Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Станислав Минаков



«БОГОВО — ДОРОГО, БЕСОВО — ДЁШЕВО».
СТИХОВЫЕ СЛОВА СТАРЦЕВ

Поразительное впечатление производят ритмически и рифмически организованные присказки, речения святых отцев, возлюбленных православным миром. Поразительное тем, что никаких «искусств» от них привычно не ждёшь. Что в этих стихах? Особое веселье словесного ума? Единственно возможная игра для монаха?

Быть может, эти реченья корнями подпитаны самой народной склонностью к «говорению стихами»? Из которых классическими образцами мы бы сочли такие поговорки, как «Страшен сон, но милостив Бог» (слабая рифма, да ведь фраза — стиховая!), а также «Тяжёл крест, да надо несть» или, и того пуще, «Без креста — нет венца!» (так писал оптинский преподобноисповедник Рафаил (Шейченко). Убийственно-самокритичное: «Жил монах Мних. Имел сто книг. И не знал, что в них». Или гениально-дерзновенное высказывание «Смирен пень, да что в нём». Один монастырский старец говорил о себе: «Я не учёный, а толчёный». А отец Павел Груздев приговаривал: «Кто без крестов, тот не Христов». И даже «сомнительный Фотий» в сочинении Н. Лескова «Несмертельный Голован» повторял присказку: «Я не чей, а Божий, обшит рабьей кожей, а живу под рогожей».

«Будем во аде, но сзади!» — любил повторять тоненьким голосом схиархимандрит Питирим, который, по свидетельству протоиерея Владимира Гамариса, после лагерей и ссылки приехал в Киев, где православные прятали его от гонителей в сарае известного профессора-офтальмолога Макухи.

В комнате святого праведного Иоанна Кронштадтского в Пюхтицком Успенском монастыре в Эстонии хранится скатерть, которую вышивала княгиня Елизавета Дмитриевна Шаховская (1844–1939). По её сторонам читаем речения, проходящие в прямом смысле красными нитями: «Бойся Всевышнего — не говори лишнего!», «Не всё сбывается, что нам желается», «Толк да лад — тут и клад».

Рассуждая не только о фольклорном, но и книжном истоке «стиховых слов» нашего священства, приведём пример присловья митрофорного протоиерея Всеволода Чаплина: «Человек — яко трава... Вот и все его права». В начале высказывания мы слышим усечённую цитату из Псалтири, целиком выглядящую так: «Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный, тако отцветет...» Обратим тут внимание на решительно современный, весьма смелый способ осваивания канонического текста: источник цитируется, давая известную подсветку, однако и переводя мысль в другое русло.

Но, может быть, в помощь нашим старцам было и «Моление Даниила Заточника», такие фразы из него, как «бысть язык мой трость книжника скорописца, и уветлива уста, аки речная быстрость», «да не восплачюся рыдая, аки Адам рая», «не имей собе двора близ царева двора и не дръжи села близ княжа села», «не зри внешняя моя, но возри внутренняя моя»...

Удивительным образом стиховые речения нашего священства и монашества высвечиваются в начале третьего тысячелетия от Р. Х., когда версификационное мастерство весьма выросло, а местами являет собой выдающиеся имена. Кроме того, современный стихосочинитель оказывается в широкой горизонтали: только на сайте Стихи.ру, именуемом сетевиками ласково-иронично-покровительственно «стихирой», зарегистрировано уже более 300 тыс. стихослагателей. Нас окружает море пищущих, в коем и мы сами являемся песчинками. Некоторые лица как о новом приёме говорят о верлибре, вольном метре, комбинировании стилистик или о минималистских формах (вплоть до однострочий). Однако, как выясняется (не о том ли и предупреждал Экклезиаст), что «всё уже было». Если внимательно вглядеться туда, куда мы до сих пор не глядели, то мы имеем шанс сильно удивиться — как собственному невежеству, так и новым открытиям, не исключено, что радостным.

1.

Начнём с самого известного и, конечно же, провиденциального примера.

В 1839 г. к старцу Илариону Троекуровскому обратился за духовным советом Александр Гренков (будущий знаменитый старец — преподобный Амвросий Оптинский), тогда искавший монашеской жизни. Отец Иларион сказал молодому человеку: «Иди в Оптину, и станешь опытным». Потом прибавил: «Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде, а в Оптиной пустыни старчество процветает». Беседа старца Илариона с А. М. Гренковым состоялась через 6 лет после блаженной кончины преп. Серафима Саровского, и духовная обстановка в Саровском монастыре в те времена действительно изменилась не в лучшую сторону.

Однажды в храме Христа Спасителя Патриарх Московский и всея Руси Алексий ІІ произнёс эту знаменитую поговорку «об опыте» в расширенной и изменённой редакции: «Если ты суров — ступай в Саров, если хочешь опыта — отправляйся в Оптину, а если ты упрям — езжай на Валаам!».

