перечень установленных на сегодняшний день работ Л. Лившица приводится в Приложении).
Кроме того, в этой статье цитируются документы следственного дела репрессированного в 1950 году критика [11-14, 22-26].
Ранний период деятельности рецензента Л. Лившица (1940 – 1949) проходит в соавторстве с университетским товарищем Б. Милявским. Зимой 1940 года свои первые статьи друзья подписывали так: Б. Милявский, Л. Лившиц. После войны лидерство в этом тандеме навсегда отберет Лев Лившиц – инициативная, харизматическая натура, натура бойца.
Первая рецензия – вещь знаковая. В ней отобразились и ранние пристрастия, и то, что стало основой всей последующей жизни (в случае с Л. Лившицем – жизни не только в искусстве). Л. Лившиц свою первую рецензию написал на спектакль «Простые сердца» харьковского украинского театра им. Т. Шевченко. Мелькнувший затем на страницах того же издания разбор «Бесприданницы» в студии при русском театре им. А. Пушкина и рецензия на «Маскарад» (работа основной труппы театра) надолго останутся единственными работами Л. Лившица об этом театре. Да вот только случайность или закономерность, что в конце жизни Л. Лившиц оказался членом расширенного худсовета того же русского театра?
Объяснение этих отношений критика с театрами есть: Лев Лившиц обладал классическим вкусом, тяготел к эталонному искусству. Театр им. Т. Шевченко с его плеядой сильнейших во всей Украине актеров, режиссеров, художников – учеников Леся Курбаса – в 40-е годы интересовал и привлекал Л. Лившица, критика с романтическим мировосприятием, не только профессионализмом, но и особой, хоть и не обсуждаемой вслух, но очевидной для людей знающих трагической судьбой.
В конце 50-х – начале 60-х гг. соотношение сил между двумя театральными коллективами изменилось. Многие из корифеев театра им. Т. Шевченко ушли со сцены, в театре же им. А. Пушкина появились яркие, самобытные режиссеры и интеллигентные актеры, обозначившие новый, «оттепельный» период этого театра. Об этом времени сохранила воспоминания дочь критика Татьяна Лившиц-Азаз: «Там были люди, которые открыто, можно сказать, с обожанием тянулись к отцу, ловили каждое его слово. Они же уговорили его войти в худсовет театра. Русский драматический театр был через дорогу от подъезда дома, в котором мы жили. Три раза в неделю после спектакля кто-то заглядывал “к Лившицу”, поспорить, посоветоваться и т.д.» [16].
Но вернемся к первым рецензиям. Юные критики не боятся откровенно не соглашаться с постановочной труппой театра им. Т. Шевченко: «Нельзя же романтическую пьесу Паустовского сдабривать конской дозой бытового комизма!» [19]. Конечно, в этих ранних текстах не все еще гладко. Говоря о дипломном спектакле «Бесприданница», друзья постулируют идею: «Вопрос решения героини – решение спектакля» [18], и дают подробную реконструкцию образа, созданного Л. Ураловой. Размышляя об ансамбле, они пишут: «Трагедия Карандышева – по праву одного из главных героев спектакля – не в том, что он узнал, что Лариса приравнена к вещи, а в том, что эта вещь принадлежит не ему». Несмотря на неопытность, Л. Лившиц и Б. Милявский рискуют корректировать тон ролей актеров, своих ровесников: «В первом акте студиец по неопытности сыграл не Карандышева, а Каренина» [18]. Исполнителю роли Паратова, Михайлову, вредит грубость лепки образа.
Л. Лившиц и Б. Милявский пишут уверенно и размашисто, неоднократно указывая актерам на ошибки: такой стиль рецензии явно возник в связи с учебным характером спектакля. При этом двадцатилетние рецензенты не замечают собственной ошибки – в спектакле со многими персонажами они проанализировали всего три образа, а четвертый только упомянули. Хотя, возможно, в редакции материал студентов-третьекурсников просто сократили. К сожалению, черновик той ранней статьи не сохранился. Однако в опубликованном варианте рецензия явно свидетельствует о том, что актерских удач и даже наполовину удач в выпускном спектакле студии было немного. На этом фоне неубедительным выглядит вывод критиков: «Заслуженный артист республики В. Аристов завоевал в этом спектакле двойную победу, и как режиссер интересной и продуманной постановки, и как замечательный педагог, который воспитал одаренных и культурных артистов» [18]. Это, скорее, неизбежная дань времени, заданным условиям игры. И все же, оглядываясь на раннюю пробу пера, нельзя не отметить, что Л. Лившицу уже в столь юном возрасте была присуща принципиальность в отстаивании своей критической позиции. Он явно не страдал недугом большинства журналистов своего времени – некритичностью взгляда на явления советской действительности.
Под ранним периодом критики Л. Лившица подвела черту война. Честно пройдя первую половину военных «сороковых-роковых» в качестве корреспондента фронтовой газеты и вступив в 1943 г. в партию, Л. Лившиц вернулся в строй гражданской прессы принципиальным бойцом, опытным журналистом. Из протокола допроса Л. Лившица 1950 года можно понять, насколько активной была его журналистская деятельность, в военных условиях требовавшая особой мобильности. Более того, именно война поспособствовала тому, что начинающий в журналистике студент экстерном получил образование. «С июня 1941 по май 1942 я работал сотрудником газеты 18 армии Южного фронта, – показал Л. Лившиц. – Затем я был направлен на курсы газетных работников при Главном политуправлении Советской Армии, которые окончил в сентябре месяце 1942 г. В течение месяца был в резерве при Главном политическом управлении, потом в резерве второй резервной армии в городе Вологде, где также работал в армейской газете до февраля 1943 г. Потом я был направлен в 135 стрелковую бригаду на должность заместителя командира взвода пешей разведки. Там же я служил заместителем командира учебного батальона по политчасти. Это продолжалось до конца мая 1943 г. После переформирования бригады в 173 стрелковую дивизию я был секретарем дивизионной газеты до июля 1944» [24].
