Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Марат ГАЛИМОВ


Марат Галимов (1965) — родился в Златоусте Челябинской области. Окончил финансовый университет при правительстве РФ (тогда ВЗФЭИ). Работает в районной газете "Рабочий Надыма" завотделом журналистики. Печатался в журналах "Северяне", "Ямальский меридиан". Лауреат всероссийских журналистских конкурсов "Патриот России 2014", "СМИротворец 2014". В "Урале" печатается впервые.


Угонщик


Мишка промывал в керосине детали разобранного двигателя. Вообще-то он свою работу любил, но в небо его тянуло гораздо сильнее, чем к железкам, отходящим от нагара в большом тазу. Вытащил деталь, протёр её тряпкой и начал зачищать мелкой шкуркой пятнышки окислов на металле. Проходящий мимо Семенько подбодрил:
— Шибче, салага, шкуркой шевели, медленно работаешь!
— Да ладно, давно ли асом стал, водитель кукурузника! — не удержался слесарь. — Подумаешь, Водопьянов нашёлся!
Настроение было безнадёжно испорчено. Блин, тоже мне космонавт-сеятель, на такой машинке любой дурак сможет. Семенько, как будто его мысли услышал, на ходу добавил:
— Сам дурак, летать научись сначала!
— Да я лучше тебя смогу. Небось на одни двойки в училище учился, взлёт-посадка — дело несложное!
— А ты попробуй, шустряк! — сказал Семенько.
— А вот и попробую, — проворчал Мишка. Он с детства мечтал о небе, грезил им. В то время когда одноклассники хотели стать инженерами, товароведами или секретарями горкома партии, он мечтал летать.
Как прочитал "Повесть о настоящем человеке", так и не расставался с мечтой о синеве, скорости и бездонном небе. И чтобы земля была далеко внизу. Поэтому, выйдя за ворота "ремеслухи", не пошёл, как все, в автомастерские транспортного предприятия, а обивал пороги местного лётного отряда, пока над ним не сжалились и не оформили мотористом. Потом даже в техники перевели — своё дело Мишка знал хорошо. Аэродром, конечно, не ахти, реактивных самолётов не водится. Даже вообще самолётов не водится — правильней назвать их гидросамолётами. Да и аэродрома как такового нет, техника садится на воду, в акваторию реки. Аэродром гражданский, и все "гидрачи" — кукурузники, "почтари" между цивилизацией и удалёнными посёлками. По-другому туда добраться нет никакой возможности.
Разговоры о дорогах хоть и шли с высоких трибун, но всем было понятно, что случиться это может не раньше, чем социализм победит во всём мире. Поэтому небольшой, но мобильный лётный отряд, базировавшийся на затерянном в тундре речном аэродроме, был для отдаленных промысловых и оленеводческих посёлков единственной возможностью связаться с большой землёй.
Семенько запустил двигатель, затем, сделав все необходимые манипуляции, начал медленно разгоняться по водной глади. Оторвал самолёт от парящей утренним туманом воды, и тот, роняя капли с поплавков шасси, стал набирать высоту. Мишка смотрел на него с нескрываемой завистью. Он утрами мысленно взлетал с каждым самолётом и потом, когда винтокрылая птица скрывалась за горизонтом, с недоумением оглядывался вокруг: "Как я здесь оказался?"
Начали подходить остальные лётчики отряда, приветствовали Мишку — кто по-дружески, кто снисходительно:
— Мазута, шевели поршнями!
— Привет, Мишка, как девки кардаполовские, не заморозили?
— Когда с нами полетишь, Миня?
— Скоро уже, ещё вас научу "бочки" крутить! — жизнерадостно ответил Миша.
— Ну-ну, поживём — увидим!
Проводив глазами всех летунов, Мишка опять занялся своими железками. На работе его ценили — парень хоть и недавно из училища, но руки росли из нужного места. Сегодня надо было закончить пораньше, договорились с пацанами пойти на дискотеку в "швейку" — так они называли швейное училище. Там девчонок было много, а вот ребят всегда не хватало. И главное, там училась Танька Глазистова, которая Мишку интересовала самым непосредственным образом. А чтобы поспеть к началу, надо натаскать воды матери, та собиралась стираться. Да еще забор починить, больше некому, жил Мишка без отца. Как говорила про него мать: "Этот алкаш, наверное, сдох давно от своей водки проклятущей, ни алиментов от него, ни помощи". Поэтому надо было спешить, до Таньки и так было много охотников, особенно Серёга из автосервиса, тот ухлёстывал за ней при каждом удобном случае.
По-быстрому управившись с домашними делами, натянул недавно купленные, ещё не обмятые, настоящие американские джинсы (три месяца откладывал деньги) и помчался в сторону швейного училища. Сбросились с парнями на обязательный перед дискотекой "портвешок", который тут же и засадили за углом, перекурили и двинули к входу. Дежурная мастерица недоверчиво повела носом, но всё-таки пропустила компанию: ухажёры-то нужны, а эти свои, поселковые, не забалуют лишнего.
После дискотеки шли большой компанией, ещё никто не определился — кому кого провожать. Серёга всю дорогу рассказывал про автосервис, где работал. Какие "шишки" у него ремонтируются, сколько можно закалымить. Заливал, конечно, немного, но девчонки прислушивались с интересом. Мишке тоже хотелось привлечь к себе внимание, и он ни с того ни сего ляпнул, что скоро будет летать. Все начали иронизировать, но что самое обидное, Танька насмешливо спросила:
— На метле, что ли? Или ты к ней мотор присобачил?