Ю. Зайцев, с которым мне довелось совершить в жизни множество путешествий, а в последние годы — сподобиться посетить с Божией помощью Оптину пустынь, Дивеево, Валаам, Почаев и другие святые места, добавил к этому: «...если печален — отправляйся в Почаев». Не удержусь и от своего варианта: «...а коль отчаян — иди в Почаев». Можно и соединить оба: «...а коль отчаян или печален — иди в Почаев». Вот так же, в фольклорной традиции, досочинялись безымянными веками многие изустные реченья.

А не от той ли фразы о. Илариона пошли знаменитые рифмовки о. Амвросия? Например, самая знаменитая, наиболее часто цитируемая:

Где просто,
там ангелов со сто,
а где мудрено,
там ни одного.


При понимании всего величия этого суждения, нельзя не признать конгениальным ему — смыслово и стилистически — и умную сентенцию нашего современника: «Пускай сложно, лишь бы не ложно».

А вот дивная реплика четырёхлетнего мальчика из Черкасс, Вани Слепынина, произнесённая задолго до появления «олбанского» интернет-сленга: «На свечке воск, а в голове моск!» Эта грандиозная мысль, глаголющая устами младенца, пожалуй, становится в ряд с известной народной мудростью — «На Бога надейся, а сам не плошай!».

Или у преп. Амвросия:

Кто уступает,
тот больше приобретает.


Или такая Амвросиева реплика, которая представляется и блестящей в версификационном смысле, и не очень уж простой в понимании (в части «бычьего обычая»):

Что реку
человеку-чудаку
или возглаголю
творящему свою волю? —
Так-то, брат, обычай-то
у нас бычий,
а ум-то телячий...


Хорошо, извините, «литературно», и такое высказывание старца:

Жить — не тужить,
никого не осуждать,
никому не досаждать,
и всем — моё почтение!


Здесь композиционная неожиданность четвёртой строки вызывает даже радость, улыбку. На самом-то деле, в столь лёгкой форме подаётся поведенческая формула невероятной духовной высоты. Однако попробуйте-ка исполнить её! Думается, личность, осуществившая этот посыл, сообщённый нам словно в улыбчивые усы, несомненно, обретёт ту благодать, которую мы на земле считаем святостью.

Продолжение батюшкиных присказок:

Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно,
тогда наше дело будет верно, а иначе будет скверно.


«Что тебе за дело, что про тебя говорят? — говорил о. Амвросий —
Если слушать чужие речи,
придётся взвалить осла на плечи
».

Засим батюшка рассказывал известную притчу про старика, мальчика и осла.

«Настанет лето, будем там и сям — достанется и уткам, и гусям», — говорил преп. Амвросий, имея в виду под утками шамординских сестёр-монахинь, а под гусями — братию Оптиной пустыни.

Кто-то сказал старцу Амвросию: «Вы, батюшка, очень просто говорите», на что преподобный улыбнулся: «Да я двадцать лет этой простоты у Бога просил».

Одной монахине, должно быть, из Шамордина, он говаривал, предостерегая от высокомерия (и тут нам трудно сдержать улыбку):

Смотри, Мелитона, держись тона:
возьмёшь высоко, будет нелегко,
возьмёшь низко, будет склизко;
а ты, Мелитона, держись среднего тона.


Хороши эти наставления: ненарочиты, веселы, запоминаются сходу, с ума нейдут. Хорошо бы нам ещё и научиться неукоснительно руководствоваться ими.

Послушай, сестра!
Не будь востра, не будь пестра!
А будь постоянна и смирна,
И будешь мирна!


О скуке:

Скука унынию внука, а лености дочь.
Чтобы прогнать её прочь,
в деле потрудись,
в молитве не ленись,
тогда и скука пройдёт, и усердие придёт.
А если к сему терпения и смирения прибавишь,
то от многих зол себя избавишь.


Вот совет преподобного о жизни духовной:

Не будь как докучливая муха, которая иногда без толку летает,
а иногда и кусает, и тем и другим надоедает;
а будь как мудрая пчела,
которая усердно своё дело начала
и к осени кончила медовые соты,
которые так хороши, как правильно изложенные ноты.


На вопрос одной женщины, где ей жить — в миру или монастыре, преп. Амвросий ответил:

Можно жить и в миру,
но не на юру,
а жить тихо.


И ещё про монастырскую жизнь: «Чтобы быть монашкой, надо терпения не воз, а целый обоз».

И на эту же тему:

Терпел Моисей,
терпел Елисей,
терпел Илия,
потерплю и я.


Когда батюшке говаривали, что, де, не дают ему покоя, он ответствовал:

Для нас тогда настанет покой,
когда запоют над нами «Со святыми упокой!»


У преподобного Нектария Оптинского, последнего из четырнадцати канонизированных преподобных оптинцев, была келия, выходившая дверью в церковь, в ней он прожил 20 лет, не разговаривая ни с кем из монахов: только ходил к старцу или духовнику и обратно. Сам он любил повторять, что для монаха есть только два выхода из келии — в храм да в могилу. На этом послушании он часто опаздывал в церковь и ходил с заспанными глазами. Братия жаловались на него старцу Амвросию, на что тот отвечал:

Подождите, Николка проспится, всем пригодится.

