Владимир Каденко
Тредиаковский идет в Париж
* * *
Над пропастью спелые ягоды.
Не дотянуться – сорвусь.
О сладкие губы твои!
Упасть и не думать!
Кончается жизнь,
И смятенье проходит.
А я неотрывно смотрю на тебя,
На спелые ягоды,
На трепетных птиц,
Что парят подо мною.
декабрь 2014 г.
Тредиаковский идет в Париж
* * *
Над пропастью спелые ягоды.
Не дотянуться – сорвусь.
О сладкие губы твои!
Упасть и не думать!
Кончается жизнь,
И смятенье проходит.
А я неотрывно смотрю на тебя,
На спелые ягоды,
На трепетных птиц,
Что парят подо мною.
декабрь 2014 г.
Тредиаковский идет в Париж
Михаилу Кукулевичу
Брел поэт по арденнским увалам,
Проходил по фламандским лугам,
По валлонским болотам шагал он,
В пикардийских полях пробегал.
Птичий гомон то громкий, то слабый,
Шум деревьев, живая трава
Превращались в шальные силлабы
И легко составлялись в слова.
И достав грифелёк из котомки,
Он писал торопливой рукой…
Вечерело. Сгущались потемки.
По лесам разливался покой.
Над закатной полоскою узкой
Первых звезд разожглись угольки. –
Он жалел, что в словесности русской
Не сыскать ни единой строки.
Но какие-то тонкие нити
Протянулись к нему в тишине –
Рифма дрогнула: «жити» – «тужити» –
И поэт улыбнулся во сне.
Он дремал на цветочной опушке,
Свято веря в прекрасный обман.
Рядом спал неродившийся Пушкин.
Путь кремнистый блестел сквозь туман.
10 декабря 2014 года
Брел поэт по арденнским увалам,
Проходил по фламандским лугам,
По валлонским болотам шагал он,
В пикардийских полях пробегал.
Птичий гомон то громкий, то слабый,
Шум деревьев, живая трава
Превращались в шальные силлабы
И легко составлялись в слова.
И достав грифелёк из котомки,
Он писал торопливой рукой…
Вечерело. Сгущались потемки.
По лесам разливался покой.
Над закатной полоскою узкой
Первых звезд разожглись угольки. –
Он жалел, что в словесности русской
Не сыскать ни единой строки.
Но какие-то тонкие нити
Протянулись к нему в тишине –
Рифма дрогнула: «жити» – «тужити» –
И поэт улыбнулся во сне.
Он дремал на цветочной опушке,
Свято веря в прекрасный обман.
Рядом спал неродившийся Пушкин.
Путь кремнистый блестел сквозь туман.
10 декабря 2014 года
* * *
Всю пустую дорогу забрызгала липкая кровь,
Горький дым в опустелых полях застывает. И снова
Я расспрашивать стану
про судьбу, про любовь, про любовь
То звезду, то ромашку, то чуткого зверя лесного.
Не печальтесь, родные, конечно и это пройдет:
Изумрудной травою закроет, затянет воронки.
Скоро вешние аисты пустятся в перелет,
Выпуская из клювов
отрывистые похоронки.
Над недвижным Донцом в декабре розовеют снега…
Мы по здешним дубравам
с тобою бродили когда-то…
Дождь осколки бросает,
свинец рассыпает пурга,
На крестах деревянных
уже проявляются даты.
23 декабря 2014 г.
Горький дым в опустелых полях застывает. И снова
Я расспрашивать стану
про судьбу, про любовь, про любовь
То звезду, то ромашку, то чуткого зверя лесного.
Не печальтесь, родные, конечно и это пройдет:
Изумрудной травою закроет, затянет воронки.
Скоро вешние аисты пустятся в перелет,
Выпуская из клювов
отрывистые похоронки.