После нескольких подобных перебазирований, только в октябре 1945 г. Л. Лившиц наконец получил возможность вернуться к прежней, гражданской жизни в Харькове. Приехав в отпуск к родным, он заболел – сказалась полученная на войне контузия – и был признан негодным к продолжению военной службы [24]. Второй период журналистской деятельности Л. Лившица поначалу открывает череда заметок и статей, не имеющих отношения к любимой теме – театру. Они появляются в газете «Красное знамя», где он работал литературным сотрудником. С этого времени он стал подписывать свои материалы псевдонимом Л. Жаданов [25]. Впоследствии Л. Лившиц сам, но – увы! – не в профессиональном интервью, а на допросах, объяснял свой псевдоним так: «Фамилия Лившиц – примелькавшаяся фамилия на страницах газет и журналов, и она очень распространена в литературном мире, поэтому я избрал себе псевдоним Жаданов» [25].
Однако известно, что еще будучи студентом, а затем аспирантом Харьковского государственного университета им. Максима Горького, печатавшийся много и в самых разных изданиях, Л. Лившиц вынужден был прибегать и к другим псевдонимам: Ол. Сирченко, Ол. Сидорчук, Л. Леонов, Кость Стеценко, Черемушкин [22]. Датировку этих псевдонимов еще предстоит уточнить, но кое-что уточнил и дополнил сам критик. «С конца 1946 или начала 1947 г. я стал подписывать мои статьи в газетах различными псевдонимами, которых у меня было 12-15. Например, “Горев”, “Львов”, “Сидорчук”, других своих псевдонимов я не помню», – показал Л. Лившиц на следствии [25]. «С момента моего поступления на учебу в аспирантуру Харьковского университета мой руководитель доцент Легавка был против того, чтоб я выступал со статьями в газетах на литературные темы современного характера. Он хотел, чтобы я весь отдался своему предмету – истории, и поэтому я и не стал писать под одним псевдонимом» [25]. В условиях ведущегося над ним сфабрикованного следствия Л. Лившиц, конечно же, не стал пояснять, что тогда он был возмущен запретом публиковаться со стороны партийного научного руководителя своей диссертации. Ханжество парткураторов простиралось до того, чтобы подсчитывать доходы от публикаций скромного советского аспиранта, которому безоговорочно предписывалось жить исключительно на стипендию. Л. Лившиц и тут поступил так, как считал нужным, как, по его мнению, он, фронтовик, дипломированный журналист, имел право поступать.
Примечательно, что в «нетеатральной» журналистике Л. Лившица уже звучит нота его активного гражданского темперамента, в равной степени повлиявшая на весь его жизненный путь и творческую судьбу. Первый материал Л. Лившица в газете «Красное знамя» датирован ноябрем 1945 года. В соавторстве с Е. Гусаковой, Б. Подольским, П. Возненко и И. Плахтиным Л. Жаданов готовит полосу к 7 ноября под общим редакционным названием «Великий путь». Тогда же, очевидно, также по редакционному заданию, Л. Лившиц пишет очерк об Анне Свищевой, председателе комитета улицы им. Крупской Сталинского района [10]. В качестве корреспондента Лев Яковлевич выезжает на субботники, берет интервью, делает репортажи с места восстановительных работ. Обратим внимание, что этот материал был подписан Л. Лившицем и Я. Черкасским. Последний, имевший, к слову, только среднее образование, спустя пять лет будет говорить о журналистской «заносчивости» Л. Лившица: «Он считал, что лучше всех пишет, что он больше всех знает (…), что его рецензии на спектакли – безупречны, и их никто не может подправлять» [26]. В этой вульгарной наглости «пролетария» как в зеркале отражается жизнь Л. Лившица в партийном печатном органе второй половины сороковых.
На фоне подобных редакционных «братских подвалов» или колонок, в очерках Л. Жаданова отчетливо проступает волнующая его тема беспризорности, трудного военного и послевоенного детства, да еще и сопряженная с судьбой одаренных детей. В статье «О музыкальных детях и тугоухих взрослых» Лев Яковлевич призывает обратить внимание на гибель по вине чиновников харьковской музыкальной школы, одной из восьми в Союзе. Методологическая инфраструктура школы, созданной вопреки военному лихолетью, раскрывается им исчерпывающе подробно – по сути, Л. Лившиц оставил документ для исследователей музыкального образования в Харькове. Но главное, ему была крайне небезразлична судьба воспитанников интерната – пятидесяти учеников, иногородних детей и сирот, чьи родители погибли в войну. «Одну комнату школа было отвоевала. Жили там ребята и занимались. Потом пришел представитель Октябрьского райжилотдела, выбросили детей на улицу и вселили какого-то гражданина Каменева. Маленькие музыканты ночевали в классах, на чердаке школы, кое-кого приютили педагоги и знакомые» [3]. Здесь уже есть намек на судьбу самого Л. Лившица, на ее созвучность судьбе Николая Кулиша, отразившего в своей «Маклене Грасе» кризис гуманизма в стране, где место гениального музыканта Падура – собачья конура.
В соответствии с редакционными правилами, Л. Лившицу довелось писать и в жанре фельетона. В двух таких статьях, в остроумной и доступной для пролетарского читателя форме, он стремился, разумеется, в рамках существующего строя, ратовать за более гуманное общество. Важно отметить, что это одна из основных тем его общественных, литературоведческих и театроведческих публикаций. Привлекает внимание уже заголовок одного из фельетонов – в нем критик обыграл название известной советской комедии «Чужой ребенок». С той разницей, что если у В. Шкваркина так назывался водевиль, то предметом фельетона Лившица стал трагикомический случай из жизни. В результате бюрократической волокиты пострадал ни в чем не повинный сын героического командира, которого взяла на воспитание гражданка Грибова. Приемной матери отказали в зимней одежде для ребенка, мотивировав: «Так ведь он не наш, гипросталевский, а чужой ребенок» [6].