Николай — мирское имя преп. Нектария, коего моя дочь, Аня Минакова, назвала в детстве «старец-Нектарец». Ему принадлежат и удивительные слова, сказанные в начале 1920-х: «Передайте матери Блока, что её сын уже на небесах».

О преп. Иосифе (Литовкине), уроженце Старобельского уезда, тогда Харьковской губернии, братия вспоминала: «Жил при Оптиной пустыни древний старец-прозорливец, отец Пахомий-блаженный. Он очень любил о. Иосифа; и когда тот был ещё простым монахом, о. Пахомий всякий раз, с ним встретившись, непременно просил благословения.
— Отец Пахомий, да я не иеромонах, — улыбался отец Иосиф.
— Удивляюсь, — отвечал Пахомий. — Отец Иосиф всё равно, что отец Абросим».

Н. Ильичёва приводит высказывания оптинского монаха новейших времён, отца Трофима, который, по рассказам многих паломников, был по своему духовному устроению близок к оптинским старцам. Разговаривал с ними шутливыми, краткими изречениями, часто в рифму, как старцы Амвросий и Нектарий. Например, увидит паломника, курящего за оградой монастыря, и с улыбкой скажет:

Кто курит табачок,
не Христов тот мужичок.


А тем, кто мог вместить, говорил такое:

Согнись, как дуга,
и будь всем слуга.


Нельзя не вспомнить о трагической кончине о. Трофима: на Пасху 1993 г. сатанист зарубил троих монахов прямо посреди двора Свято-Введенского монастыря «Оптина пустынь». О. Трофим и о. Ферапонт были выходцами из сибирских деревень, а отец Василий, молодой человек, в миру был выпускником журналистского факультета МГУ, членом сборной страны по водному поло, автором духовных стихотворений, написанных в знакомой нам современной стилистике.

Словно подхватив через целый век «пиитическую» оптинскую традицию, ещё один из братьев Оптинской обители («отец Ф.») так наставлял искавших у него совета:

Смотри в себя,
и будет с тебя.


Здесь в рифмованную пару коротких строк сразу сведены и древнегреческое «Познай самого себя!» (с подтекстным продолжением «...и познаешь весь мир»), и Господне назидание о том, что мы не различаем в собственном оке бревно, а судим о соринке в глазу ближнего своего. «Будет с тебя» — то есть и этого знания уже очень много, во всяком случае, достаточно для спасения; не бери самонадеянно ноши больше. Не познав себя, как можешь судить кого-то? И в том фокус, что, познав себя, никого судить и не будешь.

Отчего человек бывает плох?
Оттого, что забывает, что над ним Бог.


Или вот, вполне ритмически организованно:

Не хвались, горох,
что ты лучше бобов:
размокнешь —
сам лопнешь.


Благое говорить — серебро рассыпать,
а благоразумное молчание — золото.


Нельзя не вспомнить и чистые афоризмы, которые сегодня мы могли бы назвать однострочными стихами: «Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет», или уже ставший знаменитым — «Кому Церковь не мать, тому и Бог — не Отец».

И совсем уж грандиозна — для грешников — спасительная мысль: «Праведных ведёт в царство Божие апостол Пётр, а грешных — Сама Царица Небесная».

В своей статье с симптоматичным для нас названием «Твори Благо, избегай Злаго»                           Я. Ушаков рассказал о прозорливом старце, архимандрите Павле (Груздеве), служившем в Толгском монастыре под Ярославлем, священником и монахом ставшем поздно, когда его годы уже перевалили за пятьдесят. Тридцать лет батюшка служил в селе. «И всё было у отца Павла просто, по-русски, — пишет автор. — Первым делом всех приходящих кормил, притом готовил преимущественно сам. За столом рассказывал разные истории, притчи, пел песни. Всё это перемежалось с поговорками, прибаутками. Говорил: “Хороший смех — не грех”. Язык у него был простой, но чрезвычайно образный, с характерным волжским говором. Да и как ещё могло быть, когда вся жизнь прошла с народом — лагеря, ссылки, тяжёлый труд, сельская жизнь. Сам на огороде, сам на ремонте храма, сам воды натаскать, сам туалеты вычистить. Кратко об отце Павле можно сказать, что был он настоящим русским человеком, русским священником. Ещё с дореволюционных времен сохранил и принёс он в наше время образ подлинного русского православия. И всей своей жизнью явил образ настоящего христианского служения и любви — любви к Богу, Церкви, церковной службе, молитве, любви к Русской земле и её святыням».

Отец Павел наставлял:

За всех молитеся —
по примеру Спасителя!


Или:

Не бойся сильного грозы,
а бойся слабого слезы...


Что означает, по-видимому, наставление не бояться попасть под чей-то гнев, а опасаться кого-то обидеть.

А учил православию и христианской любви старец просто, без лукавого мудрствования, притчами, жизненными рассказами. О рассказах и словах отца Павла один священник отозвался так: «Вот, кажется, всё такое простое, житейское — а всё приводит к Богу и молитве. Прибаутки какие-то, а хочется в Церковь».