Над недвижным Донцом в декабре розовеют снега…
Мы по здешним дубравам
с тобою бродили когда-то…
Дождь осколки бросает,
свинец рассыпает пурга,
На крестах деревянных
уже проявляются даты.
23 декабря 2014 г.
В ночь перед Рождеством
В густой зиме, на склоне лет,
Где память ёлкою исколота,
Еще хранит вечерний свет
Тобой оставленная комната.
Простая песенка плетет
Пустых забав цветное кружево,
Но прошлое уже не в счет –
Нам не до праздничного ужина.
Незыблем лед капризных рек,
И звезды зимние лукаво так
Глядят на нас который век
И ждут, когда начнется паводок.
декабрь 2014 г.
Сегодня, 24 декабря 2014 года, в день рождения Майи Марковны Потаповой, Лида напомнила мне стихотворение, которое когда-то по молодости я записал в альбом М.М. Боже, как давно все это было, и как мы были счастливы тогда. И почти все были живы.
А я об этом почти забыл. Жаль, что хорошее забывается.
Когда-то я узнал о Вас «из книг»
(«Экслибрис» на изысканной латыни);
И в тот же час – вернее, в тот же миг –
Открылся выход из моей пустыни.
Немало лет и весен пронеслось
Над Киевом, Синаем и над Меккой.
Но что бы ни случилось, ни стряслось,
Отчизну я зову библиотекой.
Здесь мудрость слов, здесь дружбы благодать
Переплелись с надеждой и любовью.
Необщих мыслей общая тетрадь
С тех пор всегда лежит у изголовья.
Что б я ни пел, и что бы ни сказал –
Чужбина мне моя страна немая.
Ведь жизнь свою я навсегда связал
С незыблемой империею «Майя».
Где память ёлкою исколота,
Еще хранит вечерний свет
Тобой оставленная комната.
Простая песенка плетет
Пустых забав цветное кружево,
Но прошлое уже не в счет –
Нам не до праздничного ужина.
Незыблем лед капризных рек,
И звезды зимние лукаво так
Глядят на нас который век
И ждут, когда начнется паводок.
декабрь 2014 г.
Сегодня, 24 декабря 2014 года, в день рождения Майи Марковны Потаповой, Лида напомнила мне стихотворение, которое когда-то по молодости я записал в альбом М.М. Боже, как давно все это было, и как мы были счастливы тогда. И почти все были живы.
А я об этом почти забыл. Жаль, что хорошее забывается.
Когда-то я узнал о Вас «из книг»
(«Экслибрис» на изысканной латыни);
И в тот же час – вернее, в тот же миг –
Открылся выход из моей пустыни.
Немало лет и весен пронеслось
Над Киевом, Синаем и над Меккой.
Но что бы ни случилось, ни стряслось,
Отчизну я зову библиотекой.
Здесь мудрость слов, здесь дружбы благодать
Переплелись с надеждой и любовью.
Необщих мыслей общая тетрадь
С тех пор всегда лежит у изголовья.
Что б я ни пел, и что бы ни сказал –
Чужбина мне моя страна немая.
Ведь жизнь свою я навсегда связал
С незыблемой империею «Майя».
Сонет
Покуда шла Столетняя война,
Я горевал над маленькою Жанной;
Ее огнем, любовью этой странной
Вся жизнь моя была обожжена…
Потом Джульетта сделалась желанной –
Толпой невежд всегда окружена,
Наложница, любовница, жена –
Прекрасная и в смерти окаянной.
Брела чума в лохмотьях нищеты,
А где-то рядом полнились движеньем
Карарский мрамор, влажные холсты…
Мы рукоплещем взлетам и паденьям,
Но лишь теперь, когда мне снишься ты,
Я назову эпоху Возрожденьем.
27 февраля 2015 г.
Я горевал над маленькою Жанной;
Ее огнем, любовью этой странной
Вся жизнь моя была обожжена…
Потом Джульетта сделалась желанной –
Толпой невежд всегда окружена,
Наложница, любовница, жена –
Прекрасная и в смерти окаянной.