В соавторстве с А. Лубовым Л. Лившиц опубликовал саркастический фельетон «Петровские ночи». Место действия в нем – районный центр. Время действия – морозный вечер. Традиционный октябрьский карнавал в ДК районного центра авторы назвали «верхнекостюмированным вечером». По причине отсутствия отопления и наличия только земляного пола под ногами молодежь танцевала в верхней одежде! «Чертог сиял, были зажжены сразу пять коптилок. (…) отважные танцоры с полным правом могли претендовать на значок “Отличный альпинист”!» [5]. В таком вот элегантном иносказательном духе Л. Лившиц критиковал председателя райисполкома!
По мере того, как постепенно возвращалась в довоенное русло жизнь страны, Л. Лившиц наконец снова стал заниматься в газете вопросами культуры. Широта его пристрастий и увлечений в искусстве в эти годы ошеломляет. Он пишет материалы о премьерах театров, о премьере фильма «Суд народов», о гастролях «западного» джаз-оркестра Эдди Рознера, дает обзор вечера чтеца Д. Журавлева! Все, что было подлинным в сфере искусства, находило отклик в сердце критика. Но именно в вышедшей в канун нового 1947 года статье, посвященной проблемам идейной и методологической базы подготовки студентов Театрального института [4], кроется зерно будущей трагедии Л. Лившица. Открыто и справедливо критикуя декана по научной работе А.В. Плетнева за то, что лекционные курсы читаются без всяких программ, Л. Лившиц нажил себе в его лице врага. И тот очень скоро отомстил, используя тактику, к которой не был привычен фронтовик Лившиц, – вместо штыковой атаки он применил перо доносчика.
Именно к этому периоду относятся принципиальные статьи критика – творческие портреты актеров и рецензии на спектакли «Гроза», «Егор Булычов», «Макар Діброва». Они частично заново опубликованы, но еще недостаточно проанализированы, потому на некоторых из них мы остановимся.
Это был пик театроведческой деятельности Л. Лившица: многочисленные статьи, написанные в соавторстве с Б. Милявским две брошюры о любимых актерах театра им. Т. Шевченко – Ф. Радчуке и С. Федорцевой – и третья – объединившая под одной обложкой путь сразу нескольких актеров; выходят его газетные статьи – творческие портреты артистов И. Марьяненко, Д. Антоновича, А. Кригер; публикуются рецензии на спектакли и на книги во всеукраинской прессе («Литературная газета»/Киев/, «Радянське мистецтво», «Правда Украины»). Хотя главным его «рупором» по-прежнему является харьковская газета «Красное знамя».
Любовь к артистам, восхищение ими – пожалуй, отличительная особенность критика Л. Лившица среди его коллег той поры (Г. Гельдфанбейн отдавал предпочтение рецензиям, В. Морской – аналитическим обзорам, проблемным статьям и рецензиям на спектакли и кинофильмы). При всей разносторонности интересов Л. Лившица как обозревателя, у него, критика с прекрасным вкусом, было заметное пристрастие к самому сильному и противоречивому в городе коллективу – театру им. Т. Шевченко. В рецензиях Л. Лившиц смело утверждал свою позицию в отношении спектакля или роли, даже если это не совпадало с авторитетными мнениями. Независимо от мнений М. Крушельницкого и Леся Дубовика, Л. Лившиц непредвзято и пророчески писал о возобновленной в театре им. Т. Шевченко постановке «Грозы» Островского. На наш взгляд, заслуживает внимания подтекст критика, в 1946 году пишущего о неспособности актеров театра выразить тему протеста против несвободы и вместо трагедии играющих мелодраму. Актриса В. Чистякова, по мнению Л. Лившица, «чрезвычайно тонко играет трагедию любви, страсти. Вот почему мы и говорим, что Катерина в исполнении Чистяковой – потрясающе сыгранная полуправда, но все-таки полуправда. Трагедия Катерины Островского – трагедия протеста, трагедия свободы» [2].
Самой жизненной ситуацией поставленный в позицию не борца за свое будущее и права, но – соглашателя, коллектив театра в эту пору, и правда, был далек от того, чтоб прочесть «Грозу» как протест против «темного царства», что было бы созвучно их современности. Не мог театр, едва поднимающийся с колен после разгрома «Березіля» Леся Курбаса, в условиях тотальной несвободы высказаться во весь голос о воле к свободе.
Так это было и с обширной по аргументации публикацией о спектакле «Ярослав Мудрый», вскоре удостоенном Государственной премии. Критика Л. Лившица, знавшего, в какое двойственное положение поставлен театр с этой «имперской» премьерой, носила, на мой взгляд, характер защиты театра, которому все еще припоминали уклон в «формализм» при Лесе Курбасе. Л. Лившиц рискнул вызвать огонь на драматурга, выбрав оборонительную для театра стратегию: «...главное – мудрость Ярослава, его талант дипломата, полководца, государственного человека – в пьесе подчеркнуто только декламациями да подчеркнутой любовью к книгам. Ясно, что это не может быть художественно убедительным» [7]. Автор страшно поплатился за свое заступничество за театр и при этом нежелание закрывать глаза на недостатки художественных произведений. Спустя четыре года не только его, но и редактора отдела культуры «Красного знамени» В. Морского привлекут к уголовной ответственности по вымышленному обвинению. «Таким образом, рецензент развенчивает патриотические достоинства спектакля, показывающего борьбу трех братских народов за государственную самостоятельность против иноземного засилья. Высокомерно поучительный, чванливый тон этой статьи и ряда других окончательно дорисовывает морально-политический облик этого рецензента», – будет утверждать экспертная «тройка» по адресу критики Л. Лившица на спектакль «Ярослав Мудрый» [13]. А в выводах заседания Дзержинского райкома КП(б)У об исключении Л. Лившица из партии и вовсе значилось: «Цельный образ Ярослава как государственного деятеля превращается рецензентом в какого-то Гамлета» (!) [13].
