Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Аркадий Суров

Слово

***

Таврическая степь, унылое херсонье,
И - спрятанный в степях, и - полуостровной,
Непобеждённый штаб, по-воински бессонный,
Имперский гарнизон, любимый город мой!
Таврическая степь - камыш, фарватер, косы.
Мы - живы от реки, мы - степью крещены.
Земля и небеса, солдаты и матросы,
Пенька и полотно империи нужны.
Таврическая степь, ударь меня ветрами,
И летом обожги, и заморозь зимой.
И только ты и я, и только Бог над нами,
И - корабли в степи, и чайка за кормой.


Слово из-за предела (Т. Г. Шевченко)

Когда я умру, отнесите меня на курган,
Там степи и ветер, там степь, Украина и ветер.
А если появится суслик какой, тарбаган,
Так мало ли сусликов водится в суетном свете.
Когда я умру, те, которые были враги,
Пускай отплывают рекою в гробах некрасивых.
Я их не увижу, оттуда не видно ни зги –
Ни новых пророков, ни старых буржуев спесивых.
Когда я умру, разорвите кандальную цепь,
Ту цепь, что сковала враньём ваши чистые души,
И будет вам счастье, и будет вам воля и хлеб,
И лягут по-новому линии ваших судеб.
Ваш братоубийственный и злоблестящий вертеп
Я, выглянув сусликом в степь,
Уже не обнаружу.


***
Это бессмысленно и беспощадно, Карл!
Это Укразия - восточные степи, снег.
Вот человек, не какой-нибудь, бл@дь, кентавр,
А настоящий, мать его, человек!
Вот он бредёт по пустоши, вот он спит,
Вот его посетила мысль - глаза искрят,
Вот его штурмуют туберкулёз и спид,
Обычный пацанчик, сколько таких ребят,
Ну, а вот он взлететь пытается - надпись "Аэропорт",
И его поднимает в воздух англоязычный чёрт!

Слово
I
Перстень на среднем пальце правой руки...
Бежать на закат, идти на закат, ползти,
Считать километры, годы , считать шаги,
От ста пятнадцати к двухсот двадцати пяти.
Прости меня, мама,
И ты, мой Господь, прости.
II
Бог приходил и сказал мне, что он один,
Что есть восход и есть, конечно, закат,
Что можешь себя воспитывать до седин,
Но, всё равно, останешься виноват,
Что есть много мыслей, туманностей и картин,
Но он - один, совершенно один, мой брат.
III
Облака, брат, уходят с запада на восток,
Ветер вслед им гонит сухой песок.
А мне бы - воды болотной один глоток,
Мне б земляники дикой маленький туесок.
Кто-то залез в мою голову и оттуда стучит в висок,
Будет тебе, мол, и белка, будет тебе и свисток.
IV
А ни белки, а ни свистка, лишь на воде круги,
Да перстень на среднем пальце правой руки.

***
На такси и маршрутках, в троллейбусах, да и в трамваях,
Через ветер вечерний, пробивая его головой,
По нетвёрдой земле осторожно, но крепко ступая,
Завернувшись в себя, алкоголики едут домой.
На привычный пейзаж, с догоревшим окурком заката,
Опускаются мысли, горчащие, как зверобой,
Как бессмертник, горчащие. Жизнь, как всегда виновата –
Она слишком длинна. Алкоголики едут домой.
Впереди остановка, знакомая тропочка к дому,
Впереди - ничего, впереди только вечный покой.
(Постелите мне степь, занавесьте мне окна балконом).
Впрочем, вечный покой - до утра.
Алкоголики едут домой.

Анахарсис
Мои братья, в навозе и саже, в коросте и цыпках,
Ваши чёрные губы промолвили имя моё,
Значит, вместе нам быть на земле этой суетно-зыбкой,
И один у нас общий котёл, и седло, и копьё,
И одно у нас небо - то чёрное, то голубое.
Так за небо и степь, за нездешнюю морду коня,
За сандалии, да за накидку с весёлым подбоем
Вы когда-нибудь, братья лихие, убьёте меня.

Девять дней
Я живу сегодняшним днём, я всё время пьяный,
Мне уже не хватает то воздуха, то воды...
...Там девчонка явится, ты меня слышишь, мама,
Так ты встреть её, покажи ей свои сады.
Посади её в поле, пускай она не горюет,
Пусть над нею плывут облака, и птицы плывут,
Поцелуй её своим слепым поцелуем.
А зовут её Викой, мама. Викой зовут.

Боцман
           Вадиму Луцюку
I
И когда я стою на мостике,
Задан курс, матрос на штурвале,
Мы проходим сороковые,
Ветер крепкий, идём бакштаг,
И скрипят мозги и обшивка,
И на треть опустела фляга,
И погасла верная трубка,
То без боцмана мне - никак!
Он орёт:" Мандалаи, на реи!",
Он кричит:" Шевелись, Канальи!",
У него распахнутый ворот,
И по-моему, он бухой.
Я смотрю на него и верю –
Мы минуем шторма и туманы,
Мы пройдём и скалы, и мели –
(Чёрт возьми, я отчаянно верю!) –
Мы вернёмся в наш порт! Домой!
II
Я не помню, как мы выходили из порта,
Помню только, как трюмы грузили водой.
А теперь, горизонта и неба - до чёрта,
Парус полон, и мы под счастливой звездой!
Моя жизнь уместилась от борта до борта,
На душе, как на палубе, доски чисты.
Я не помню, как мы выходили из порта,
Да и что там, в портах - только пьяные морды,
Ну их на хрен, эти порты!
III
Боль утихает, уходит с пеной, как мыло,
Остаётся горелой пустошью за спиной,
Забывается всё (но я видел, как боцмана смыло
Тяжёлой, как камень, девятой чёрной волной).
Тонкая ниточка, горящая между нами,
Ослабела и перестала совсем звучать.
Но, я знаю, он выплыл (тёплый остров) и болтает в воде ногами,
Да никому не велел говорить, и я остаюсь молчать.
IV
Если ты потерялся во времени и пространстве,
Можешь не париться, Бог тебя не оставит.
Не стоит, конечно, усердствовать в хулиганстве,
А то Он тебе забот и проблем прибавит.
В общем - не жалуйся, не греши и являй себя граду и миру,
И думай, как плохо там одному - твоему усталому командиру.