Брела чума в лохмотьях нищеты,
А где-то рядом полнились движеньем
Карарский мрамор, влажные холсты…
Мы рукоплещем взлетам и паденьям,
Но лишь теперь, когда мне снишься ты,
Я назову эпоху Возрожденьем.
27 февраля 2015 г.
* * *
Воскресный день. Мне делать нечего.
Гляжу сквозь темные очки –
В траве бесчинствуют кузнечики,
Гремят сверчки.
Сюда не долетают грохоты
Атак, снарядов, поездов,
И даже шмель в заботе крохотной
К внезапной смерти не готов.
И вся природа-бесприданница,
Простор цветочный теребя,
К тебе одной листвою тянется,
Но не касается тебя.
май 2015
Гляжу сквозь темные очки –
В траве бесчинствуют кузнечики,
Гремят сверчки.
Сюда не долетают грохоты
Атак, снарядов, поездов,
И даже шмель в заботе крохотной
К внезапной смерти не готов.
И вся природа-бесприданница,
Простор цветочный теребя,
К тебе одной листвою тянется,
Но не касается тебя.
май 2015
* * *
Светлане Петровской
Что за ветер опять нас встречает
У порога, на школьном дворе?
Время холодом день отмечает,
Тишиной на звонки отвечает –
Даже август и тот в серебре.
Задержись, неприметный товарищ,
Не спеши, оглянись, закури!
Всё пройдет. Ты ошибки исправишь,
И приятелям письма отправишь…
И замрешь у знакомой двери.
Да простятся нам глупые строки –
Мы за лень отвечаем сполна.
Полыхает пожар на востоке,
И уроки, уроки, уроки
Каждый час задает нам война.
24 августа 2015 г.
Что за ветер опять нас встречает
У порога, на школьном дворе?
Время холодом день отмечает,
Тишиной на звонки отвечает –
Даже август и тот в серебре.
Задержись, неприметный товарищ,
Не спеши, оглянись, закури!
Всё пройдет. Ты ошибки исправишь,
И приятелям письма отправишь…
И замрешь у знакомой двери.
Да простятся нам глупые строки –
Мы за лень отвечаем сполна.
Полыхает пожар на востоке,
И уроки, уроки, уроки
Каждый час задает нам война.
24 августа 2015 г.
* * *
Сочится свет сквозь палевые сосны
Задумчивый, высокий, ледяной,
Над речкой, над дорогой двухполосной,
Над кладбищем, над рощей, надо мной.
Поскрипывают дачные стропила
Под тяжестью погодных перемен…
Так незаметно осень проступила
И на траве, и на морщинах стен.
Вот у воды, от неба темносиней
Уже ложится, холодом звеня,
Еще не снег, но белоснежный иней
В исходе жизни, на исходе дня.
17 сентября 2015 г.
Задумчивый, высокий, ледяной,
Над речкой, над дорогой двухполосной,
Над кладбищем, над рощей, надо мной.
Поскрипывают дачные стропила
Под тяжестью погодных перемен…
Так незаметно осень проступила
И на траве, и на морщинах стен.
Вот у воды, от неба темносиней
Уже ложится, холодом звеня,
Еще не снег, но белоснежный иней
В исходе жизни, на исходе дня.
17 сентября 2015 г.
Песенка о нежданной вражде
В море ночном замирают валы,
Меркнут светила в тумане,
Но среди мглы
Ладят стволы
Форты враждебной Тамани.
Прежние дни под фанерной звездой –
Общая горькая убыль.
Сжившись с бедой,
Спит над водой
Прифронтовой Мариуполь.
Память без устали крутит кино.
Что там с тобою – не знаю…
Впрочем, давно
Мне все равно,
Кто тебя греет, родная…
Это непросто – легко умереть,
Опыт годами измерить…
Можно гореть,
Можно стареть,
Можно любить, но не верить.