Одной из статей, смело опережавших свою эпоху и прозрачно ясных нам сегодня, но, увы, послуживших к обвинению критика в 1950 году, стала его рецензия на спектакль театра им. А. Пушкина по пьесе одного из лучших советских драматургов Л. Леонова «Обыкновенный человек». «К сожалению, – писал Л. Лившиц, – образы подлинных строителей и хозяев жизни – передовых советских людей, слабо удались драматургу (…). Ладыгин – “литературный” герой, а не герой жизни» [9]. Именно эта трезвая оценка, безусловно, такого типичного явления на советской сцене, как ходульные положительные герои, вызвала у «экспертов» наибольшее порицание. «В этой же рецензии Лившиц сравнивает образ советского молодого ученого Ладыгина с образами западной буржуазной литературы. “Чем Алексей по существу отличается от таких героев западной буржуазной литературы, как Эндрю (‘Цитадель’ А. Кронина) или Мартин (‘Эрроусмит’ С. Льюиса)?” – пишет Лившиц. Таким образом, в рецензии видны тенденции очернить советских людей, стереть грань между качественно-противоположными чертами советских людей и людей буржуазного мира» [11, 131], – значилось в выводе «тройки».
Критика, который соединял в своем методе лучшие наработки дореволюционной литературоведческой мысли с современным комплексным анализом, «знатоки» и начетчики выдуманного метода «соцреализма» обвинили в неправомочном сравнении героя советской пьесы с героями аналогичных западных произведений… В ходе развязанной против него травли и проработок Л. Лившиц вынужден был «признавать» на заседании обкома, а затем на допросах не то, что думал на самом деле: «Критика должна сопоставлять произведения литературы с явлениями жизни прежде всего, а не только с произведениями литературы. Это была моя грубая методологическая ошибка» [14].
Нельзя не коснуться в анализе критической деятельности Л. Лившица последней статьи второго периода его литературной деятельности – опубликованной зимой 1948 года в газете «Радянське мистецтво» рецензии на премьеру театра им. Т. Шевченко «Макар Діброва» [8]. Здесь критик применил некоторые приемы очеркиста. В этой и других его статьях (например, в рецензии на спектакль «Старые друзья» в театре им. Т. Шевченко) он прибегал к своеобразному «прологу» – цитате-высказыванию о спектакле зрителя или полемике зрителей, а уже следом, в жанре академической рецензии, посвящал читателя в свои размышления о спектакле. Оценивая же статью в целом, трудно себе представить большую нелепость, как арест ее автора через несколько месяцев по обвинению в «космополитизме» и антисоветчине. Весь тон статьи – мажорно-утверждающий здоровое коллективное начало и роль труда в созидании справедливого и счастливого общества. Осмысленная эмоциональность статьи не дает оснований усомниться в искренности написанного критиком.
Подводя итог анализу критического метода Льва Лившица в работах конца 40-х годов, следует отметить, что в каждом своем разборе спектакля филолог по образованию Л. Лившиц всегда опирался на основательный анализ драматургии. Часто встречается в его рецензиях отсылка к первоисточнику. Современные пьесы, которые ставил театр, критик всегда внимательно прочитывал и после этого делал театру замечания по поводу некорректных купюр или неверных трактовок. Даже в театральных рецензиях Л. Лившиц оставался особенно чувствительным к социальным проблемам. В отличие от подавляющего большинства современных ему критиков, Л. Лившиц никогда не подменял анализ спектакля разбором его содержания с точки зрения классовой теории. Как блестящего литературоведа и знатока наследия «золотого века» русской культуры, театрального обозревателя Л. Лившица отличали редкие в эпоху «развитого соцреализма» остроумие, легкость и афористичность формулировок. Примером тому может служить пафос рецензии 1948 года на неудачный спектакль по тенденциозной пьесе «Софья Ковалевская», что хорошо видно уже в названии: «Трудности преодоленные и непреодолимые», или не менее остроумное название рецензии на конъюнктурный спектакль русского драматического театра «Доблесть народная» – «Героическая действительность и бутафорская романтика». Этой самой диалектики, свободной от прессинга и страха критической мысли, ему и не простили…
Однако главным мерилом вещей для Л. Лившица в театре был актер и его ощущение театральности. Ведь в ту пору именно актеру были перепоручены все представительские функции театра – режиссура утратила свою роль. Да и работу художника в спектакле Л. Лившиц чаще всего только упоминает. В отличие от старшего коллеги В. Морского, которому посчастливилось формироваться в пору театрального авангарда 20-х годов, Л. Лившиц застал театр другим. Рожденный как критик уже в 1940-е – то есть в период, печально известный как «радио-театр» на сцене, – Лев Лившиц просто не научен был театроведческому анализу сценографии.
О том, что Лев Лившиц был не только человеком своего времени, но и гражданином, очень остро чувствующим его перемены, свидетельствует тот факт, что критик рассмотрел и отразил качественное изменение статуса профессии режиссуры в своей последней рецензии на спектакль «В день весілля» по В. Розову (1965 г.).
В конце 40-х годов Л. Лившиц приобрел неоспоримый авторитет в непростой театральной среде города. Однако самый плодотворный, второй период критической деятельности окончился для него Голгофой. На гребне творческого подъема его накрыло «девятым валом» кампании по борьбе с критиками-космополитами. В Харькове же, в отличие от Москвы или Ленинграда, она носила характер оголтелого и безнаказанного сведения счетов лично первого секретаря обкома КП(б)У Виктора Чураева с непокорными его, обкомовского удельного князя, воле критиков-эрудитов. С февраля по апрель 1949 г. прессу, райком, обком и творческие союзы города лихорадило «проработками» критиков, по словам одиозного драматурга Л. Дмитерко, «терроризировавших театры города».