Вообще о склонности наших преподобных отцов к рифморечению собраны многочисленные свидетельства. Они повторяются и распространяются паломниками. Сегодня широко известны строки, оставленные нам иеромонахом Серафимом Вырицким, который в годы борьбы с фашизмом так пророчествовал о судьбах Отечества: «Пройдёт гроза над Русскою землёю. Народу русскому Господь грехи простит, и Крест Святой Божественной красою на Божьих храмах снова заблестит. Открыты будут вновь обители повсюду, и вера в Бога всех соединит, и колокольный звон всю нашу Русь Святую от сна греховного к спасенью пробудит. Утихнут грозные невзгоды, своих врагов Россия победит, и имя Русского Великого Народа, как гром, по всей вселенной прогремит!».

Преподобный Серафим повторил тысячедневный молитвенный подвиг стояния на камне своего соименника, в честь коего и был наречён, всероссийского батюшки Серафима Саровского, чудотворца, который, кстати, и сам порой высказывался стихами:

Других учить легко,
как камни с колокольни бросать;
...самим исполнить тяжело,
как камни на колокольню таскать.


Бесхитростно построено это высказывание: размеры параллельных строк не соблюдены; не назовёшь, с точки зрения версификационной, это и краесогласием, однако афоризм запоминается сразу и прочно, эти оппозиции, «легко-тяжело», «бросать-таскать», действуют безотказно.

А святитель Мелетий Харьковский наставлял иноков: «В радости — не возносись, в горести — не унывай. Как подвижник Христов — на всё будь готов».


2.

К угоднику Божию Илариону Троекуровскому золотой духовной ниточкой привязана и такая история. Когда некий инок Иоанн прибыл к келии уже «снискавшего подвижнические лавры» Илариона, тот, провидев Духом Святым, смиренно сказал: «Не Иоанн мне, а я Иоанну должен служить...» С этими словами старец Иларион послал Иоанну стакан чая, чтобы тот напился. Здесь видится некий символ, связанный со строем монашеской жизни, но об этом — чуть ниже.

Речь идёт о монахах, подвизавшихся в Лебедянском уезде Тамбовской губернии (ныне — Липецкая область) и ставших впоследствии местночтимыми святыми — преподобных Иларионе Троекуровском и Иоанне Сезеновском.

Эта местность была и родиной преп. Силуана Афонского, коему в детстве было Господом явлено свидетельство о двух его знаменитых духовных предшественниках.

Было ему и откровение во время молитвенного борения: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся».

Не удивительно, что именно от преп. Силуана Афонского уже в середине ХХ века о. Софроний (Сахаров) воспринял такое речение:

Стой на грани отчаяния,
а когда нету сил,
то отойди и сядь, выпей чашку чая.


Словно щёлканье молитвенных чёток «ча – ча» здесь звучит в необычной рифме «отчаяния – чая».

Эта фраза тоже знаменита в монашеской среде, поскольку чай играет особую роль в иноческой жизни. Отвлекшись «на чай», вспомним, что проникновенно о чаепитии в скиту на Валааме написал Борис Зайцев в известном очерке «Валаам». Однако отметим и поразительную деталь, что в некоторых валаамских скитах чай не благословлялся — по строгости воздержания. Она особо поражает, если вникнуть в смысл, суть и значение чая и чаепития в монашеском бытии.

Невозможно миновать свидетельство книги М. Янсона «Валаамские старцы» (Берлин, 1938) о схиигумене Феодоре (Феодуле Пошехове, из крестьян Ярославской губернии), родившемся в 1863 г. и почившем 5/18 февраля 1937 г., 22 года проведшем в одиночестве, в пустыньке на Порфирьевском острове Валаамского архипелага и точно предсказавшем дату своей кончины.

«...Спустя некоторое время о. Феодору опять стало хуже, но он всё-таки старался бывать в монастыре каждый понедельник. Эти его посещения прекратились в середине ноября. Обеспокоенные этим обстоятельством, мы с о. Иеронимом, монастырским доктором, поехали на лодке к о. Феодору вновь 17 декабря. Старец встретил нас с живейшей радостью, но сильно изменившимся. “Это уж Сам Бог послал вас”, — сказал он.

Оказалось, что этой ночью он очнулся лежащим на полу своей келии и долго не в состоянии был подняться и что-либо сделать. С большим трудом удалось ему поставить самовар и согреться горячим чаем. По совету доктора старец решил немедленно ехать в монастырь. Но, со свойственными ему любовью и редким радушием, пожелал угостить нас чаем в последний раз в своей пустыньке.

Это было незабываемое чаепитие: о. Феодор с радостью говорил о своей близкой смерти и о предстоящей встрече с дорогими ему отцами и братьями. Целых два часа длилась эта прощальная беседа, после чего, помолившись Господу Богу в доме и в часовенке преп. Серафима, что на его островке, мы двинулись в последний для о. Феодора путь на лодке по монастырским заливам. Ехали в глубоком сосредоточенном молчании, и казалось нам, что о. Феодор прощается со всеми столь глубоко любимыми им местами. Приехав в монастырь, он прошёл прямо в больницу, где и водворился в ожидании смертного часа...»