ноябрь 2015
Меркнут светила в тумане,
Но среди мглы
Ладят стволы
Форты враждебной Тамани.
Прежние дни под фанерной звездой –
Общая горькая убыль.
Сжившись с бедой,
Спит над водой
Прифронтовой Мариуполь.
Память без устали крутит кино.
Что там с тобою – не знаю…
Впрочем, давно
Мне все равно,
Кто тебя греет, родная…
Это непросто – легко умереть,
Опыт годами измерить…
Можно гореть,
Можно стареть,
Можно любить, но не верить.
ноябрь 2015
Сонет в ноябре
Любимая, есть раны, от которых
Больное сердце оградить нельзя…
Становятся несносными друзья
С их тайнами в безбрежных разговорах.
По ледяному берегу скользя,
Я жгу себя в обманах и раздорах,
В руках дрожит случайных строчек ворох,
В болото упирается стезя.
Но, вопреки житейским перепадам,
Я неотвязной смерти не зову
И дни свои не называю адом,
Пора снегов прекрасна наяву.
Покуда дети с их любовью рядом,
Я все еще надеюсь и живу.
ноябрь 2015
Больное сердце оградить нельзя…
Становятся несносными друзья
С их тайнами в безбрежных разговорах.
По ледяному берегу скользя,
Я жгу себя в обманах и раздорах,
В руках дрожит случайных строчек ворох,
В болото упирается стезя.
Но, вопреки житейским перепадам,
Я неотвязной смерти не зову
И дни свои не называю адом,
Пора снегов прекрасна наяву.
Покуда дети с их любовью рядом,
Я все еще надеюсь и живу.
ноябрь 2015
Украинские переводы из Ивана Жданова
Хтось подививсь. І дерево застигло,
Бджола в самій собі перелетіла
Крізь квітку-сон, й натрапивши на себе,
Камінчик хруснув десь під черевиком.
І тиша знов знайшла свою самотність.
Кора надрізана, та крові ні краплини,
І яблуко, що надкусили, – ціле.
В лісах крислатих опадає листя
На денце ока, снігу на поталу,
Де день і ніч зима, зима, зима.
Тамують кригу крильця комашині,
В рум’яному ранеті крижанім,
Немов насіння чорний Шлях Чумацький.
Довкола нього крутиться оскома,
І разом з мурашиним відчуттям
Зрива кільце закопчене з зіниць.
І погляд-вир засмоктує мурашку,
В снігу цупкому бідолашна гине,
До сонця прагне, сонця вже немає.
Й мене нема. Над горизонтом слова
Зійдуть дерева і заклякнуть сиві,
Я вже не зможу наздогнати їх.
Там тиша знов знайшла свою самотність,
А тут ще грає в піжмурки з собою
Той, хто не в змозі погляд повернути,
Хто дереву в пітьмі не дав зотліти,
Іуди кров відчувши на собі.
20 ноября 2014 г.
Бджола в самій собі перелетіла
Крізь квітку-сон, й натрапивши на себе,
Камінчик хруснув десь під черевиком.
І тиша знов знайшла свою самотність.
Кора надрізана, та крові ні краплини,
І яблуко, що надкусили, – ціле.
В лісах крислатих опадає листя
На денце ока, снігу на поталу,
Де день і ніч зима, зима, зима.
Тамують кригу крильця комашині,
В рум’яному ранеті крижанім,
Немов насіння чорний Шлях Чумацький.
Довкола нього крутиться оскома,
І разом з мурашиним відчуттям
Зрива кільце закопчене з зіниць.
І погляд-вир засмоктує мурашку,
В снігу цупкому бідолашна гине,
До сонця прагне, сонця вже немає.
Й мене нема. Над горизонтом слова
Зійдуть дерева і заклякнуть сиві,
Я вже не зможу наздогнати їх.