Особенно обострилась эта кампания, как и всякий приступ шизофрении, по весне. В той самой газете «Красное знамя», в отделе культуры которой работал ранее Л. Лившиц, в марте 1949 года была опубликована стенограмма заседания Харьковского отделения Союза советских писателей, в которой Н. Забила назвала деятельность Л. Лившица (а также Л. Юхвида, В. Морского, Г. Гельдфанбейна) политической диверсией. В начале апреля послушно откликнулась на разнарядку сверху и газета «Соціалістична Харківщина», связанная с юностью Лившица. Тогда же погромной статьей нанесла значительный вред репутации критика республиканская газета «Радянське мистецтво», где он много печатался в последние годы [1]… Совершалась откровенная фальсификация: партийные органы печати один за другим расписывались в отсутствии «бдительности» и неумении отличить своего постоянного и многолетнего автора от диверсанта. Так одним махом было покончено с профессиональной критикой.
Произошло нечто вроде гражданской казни, и после этого возвращение в профессиональную жизнь для Л. Лившица оказалось невозможным. На протяжении семи месяцев бывший лектор журналистики в партшколе при Харьковском обкоме, бывший аспирант-отличник кафедры филологии университета, бывший ведущий критик Украины, печатавшийся уже даже во всесоюзной газете «Труд», безрезультатно искал работу… Найти ее удалось, по собственному заявлению Л. Лившица на следствии, только после того, как им было отправлено письмо в секретариат «товарища Сталина» [12, 3]. В его судьбе, таким образом, И. Сталин сыграл обманно положительную роль. Именно это вмешательство «отца народов» в его патовую ситуацию на какое-то время поселило в душе Л. Лившица веру в то, что несправедливость, которой он подвергся в Харькове, – произвол местной власти, но не свидетельство порочности всей системы. По инерции, даже в заключении он будет еще какое-то время искать защиты у власти в Москве, с каждым днем получая все более жестокие удары по своей вере.
В те несколько месяцев на свободе после травли Л. Лившицу довелось испытать все сопутствующие его положению огорчения и передряги. Тут же «отхлынуло» от дома множество друзей-приятелей. Обходили стороной бывшие сослуживцы и сокурсники. Была и особенно драматическая страница в этом календаре изнурительно долгого «отпуска» Л. Лившица. И к ней необходимо предисловие.
В 1948 году в серии «Мастера советского искусства» вышли три брошюры Л. Лившица и Б. Милявского об актерах театра им. Т. Шевченко. В то же время Л. Лившиц подбирал материал об актрисе Валентине Чистяковой. В свете развернувшихся событий этой его работе не суждено было состояться. Б. Милявский описал в своих воспоминаниях, как окатила холодным душем впавших в немилость авторов Валентина Чистякова, главная «муза» их театральных штудий. Собравшись вернуть ей материалы о ее творчестве – статьи и фотографии, они услышали в трубку: «Оставьте у швейцара» [17, 20]. И эти слова произнесла актриса, чью репутацию оба критика мужественно поддерживали в очень непростые для нее годы. Во всех своих рецензиях о постановках театра им. Т. Шевченко Л. Лившиц подчеркивал чуждый пафосу, редкостно интеллигентный, аристократический талант Валентины Чистяковой. Вдова репрессированного «врага народа» Леся Курбаса, В. Чистякова должна была бы стать изгоем, но благодаря регулярной, бережной и тактичной поддержке в прессе осталась заметной величиной на украинской сцене в Харькове.
Вслед за кампанией против Л. Лившица последовал его арест. Это произошло 8 апреля 1950 года.
В 1950 году именно А. Плетнев, доцент кафедры театроведения Театрального института, якобы случайно оказался назначенным в экспертную комиссию по оценке «ущерба», нанесенного театру «лже-критиком» Л. Жадановым. Из троих экспертов только А. Плетнев имел соответствующее образование, но это не помешало ему базировать свой «анализ» на вырванных из контекста и передернутых цитатах из трех статей Л. Лившица (при общем их числе около семидесяти, большинство которых были изъяты при обыске, приобщены к делу, но затем уничтожены «как документы, к делу отношения не имеющие» [23]). «Заключение» – приговор, который, по сути, подписала Л. Лившицу «тройка» «экспертов», отличался грубым нарушением процессуальных норм, был составлен непрофессионально, демагогически, исходя из конъюнктурных, а не объективных искусствоведческих позиций. Неудивительно, что руководствовавшийся мотивом личной мести А. Плетнев написал в выводе комиссии, что «в рецензиях Лившица (Жаданова) имеют место проявления космополитизма, раболепия перед буржуазной растленной культурой и буржуазного эстетского подхода к оценке спектаклей. Лившиц в ряде рецензий поносит или замалчивает достижения советской театральной культуры. В ряде рецензий дискредитировал новые черты передовых советских людей. Ряд рецензий носит характер огульного охаивания советских спектаклей. В целом рассмотренные выше статьи в политическом и идеологическом отношении являются вредными» [11].
Удивительно другое – что по такому небрежно составленному документу, где рецензии критика рассматривались недобросовестно и даже без внимания к фамилиям героев и авторов, Л. Лившицу вынесли такой чудовищный приговор: десять лет лагерей. Необходимо отметить при этом, что «заказной» характер работы экспертизы подчеркивает шаблонность формулировок выводов, дословно повторенных экспертами месяцем спустя, в «Заключении» на рецензии арестованного В. Морского – начальника и коллеги Л. Лившица в отделе культуры газеты «Красное знамя».
Как справедливо и не без черного юмора писал в одном из заявлений на имя министра внутренних дел Л. Лившиц, с таким же успехом, без всяческих доказательств вины и без единой очной ставки, ему можно было вменить не только «антисоветскую агитацию, протаскивание троцкистских установок и буржуазный космополитизм», но любое преступление, вплоть до убийства и шпионажа [12, 5]. Однако, благодаря упорным, активным и самоотверженным хлопотам семьи и самого Л. Лившица о пересмотре дела, ему удалось стать «первой ласточкой» политической реабилитации в Харькове. Л. Лившиц вернулся домой в 1954 году, при том, что осужденный, как и он, Особым совещанием на те же десять лет ИТЛ его коллега В. Морской был реабилитирован только в 1956 году (посмертно).