Через два месяца, 17 февраля, в присутствии посетившего его о. игумена Харитона, на слова настоятеля, сказанные схимонаху о. Николаю, находившемуся близ умиравшего, что о. Феодор, может быть, ещё поправится, последний твёрдо и решительно сказал, что он

не поправится,
а через сутки отправится.


Так и случилось.

3.

Отец Геннадий (Давыдов) из села Покровка Белгородской области, отошедший к Богу в 1987 г. схиархимандритом Григорием, в ответ на неискреннее, «автоматическое» покаяние говаривал:

Бог простит
и прихворостит!


Занимательный глагол придумал о. Геннадий! Прихворостит — это значит «поддаст хворостиной»? Или «добавит хворосту» в костёр, на котором ты горишь? Или здесь речь о хворости — болезни, которую посылают свыше в наказание за грехи?

Об одном мнимом больном старец провидчески сказал:

Никакой у него не рак,
а дурак.


Нельзя не заметить, что во многих пиитических реченьях старцев, при серьёзном разговоре о жизни, смерти, Боге, присутствует особый, живейший юмор — как свечение радости бытия.

Как видим, нередка в улыбчивых «стиховых словах» назидательная, просвещающая и напутствующая нота.

Валаамский игумен Назарий (Кондратьев), начинавший подвижнический путь в Саровской обители и почивший там же 23 февраля/8 марта 1809 года (между прочим, один из духовных наставников преподобного Серафима Саровского), назидал братии:

О себе рассуждать,
себя осуждать...


И продолжал фразу «прозою»: «то есть свои дела, слова и помышления, совлецыся своея воли, яко срамныя одежды».

Он же утверждал:

Смирение — ограждение,
терпение — подтверждение,
любовь —
покров,
а где любовь, тамо Бог...


С 1830 г., когда самый известный впоследствии Валаамский игумен о. Дамаскин уже третий год жил в пустыне, настоятелем Валаамского монастыря на смену скончавшемуся 22 января игумену Ионафану избрали о. Варлаама. Уже потом, будучи в Оптиной пустыни, куда его отправили, низведя из игуменов по вердикту святителя Игнатия (Брянчанинова), о. Варлаам на вопрос, как спастись от бесовских страхований, ответствовал:

«От бесов и в келии не уйдёшь,
коли не тем путём пойдёшь...


Впрочем, пути спасения различны: один спасается сице, ты же, по слову святого Исаака, общим путём входи на восхождение духовного пира».

4.

А вот и слова самого о. Дамаскина, 40 лет пробывшего настоятелем Валаамской обители и почившего в 1881 г.:

Бога любите,
от мира бегите,
в келье сидите.
Келья всему добру научит,
И седяй в ней Бога ради,
никогда не соскучит!


Первая часть назидания, скорее всего, восходит к давнейшему, чуть ли не из древних пустыней к нам пришедшему: «Всех люби, от всех беги».

И такое было у него присловье:

Кто к миру пристрастится,
тот с пустынею распростится.


Об игумене Дамаскине через четырнадцать лет после его кончины писателю Ивану Шмелёву один валаамский инок сказал: «Хорошо умел проповеди говорить... как святой стих высказывал. Начнёт так напевно, заслушаешься... Я в уме держу стиховые его слова, сладостные...»

Не смеем игнорировать эти бесхитростные (а следовательно, верные) ключевые критерии: «как святой стих», «напевно», «сладостные». Это и есть признаки, по которым определяется то, что — всегда и именно — нужно душе. Очень хорош и точен оборот «стиховые слова», позаимствованный нами для подзаголовка.

Ознакомимся с совсем уж развёрнутым полотном — из простых, вроде бы безыскусных проповедей о. игумена Дамаскина.

Итак, братия, — мира бегите,
Бога любите,
с советом живите,
своей воли не творите!
Молвы и рассеянности себя удаляйте,
в пустыню водворяйтесь!
Кто Бога и пустыню любит, —
того и Бог полюбит...
А кто к миру пристрастился,
тот и с пустынею простится,
да и Бог тогда от него удалится!
И останется человек, яко ветроград не ограждённый,
на расхищение птицам и зверям;
да и сам будешь для других ловушкой.
Он всегда празднословием своим всякого готов занимать
и молитву к Богу от нас отнимать;
Ему скучно о спасении души говорить,
не любит он постом и поклонами тело своё утруждать,
да не хочет и молитву творить,
а всячески старается время всуе провождать;
он в том и находит себе утеху,
как бы наделать людям побольше смеху...


Творческое многоглаголание заканчивается естественным самоуничижением, коему душеполезно поучиться всем нам:

Много сегодня я, братия, грешный говорил,
и сам ничтоже пред Господом благо сотворил;
горе мне грешному и сущу,
благих дел неимущу,
глаголющу, а не творящу.
Учай другага — себе не учиши, —
увы, увы! душе моя, горе тебе!