Там тиша знов знайшла свою самотність,
А тут ще грає в піжмурки з собою
Той, хто не в змозі погляд повернути,
Хто дереву в пітьмі не дав зотліти,
Іуди кров відчувши на собі.
20 ноября 2014 г.
* * *
Стоїш одна – перед тобою ліс,
Шумлять листки нащадками чекання.
Тут перший крок звучить, немов останній,
Ти слухаєш, а дихати несила,
Не дихаєш – шукаєш рівноваги,
Так чують вітер трави, хмари, роки.
Лице дощу, заплакане в той день,
Коли він падав, нині проясніло –
Його очима дивишся на віти.
Заходиш в куб, всередині дзеркальний,
Де ніч птахів звучить в його об’ємі,
І давній сніг іще лоскоче губи.
Як смертний зойк, що вийшов із пітьми,
Наосліп ще, та все ж таки родинно,
Слух відсторонений ховається в пилинці.
Так само й серце зважує свій гук.
Шумлять листки нащадками чекання.
Тут перший крок звучить, немов останній,
Ти слухаєш, а дихати несила,
Не дихаєш – шукаєш рівноваги,
Так чують вітер трави, хмари, роки.
Лице дощу, заплакане в той день,
Коли він падав, нині проясніло –
Його очима дивишся на віти.
Заходиш в куб, всередині дзеркальний,
Де ніч птахів звучить в його об’ємі,
І давній сніг іще лоскоче губи.
Як смертний зойк, що вийшов із пітьми,
Наосліп ще, та все ж таки родинно,
Слух відсторонений ховається в пилинці.
Так само й серце зважує свій гук.
* * *
Лютневі холоди трясуть посохлі вежі
Минулої весни, притихлої трави,
І стовбури беріз хриплять в скляній пожежі,
На повінь крижану кладуть холодні шви.
Лютневі холоди беруть суху билину,
Лишаючи на склі малюнки льодяні:
Від білого орла лише одну пір’їну,
А замість звірини – лиш хутро на вікні.
Що нам робити тут, в країні сподівання,
Де марноти нема, де вічність та гілля?
Ми дивимось крізь нас, вдихаючи кохання,
Годуємо з руки тваринки немовля.
Ми входимо в життя, де непорушні води,
Висвітлюємо світ стеблинами вогнів,
Там зорі, мов струмки небесної свободи,
Там в синю кригу б’є дощу голодний гнів.
В той час, коли слова розкутої розмови –
Лиш привід для розмов, коли вчимо ми сніг
Падінню з висоти, і осягаєм мови
Конвалій та джмелів, коли буття навік
Наповнює цю мить тужливою струною
І нікуди піти – і нас беруть в полон
Лютневі холоди, що нам робить з тобою
В безмежності лісів, готових впасти в сон?
Минулої весни, притихлої трави,
І стовбури беріз хриплять в скляній пожежі,
На повінь крижану кладуть холодні шви.
Лютневі холоди беруть суху билину,
Лишаючи на склі малюнки льодяні:
Від білого орла лише одну пір’їну,
А замість звірини – лиш хутро на вікні.
Що нам робити тут, в країні сподівання,
Де марноти нема, де вічність та гілля?
Ми дивимось крізь нас, вдихаючи кохання,
Годуємо з руки тваринки немовля.
Ми входимо в життя, де непорушні води,
Висвітлюємо світ стеблинами вогнів,
Там зорі, мов струмки небесної свободи,
Там в синю кригу б’є дощу голодний гнів.
В той час, коли слова розкутої розмови –
Лиш привід для розмов, коли вчимо ми сніг
Падінню з висоти, і осягаєм мови
Конвалій та джмелів, коли буття навік
Наповнює цю мить тужливою струною
І нікуди піти – і нас беруть в полон
Лютневі холоди, що нам робить з тобою
В безмежності лісів, готових впасти в сон?