Лев Лившиц сразу рьяно взялся за то, что было для него синонимом свободы, – завоевал позиции как ученый, филолог. В эпоху развенчания культа личности Лев Яковлевич с облегчением отказался от вынужденного псевдонима. В третьем периоде своей театрально-критической деятельности Л.Я. Лившиц, кажется, осознанно избегал контактов с изданиями, принесшими ему славу и горе в прежней жизни. И как бы замыкая свой жизненный путь, Лев Лившиц вернулся в газету, в которой более двадцати лет назад начал свой тернистый путь театрального критика. В начале 1960-х главный редактор газеты «Соціалістична Харківщина» Александра Сытник сочла за честь публиковать рецензии такого авторитетного специалиста, несмотря на то, что в штате были свои обозреватели культуры – Л. Попова и В. Айзенштадт. Она оставила ценное свидетельство о перемене в настроении Л. Лившица в этот период: «Трудно человеку, пережившему то, что испытал он, оставаться прежним, сохранять в себе оптимальную долю оптимизма. Льву Яковлевичу приходилось как будто все время себя сдерживать, ограничивать в суждениях о людях. Он не осторожничал. Он не вторил конъюнктуре дня. Этого не было в природе Льва Яковлевича. Просто все наше поколение в молодости было распахнутым, доверчивым, в отличном настроении, мы ждали светлого будущего, а потом трезвели. Постепенно и все. А Лившицу еще и “помогли” отрезветь. От того и социальный огонек угас» [27].
Безвинно осужденный, Л. Лившиц пережил разочарование в партии, идеи которой он так рьяно утверждал в проблемных статьях. Можно представить, как переосмыслил он прежние свои убеждения во время унизительных допросов на следствии, долгих месяцев ожидания ответов на свои жалобы в высокие московские инстанции и во все время существования за чертой лагеря. Ему приходилось страдать от людей невежественных, но в его судьбе наделенных абсолютной властью! Думая о поведении творческого интеллигента в условиях лагеря, трудно избежать ассоциаций с судьбой Варлама Шаламова, которому набавили лагерный срок за то, что он не отказался считать И. Бунина великим русским писателем. Именно в силу этих причин, вероятно, в последние годы Л. Лившиц занял философскую позицию относительно театра. Ажиотаж прежних лет, стремление всесторонне раскрывать жизнь своего театра-семьи уступили место философскому и объективному взгляду на театральный процесс.
Кроме того, от сегодняшнего дня театра Л. Лившица слишком отвлекала найденная им своя тема – работа над осмыслением наследия И. Бабеля.
Но именно в начале 60-х годов своеобразным этическим завещанием критика стали две написанные совместно с М. Зельдовичем статьи, опубликованные в журнале «Вопросы литературы»: «Натура бойца» (о творческой индивидуальности критика) и «О литературоведении и человековедении». Если в прошлые десятилетия Л. Лившицу все время приходилось идти вразрез с течением, проявлять свою личность вопреки времени, которое настоятельно требовало унифицировать, подавить в гражданах личностное начало, то «оттепель» наконец стала его временем. И Лев Лившиц выступил в этих статьях не с партийных, а с классических литературоведческих позиций, с позиций критика и ученого-гуманиста.
Из театральных рецензий 60-х годов видно отсутствие стабильных пристрастий критика. Свидетельствует об этом и то, что Л. Лившиц отныне уходит от некогда любимого им жанра театрального портрета. Рецензия на спектакль гастролировавшего Горьковского театра «Старик» по классику соцреализма сменяется у него интересом к молодой харьковской фантастике (статья «Человек смотрит в будущее» – о писателях Радии Полонском и Владимире Михановском); также критик пишет несколько рецензий на спектакли харьковского театра им. Пушкина, и все-таки завершает этот перечень статья совершенно нерядовая! Она вышла в печать за девять дней до внезапной смерти Льва Яковлевича, увы, слишком поздно обнаружив «ренессансные» мотивы в палитре критика! Жизнь неожиданно завершила круг и подарила Льву Лившицу соучастие в возрождении некогда любимого им театра. Рецензия на спектакль по пьесе В. Розова «В день свадьбы» на сцене театра им. Т. Шевченко засвидетельствовала последний всплеск жизнелюбия Льва Лившица. В своих публикациях он выступал критиком-гуманистом (не зря его пристрастия в литературе объединили классиков М. Лермонтова, М. Салтыкова-Щедрина и почти современника И. Бабеля). После всего пережитого Л. Лившицем как гражданином, человеком и профессионалом, его последняя рецензия все-таки носила такое говорящее название: «С доверием к человеку, с доверием к жизни!»
В этой рецензии Л. Лившиц – младший современник Ю. Шевелева, И. Туркельтауба, В. Морского – связывает собой разорванные годами сталинских репрессий вершинные периоды украинской культуры. Он не просто пишет рецензию на спектакль, а выводит на историческую сцену молодую генерацию творцов. Этот последний его материал дышит таинством соединения времен. Не случайно подчеркивает Л. Лившиц основополагающую роль режиссуры Л. Танюка – ученика М. Крушельницкого: в период «оттепели» снова можно было говорить об истинном творце спектакля – режиссере. Для Лившица важно, что именно последователь выдающегося учителя внес оживление в деятельность театра им. Т. Шевченко. Анализируя роли молодых дебютантов – В. Маляра и Л. Поповой, – критик удивительно прозорлив относительно их перспектив в театре. Но отдельного разговора заслуживает его анализ роли Михаила в исполнении В. Ивченко. В пьесе – героя пассивного, на сцене – волевого, собранного. «По тому, как он напряженно мыслит, как растет его скованность, отрешенность, наконец – по его отчаянному рывку…» [15] – так Л. Лившиц, анализируя психологическую партитуру роли В. Ивченко, уверенно рисует портрет интеллектуального актера-шестидесятника.