Здесь мы видим технический версификационный недочёт: пара «себя удаляйте — водворяйтесь» не является удачной рифмовкой даже в стилистике этих сочинений, где предшествуют точные, полнозвучные «любите — бегите — живите — творите», а ниже следуют «любит — полюбит», «занимать — отнимать», «говорить — творить». Редакторский въедливый глаз сразу заметит, что недостаток легко устраним, поскольку «себя удаляйте» вполне заменимо на адекватное «удаляйтесь». Думается, что этот изъян связан либо с характером сочинения — импровизационно-изустным, либо первоначальный текст подвергнут искажению в чужих пересказах.

5.

Приведём примеры несколько иного, не устного, а, скорее, письменного жанра, хотя и здесь слышны мотивы «говорительные», тоже отчасти напоминающие стих-раешник.

Речь идёт о допросе 1926 г. в Сердоболе (Сортавала) впоследствии насильно выселенных с острова валаамских монахов, не пожелавших переходить на новый календарь. Текст повествования игумена Филимона приведём по изданию Почаевского Братства («Скорбный юбилейный листок. 1926–1936 гг.», Владимирово, Словакия, 1937), где он дан прозой, однако в нём явна поэтическая, особым образом выстроенная основа, которую можно воспроизвести так:

Со слезами на глазах монахи
нечто новое открыли им,
и допросчики сидели в страхе
перед тем ответом роковым;
из апостольских соборных правил
валаамцы прочитали вслух
то, что грешный мир теперь оставил —
стал к церковной дисциплине глух!


Дальше текст в статье приведен разорванными цитатами, но ритмически организованные фразы выдают признаки стихосложения. «Ваш отец игумен с нами, знайте, и наместник наш усердный друг!..»; «С остальными справится игумен, разошлёт их всюду по скитам...»

Протоиерей храма св. Николая на острове Талабск (Залит) на Псковском озере Николай Алексеевич Гурьянов (1909–2002), о котором говорили: «Любовью Христовой уязвлен преподобне», в 82-летнем возрасте высказывался, по свидетельству священника Алексия Лихачёва, такими стихами:

Прошёл мой век, как день вчерашний,
Как миг промчалась жизнь моя,
И двери смерти, страшно тяжки,
Уж недалёко от меня.


Или:

Вы простите, вы простите,
Род и ближний человек.
Меня, грешника, помяните:
Отхожу от вас...


И потом добавлял, хитро улыбаясь, в ответ на наши мысли:

пока не навек.

Талабский старец также говорил: «Не будет Царя, не будет России! Осознать должна Россия, что без Бога — ни до порога, без Царя — как без отца». Видим, как зарифмованный и ритмически организованный афоризм здесь является продолжением обычного высказывания.

Стилистика этих текстов, конечно, напоминает нам стихотворцев ХІХ в., как бы «пушкинский стиль». Как видим, «общесветское» влияние, обратная связь с миром в «стиховых словах» монахов тоже имели место. Не забудем и об ответе святителя Филарета Московского (Дроздова) Александру Пушкину на известное стихотворение «Дар напрасный, дар случайный...». Текст святителя — по понятной причине — в том же самом размере, что и пушкинский: «Не напрасный, не случайный...».

6.

Архимандрит Тихон (Агриков) в известной книге «У Троицы окрылённые. Воспоминания» в главе «Ещё одна звёздочка. Иеромонах Киприан (Козьма Емельянович Стороженко) (1872–1953)», рассказывая о жизни этого подвижника, приводит его рифменные речения, также порой сопровождавшиеся пояснениями.

Старец Киприан в Лавру, «под спасительный кров Сергия Преподобного», пришёл примерно в 1948–1949 г. В свете рассматриваемого нами предмета интересно рассказать, как, встречая одну старушку, у которой много было семейных скорбей, он говорил ей: «Мать, умудряйся и пред всеми смиряйся... И в этом получишь себе благодать и утешение». Молодым и неопытным в духовной жизни старец обычно говорил так: «Как хочешь живи, спасайся, но своему разуму не доверяйся». Или употреблял такую присловицу: «Что хочешь делай, а по своей воле не будешь белой». Учёным или студентам Духовной академии он сказывал такие, например, слова: «Если хочешь, дружок ты мой, убедиться, надо прежде смириться, а потом и покориться».

Часто приступали к отцу Киприану целой стайкой юные и резвые девушки, зная, что он что-нибудь скажет им остроумное, смешное, — пишет архимандрит Тихон, — а он вдруг сделается совсем-совсем строгий и тихонечко внушительно скажет: «Розы всегда растут в шипах, а добродетель — в скорбях. Идите охотно тернистым путём, он приведёт вас к вечной радости. Храните целомудрие, уста заключённые, сердце неуязвлённое».

Старец Киприан охотникам поболтать обычно говорил: «А вы, мои други, всех любите и всех бегите. Хорошо быть вместе, но лучше — с Богом. Хороший разговор — серебро, а молчание — золото, пустой же разговор — зловонная пыль, которая разъедает глаза».