И невольно вырывается у критика в его последней рецензии вздох надолго и глубоко спрятанного им обожания «своего» театра: «Какие они сильные и красивые, эти герои спектакля шевченковцев!» [15]. Но этот вздох восхищения совпал с последним выдохом жизни. Критику было всего сорок пять. И он утратил свою природную эмоциональность восприятия только вместе с самой жизнью. Во вторник, 2 марта 1965 года в газете «Соціалістична Харківщина» в последний раз появилась фамилия Л. Лившица [21]. Увы, это была не его новая статья, а куцый, запоздавший, ютившийся между объявлениями о бракоразводных процессах некролог с соболезнованием родным и близким Льва Яковлевича…
«Мне больно вспоминать о Льве Лившице, – сказала в интервью А.М. Сытник. – Вспоминать о том, как мы его потеряли. Всегда больно, когда уходит умный человек, ведь в нашей газете и в городе не так много, увы, было людей в глубоком смысле интеллигентных, духовно богатых» [27].
Одну из первых в жизни статей в этой же газете Лев Лившиц завершил словами: «Неизгладимое впечатление оставляет по себе осмотр домика на Таганке. Какая-то частичка живого и неповторимого Маяковского встает перед нами почти физически ощутимая» [20]. Удивительная догадка и пророчество двадцатилетнего тогда Л. Лившица! Так же точно, спустя десятилетия, всматриваются исследователи уже его творчества в очертания дома и двора на ул. Чернышевского, 15, где Лев Яковлевич провел счастливую часть своей жизни. И так же точно дают услышать его неповторимую человеческую интонацию рецензии Л. Лившица на пожелтевших страницах газет из городского архива.
ЛИТЕРАТУРА
- Бахмет Т. «Праха мертві псевдоніми...»: Драма-хроніка 1949 року в двох діях з прологом та епілогом. В ролі Космополіта – В. С. Морський. [Електронний ресурс]: [стаття] / Бахмет Тетяна. – Режим доступу: http://h.ua/story/162271.
- Жаданов Л. «Гроза»// Красное знамя. 7. 04. 1946.
- Жаданов Л. О музыкальных детях и тугоухих взрослых// Красное знамя, 21. 11. 1945.
- Жаданов Л. О недостатках идеологической работы в Харьковском театральном институте / Л. Жаданов, Б. Милявский // Красное знамя, 1946. – 28 грудня.
- Жаданов Л. «Чужое дело»// Красное знамя. 17. 11. 1945.
- Жаданов Л. Чужой ребенок. Фельетон// Красное знамя, 29. 11. 1945.
- Жаданов Л. «Ярослав Мудрый» (пьеса И. Кочерги в харьковском театре имени Шевченко)// Красное знамя. 28. 09. 1946.
- Жаданов Л., Мілявський Б. Правда і поезія життя («Макар Діброва» О. Корнійчука в Харківському театрі імені Т.Г. Шевченка)// Радянське мистецтво, № 43 (190), 1. 12. 1948.
- Жаданов Л., Милявский Б. «Обыкновенный человек»// Красное знамя, 22. 12. 1946.
- Жаданов Л., Черкасский Я. Анна Свищева// Красное знамя, 13. 11. 1945.
- Заключение экспертной комиссии по театральным статьям Л. Лившица. Харьков, 27 мая 1950 г. // Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С.131-132.
- Заявление Л.Я. Лившица на имя министра государственной безопасности СССР В.С. Абакумова от 10 апреля 1951 г. // Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 1, Д. 364. – С. 1-6.
- Копия витягу з протоколу № 15 засідання бюро РК КП (б) У від 1 квітня 1949 р. // Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 333.
- Копия стенограммы заседания бюро Харьковского обкома КП (б) У от 30 ноября 1949 г. // Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 340.
- Лівшиц Л. З довір’ям до людини, з довір’ям до життя»// Соціалістична Харківщина, 19. 02. 1965.
- Лівшиць-Азаз Т.Л. Інтерв’ю від 19.03.12. Харків. – Архів автора.
- Милявский Б. Лева Лившиц – Л. Жаданов/ Б.Л. Милявский// О Леве Лившице. Воспоминания друзей. – Иерусалим: Филобиблон, 2007. – 267 с.
- Мілявський Б., Лівшиць Л. «Бесприданница»// Cоціалістична Харківщина, 05.06.1940.
- Мілявський Б., Лівшиць Л. «Прості серця»// Cоціалістична Харківщина, 11. 02. 1940.
- Мілявський Б., Лівшиць Л. Тут жив Маяковський// Cоціалістична Харківщина, 22 лютого 1940.
- Некролог. Лев Лівшиць// Соціалістична Харківщина, 02. 03. 1965.
- Обвинительное заключение по обвинению Лившица Льва Яковлевича// Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 230.
- Постановление об определении документов и других материалов, изъятых у обвиняемого Л.Я. Лившица// Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 14.
- Протокол допроса Л.Я. Лившица от 8 апреля 1950 г.// Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 20.
- Протокол допроса Л.Я. Лившица от 8 апреля 1950 г.// Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С. 23.
- Протокол допроса Я.А. Черкасского от 6 июля 1950 г.// Державний обласний архів Харківської області, Ф. Р6452, Оп. 2, Д. 363. – С.100.
- Ситник О.М. Інтерв’ю від 12.04.12. Харків. – Архів автора.
Приложение
Театральные рецензии Л. Лившица 1940 – 1965 гг.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. Ошибка інженера Кочина// Cоціалістична Харківщина, 1 февраля 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. «Прості серця»// Cоціалістична Харківщина, 11. 02. 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. Тут жив Маяковський// Cоціалістична Харківщина, 22 лютого 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. Недороблений спектакль// Cоціалістична Харківщина, 24. 03. 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. Зрілість актора// Cоціалістична Харківщина, 26. 03. 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. «Синочок»// Соціалістична Харківщина, 24. 04. 1940.
- Б. Мілявський, Л. Лівшиць. «Бесприданница»// Cоціалістична Харківщина, 05.06.1940.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. «Маскарад»// Ленінська зміна, 9.10. 1940.
- Стенограмма обсуждения спектакля «Евгения Гранде». 14.10.1940: [Рукопись]. – Хранится в музее Харьковского украинского драматического театра им. Т.Г. Шевченко.
- Великий путь. Материал для страницы организовали: Е. Гусакова, Б. Подольский, П. Возненко, Л. Жаданов, И. Плахтин// Красное знамя, 7. 11. 1945.
- Л. Жаданов, Я. Черкасский. Анна Свищева// Красное знамя, 13. 11. 1945.
- Л. Жаданов. «Чужое дело»// Красное знамя. 17. 11. 1945.
- Л. Жаданов. О музыкальных детях и тугоухих взрослых// Красное знамя, 21. 11. 1945.
- Л. Жаданов. Чужой ребенок. Фельетон// Красное знамя, 29. 11. 1945.
- Л. Жаданов. Мораль Пані Дульской// Красное знамя, 25. 02. 1946.
- Л. Жаданов. Безвкусица// Красное знамя, 5. 03. 1946.
- Л. Жаданов. «Гроза»// Красное знамя. 7. 04. 1946.
- Л. Жаданов. Начало пути// Красное знамя, 18. 04. 1946.
- Л. Жаданов. С новым счастьем!// Красное знамя, 8. 05. 1946.
- Л. Жаданов. Ученые нашего города. Большие горизонты// Красное знамя, 14. 05. 1946.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. На верном пути// Красное знамя, 6. 06. 1946.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. «Лисички»// Красное знамя, 27. 06. 1946.
- Л. Жаданов. «Ярослав Мудрый» (пьеса И. Кочерги в Харьковском театре имени Шевченко)// Красное знамя. 28. 09. 1946.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Збіднення ідейного змісту класичних творів// Радянське мистецтво, № 43 (81), 22. 10. 1946.
- Л. Жаданов. Свежий голос// Красное знамя, 16. 11. 1946.
- Л. Жаданов. Гастроли джазоркестра БССР// Красное знамя, 17. 11. 1946.
- Л. Жаданов. Концерты Д.Н. Журавлева// Красное знамя, 24. 11. 1946.
- А. Лубов, Л. Жаданов. Петровские ночи// Красное знамя, 19. 12. 1946.
- Л. Жаданов. Суд народов// Красное знамя, 22. 12. 1946.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. «Обыкновенный человек»// Красное знамя, 22. 12. 1946.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. О недостатках идеологической работы в Харьковском театральном институте// Красное знамя, 28. 12. 1946.
- Л. Жаданов. Большая победа театра// Красное знамя, 12. 01. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Хвилюючий образ вождя// Радянське мисте-цтво, 22. 01. 1947.
- Л. Жаданов, М. Черняков. За тех, кто в море// Правда Украины, 29. 01. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Секрет молодості// Радянське мистецтво, 19. 02. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Акторка героїчного плану// Радянське мистецтво, 5. 03. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. О прошлом – во имя будущего// Красное знамя, 30. 03. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. Спектакль без героев// Красное знамя, (?) апрель 1947.
- Л. Жаданов. «Хлеб насущный» в Московском театре драмы// Труд, 4. 04. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Мастера советского искусства. Софія Федорцева. – Харківський академічний український театр ім. Т.Шевченка, травень 1947.
- Л. Жаданов. Генерал Ватутин (спектакль о сталинском полководце)// Красное знамя, 6. 05. 1947.
- Л. Жаданов. Непреоборимая сила// Красное знамя, (?) август 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Мастера советского искусства. Ф.І. Радчук, заслужений артист УРСР. – Харківський академічний український театр ім. Т. Шевченка, серпень 1947.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Артист неповторної індивідуальності// Радянське мистецтво, 20. 08. 1947.
- Л. Жаданов. Данило Антонович// Радянське мистецтво, № 35 (125), 27. 10. 1947.
- Л. Жаданов, М. Черняков. Хорошие соседи// Правда Украины, 1. 10. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. Мастера советского искусства. «Л.А. Криницька. Г.Я. Козаченко. С.Г. Лор. В.І. Стеценко. І.Г. Гавришко. О.Т. Романенко. Г.І. Бабіївна» – Харківський академічний український театр ім. Т. Шевченка, жовтень 1947.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. Героическая действительность и бутафорская романтика// Литературная газета (г. Киев), 25. 12. 1947.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. «Глубокие корни». Спектакль в театре имени Шевченко// Красное знамя, 14. 02. 1948.
- Л. Жаданов, Б. Милявский. Спектакль о сталинском полководце// Труд, 22. 04. 1948.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Вас викликає Таймир// Соціалістична Харківщина, 22. 06. 1948.
- Л. Жаданов. Трудности преодоленные и непреодолимые// Красное знамя, 28. 06. 1948.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Літературна творчість і сценічне мистецтво// Радянське мистецтво, № 27, 7. 07. 1948.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Зустріч з комедією («Вас викликає Таймир» у Харківському театрі ім. Шевченка)// Радянське мистецтво, № 30 (172), 28. 07. 1948.
- Л. Жаданов, Б. Мілявський. Правда і поезія життя («Макар Діброва» О. Корнійчука в Харківському театрі імені Т.Г. Шевченка)// Радянське мистецтво, № 43 (190), 1. 12. 1948.
- Л. Лівшиць. Ні, не застарів Шіллер!// Соціалістична Харківщина, 11. 01. 1964.
- Л. Лівшиц. Здобутки і втрати// Соц. Харківщина, 17. 06. 1964.
- Л. Лівшиц. Людина дивиться в майбутнє// Соц. Харківщина, 30. 06. 1964.
- Л. Лівшиц. Боротьба ідей чи сцени побуту// Соц. Харківщина, 22. 07. 1964.
- Л. Лівшиц. З довір’ям до людини, з довір’ям до життя»// Соціалістична Харківщина, 19. 02. 1965.