«Жить в монастыре без смирения — одно мучение. В миру терпения нужно воз, а в монастыре — целый обоз», — говорил старец, а одной почтенной инокине, надоевшей ему своими суетными делами и всякими мирскими хлопотами, сказал, «вскипев»: «Живём-живём да всё тужим, и никому толком не служим: ни Богу, ни людям, ни своей душе,— а избрали путь-то какой?».

Одну монахиню наставлял: «Если хочешь жить легко и быть к Богу близко, держи сердце высоко, а голову — низко». Этим он призывал свою собеседницу к истинному смирению, чтобы она не гордилась своими благодатными переживаниями, не высказывала их другим, а хранила бы их глубоко в своём сердце. А другой подобной собеседнице, которая приехала из какого-то пустынного места, старец сказал: «Живёшь-то ты в пустыне, а дела-то у тебя пустые. Живи смирнее и для всех будешь милее; ищи душе прибыли и не желай другим гибели».

«Не сбывай с рук постылого: отберёт Бог и милого», — такими словами старец напоминал настоятельнице, что и в плохом человеке живёт душа-жемчужина. Одной особе, которая была чрезвычайно изысканно разряжена, отец Киприан внушительно сказал: «О, матушка, одеты-то мы хорошо бываем, да каково сердце сохраняем?»

Не оставим без внимания и его вроде бы простое, но и грустно-глубокое напоминание о бренности бытия и необходимости постоянных усилий: «Поделай, поделай, пока есть день белай...».

7.

Архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Кирилл (Павлов), наш современник, даёт нам такие образцы стиховых речений:

Держи голову низко, а душу к Богу близко.
В делах вертись, а с людьми мирись.
Как спастись? Сердце смиряй, а себя укоряй.
Монах спит, а грех бдит.
Не будешь человекоугодником, станешь богоугодником.
Если не слышишь чужие стоны, не помогут ни посты, ни поклоны.
Людям важна внешность, а Богу — правдивость и честность.
Кто Богу молится, тот не опозорится.
Не смейся чужой нужде, не заплачешь о своей беде.
Тот, кто других укоряет, о своих грехах забывает.
Человек смиренный — алмаз бесценный.
Чистое сердце, словно криница, — всем пригодится.
Кого мир обманул? Кто к нему привязался. А кого Бог спас? Кто на Него полагался.
Хочешь спасаться — умей смиряться.
Помни: хороши пост и бдение, но лучше всего — смирение.
Гордый, как поздний ужин, — никому не нужен.
Не пренебрегай ни одним человеком, хорош он или плох, и твои дела управит Бог.


Высказывания легендарного старца Кирилла записал монах Симеон Афонский в период жизни в Лавре. Полагают, что о. Кирилл облек свои наставления в образ крылатых летучих пословиц или же советов для того, чтобы не отягощать духовных чад. Кто-то вспомнит в этой связи наставления Христа, оформленные в виде притч и пословиц.

Так, непрямым путём, краткие апофтегмы (поучения) приходят к русским людям от русского же человека, фронтовика, через Святую Гору Афон.


8.

Заметно, что стихотворные сочинения старцев вообще-то написаны (а чаще и скорее — изречены) по преимуществу свободным разговорным размером (между прочим, очень созвучным с исканиями некоторых замечательных стихотворцев, нам современных, думается, почти физиологически ощущающих ритмико-интонационную усталость русского стиха за последние двести лет), подвижно идущим за фразой, как правило, без жёстких стопных регламентаций. В этих сочинениях преобладают повторы, глагольные и однокоренные рифмы (не исключая изредка и сложносоставных), современными стихотворцами понимающиеся как примитивные.

Но мы помним слова преподобного Амвросия Оптинского (1812–1891): «Господь почивает в простых сердцах. Где нет простоты, там одна пустота».

Эта же формула дана старцем в вышеприведенном виде: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено — там ни одного». Заметим, что в сей присказке представлены две рифмы: достаточно изощрённая «просто — со сто» и скудная «мудрено — ни одного». И та и другая укоренены в фольклорной традиции. Фольклорность, примитив — характерная черта поэтической традиции старцев, вне зависимости от их происхождения и образованности. Преп. Амвросий, к примеру, закончил духовную семинарию, а о. Дамаскин был выходцем из простой крестьянской семьи, не получившим никакого образования.

Существует идиотическая фраза «Я человек простой и говорю стихами...». Есть ощущение, что к рассматриваемому нами случаю её можно приложить в полной мере, всерьёз, без какой-либо иронии и боязни промахнуться.

Нередкой чертой иноческого стихосочинительства является использование рифмованного текста в качестве фрагмента более пространного высказывания, словно цитаты в общем объёме мысли. Посему действительно создаётся впечатление цитирования, и невозможно судить о подлинном авторстве. Ясно, что таким стилистическим выделением говоривший подчёркивал особую роль именно этой, ритмо-рифмически организованной мысли.

Положительно, лепкому слову Св. Отцы наши придавали стихотворную форму, подражая в этом Господу Иисусу Христу: та молитва, которую мы знаем как «Отче наш», в своей арамейской основе была преподана Спасителем в стихах, что установлено с достаточной достоверностью.

И очевидно: проблема авторства для старцев не имела никакого значения. «Самовыражение», то есть желание выразить «самого себя» (что это вообще значит?), осуществления с эдаким «подвыподвертом» «лица необщего выражения» — в творчестве старцев напрочь отсутствовало. До нас свидетели просто донесли фразы подвижников, записав услышанное из первых уст.

Отдавая предпочтение сентенциям, афористичным констатациям из «мира мудрых мыслей», старцы всё же сочиняли по-детски, в радость, не заботясь о «качестве рифмы», не ставя украшательских, прельщающих, извините за выражение, «художественных» задач. Понятно, что в смысле точности краесогласия, фонетического совпадения, более качественной (и «неинтересной») рифмы, чем рифмовка слова самого с собой, конечно, не бывает. Однако обычно задача «светской» рифмовки не только в создании звукосмысленно законченных фраз, не в простом ауканье, а в выходе в новые смысловые пространства. Потому нередки у поэтов устремления за эхом рифмы, и отсюда — их же множественные свидетельства о том, что автор никогда не знает, чем закончится начатое в работе стихотворение. «Поэта далеко заводит речь...» (М. Цветаева). У старцев же, как видим, такой проблемы, да и задачи, нет. Однако присутствует несомненный момент заговаривания, умножения звукосмысла, словно разматывания клубка или циклического вращения колодцевого ворота.

Не тот славен,
кого мир славит,
но тот, кого Бог прославит,—


говорил святитель Тихон Задонский.

9.

О прозорливости донецкого старца Зосимы (Сокура), почившего в 2002 г., ходили легенды. Сам же он однажды высказался об этом с присущей ему самоиронией: «Я не прозо́рлив, а прожо̜́рлив!» Схимонахине Евфросинии, некогда раздумывавшей, поступать ли в педучилище или проситься в обитель, батюшка Зосима с порога сказал: «Да тебе учиться, как мне жениться!».

«Ну и что тебя так “достаёт” и “заводит” в этой простоте? — спросил меня 17-летний сын. — Монахи ведь были люди — сплошь малограмотные, за редкими исключеньями. Неоткуда было взяться особому изыску в их стихах».

Что сказать на это «племени младому, незнакомому», по младоглупости почитающему ум, совокупность неких знаний, «образованщину» — первее сердца? Что я и сам примерно так думал в его годы? С той лишь разницей, что в безбожное время мы и имён наших подвижников не знали и, живя, например, в Белгороде, в нескольких десятках километров от села Покровка, и слыхом не слыхивали об отце Геннадии. И об о. Иосифе (Головатюке), нашем родненьком современнике, подвизавшемся и целительствовавшем в украинском селе Малая Иловица да опочившем в 1970 г. А ведь кому надо было, те знали, знали. Сегодня этого земного ангела почитают как преподобного Амфилохия Почаевского, исцеляясь уже от его мощей, сохраняемых в пещере на Почаевской горе.

Ясно, просто, но и безыскусно говорит о необходимой мере духовной жизни наш современник, протоиерей Вячеслав Диордица из Макеевки, имевший знакомство с нашими святыми — Кукшей Одесским и Амфилохием Почаевским:

Чтобы была победа!
С утра — до обеда.
С обеда — до утра.
И так многие, многие, многие года!


«Богово — дорого, бесово — дёшево», — гласит поговорка, которую мы тоже положим в наш кузовок. И что сказать нынче о светской поэзии, которая отошла, отпала в своё время от духовной, подобно тому, как отпали от благодати первочеловеки Адам и Ева? Для чего же было Божие попущение? Чтоб мы убедились в тупиковости своевольного выбора? Велика же разрешительная любовь Господа к нам, самодельцам! Но изощрение без оснований — вот крайний предел, к которому пришло современное искусство. В дерзновенной попытке безсущностной вязью заполнить зияющую бездну богоотсутствия, если не сказать богооставленности (барокко, ампир, рококо, модерн и теперь новый тип узора — постмодерн — не вектор ли этого бегства от Бога, то есть движения в никуда?), не очевидно ли явное возрастание духовной энтропии, тщание пустоту подменить имитацией наличия?

Это всё более характерно сегодня не только для стихотворчества, но и для искусства в целом (в имени которого невырываемо «зашито» слово «искус»), и больше — для всей жизни современной цивилизации, которую и следует пожалеть, да трудно простить. Упивание собственными миазмами, когда в центр мироздания помещается лишь убогое эго, — вот новая форма «вдохновения», которую предложили нам «художники» ХХ и ХХІ веков. Зададимся вопросом: не является ли усложнение языка искусства новой, многократно повторяющейся гордой, а потому и тщетной, наказуемой попыткой построить Вавилонскую башню — внутри нас самих?

Противоположный изощрению полюс, а именно иной, любвеобильный взгляд на мир и являют нам «стиховые слова старцев», где отсутствует прикрывающее «украшательство», а явлены простота и высота любви, каковые оплодотворяют всё и каковые нам, почти безнадёжно замаранным цивилизационной грязью, и не снились.

Харьков, 2003–2011; Белгород, 2015–2016