Чем вызвала взрыв хохота. Мишка чуть не заплакал от обиды, получив удар ниже пояса с неожиданной стороны. Провожать Таньку пошёл, конечно, Серёга. Мишка, придя домой, сразу лёг спать, но уснуть не мог. Долго ворочался, и так же ворочалась обида внутри него. Забылся уже под утро, когда начало светать.
Когда прозвенел будильник, встал, без аппетита проглотил бутерброд, запивая его чаем, и побежал на работу на полчаса раньше. Открыв свою "биндежку", Мишка переоделся, уныло попинал разобранный двигатель и вышел на берег Усть-Югана.
От воды шёл утренний туман, молочный, как пар над кастрюлей, с той лишь разницей, что он был неподвижен. Увидев, что на "Аннушке" Семенько не закрыта кабина, удивился: обычно пунктуальный лётчик и более мелкие вещи не забывал сделать, а тут самолёт оставил открытым, без замка! Мишка залез в кабину, поёрзал на пилотском сиденье, покрутил штурвал. "И-и-э-эх, видела бы меня сейчас Танюха! Подумаешь, слесарюга, тачки блатным ремонтирует, нашла друга! Вот бы сейчас над "швейкой" пролететь и помахать Таньке крылышками". Миша представил себе эту картину и зажмурился от удовольствия. Видя всё это перед собой, он выскочил из кабины, отбросил трос, который держал водные шасси "кукурузника" у берега, и вернулся к штурвалу.
Повернул тумблер наполнения топливных баков, прошприцевал качками двигатель на холостом ходу, проверил магнето. Все эти хитрости он уже знал, наблюдал неоднократно. А иногда лётчики, зная, что Мишка — парень толковый, если самим лень или некогда, доверяли ему подготовку к взлёту.
Повернул стартёр, крутанул несколько раз, включил сцепление, покачал сектором газа. Движок плавно заработал на малых. Выждав время, Мишка добавил ему оборотов, повернул винт в реверс и плавно вывел самолёт из стояночного плота. Развернул машину вдоль русла, отключил реверс и медленно пошёл вдоль акватории, мягко разрезая молочный туман, поднимающийся от воды.
Пилот задал взлётный режим, выпустил закрылки, взял штурвал на себя до упора, вышел на редан — теперь руль от себя, скорость начала увеличиваться. Мишка опять плавно поднял штурвал, и самолёт оторвался от поверхности реки. У парня от упоения чуть сердце из груди не выскочило, он что-то заорал, не помня себя, так, что слёзы восторга брызнули из глаз. Вот она, его мечта, всё сбылось, он летит!
Городок внизу выглядит совсем не таким, каким привык его видеть на земле. Ха-ха-ха, вон Семенько удивлённо задирает голову, видя свой самолёт летящим над городом — Мишка ещё находится на малой высоте, и номер пока читается. Ну что, мазута штатская, видал, как летать надо! Направив самолёт к центру городка, снизился над училищем и дал большой круг. Крылышками помахать не решился, для этого требовалось делать рискованные манёвры штурвалом, в безопасности которых "ас" был не совсем уверен.
Затем резко набрал высоту, напугавшись собственной смелости и от полноты чувств заорал дурным голосом какую-то залихватскую песню. Эх, жаль, никто не видит! Городок, который Мишке казался довольно большим, сверху выглядел как игрушечный строительный конструктор. Был у Мишки такой, отец подарил ещё до того, как ушёл от них с матерью. Мишка собирал из него дома, застраивая свой угол в комнате, делал широкие проспекты и улицы, лепил из пластилина памятники с протянутой вдаль рукой.
Поднявшись выше, он повернул в сторону тундры и летел над безбрежными, бескрайними просторами. Трудно сказать, что такое тундра — суша или море, больше похожа на гигантское блюдце с водой, где местами насыпано жёлтым или зелёным песочком да иногда чахлыми лесами. Но вода, везде проглядывает вода, как будто говоря: рано радуетесь, это не суша, это временно отданная в пользование территория, пользуйтесь пока, берите нефть и газ, скоро всё это придётся вернуть океану! И на самом горизонте громадина восходящего солнца — здравствуй, Земля, повернись ко мне этим боком, я тебя обогрею!
А внизу творилось что-то невообразимое. Командир отряда рвал и метал, сначала взялся за сторожа, чуть не хватая его за грудки:
— Какого хрена ты смотрел, опять небось шары залил с вечера и дрых?! — потрясал он руками перед его лицом.
— Да ты что, Василич, ни в одном глазу! Мишка же часто приходит пораньше, я почём знать мог, что он такое удумал, — обиженно разводил руками сторож.
— А как он в самолёт попал? — уже к Семенько. — У вас что, как в колхозном коровнике, ни замков, ни хрена — заходи кто хошь, лети куда хошь. Вы меня под суд подвести решили? Или под инфаркт? Диспетчер, связались с бортом? Что этот недоумок говорит? Срочно сажайте его, пока на Центральном не знают! Я ещё разберусь, кто ему штурвал давал, — и в бессильной ярости он показал здоровенный кулак в сторону лётчиков.
— Иван Васильевич, не отвечает он. Может быть, связью пользоваться не умеет, как он ещё взлетел, не пойму?
— Да вот взлетел, как видите, ещё и пируэты заворачивает, сучий потрох! Так и до пенсии не дотянешь, выкинут с волчьим билетом. Какой там выкинут, посадят к едрене фене!
На приборной панели иногда загоралась лампочка, назначенья которой Мишка не знал. Но она через некоторое время гасла, да и в поведении крылатой машины ничего не менялось, ни до, ни после её мигания, и он перестал обращать на неё внимание. А вот уровень топлива сильно упал, и надолго ли хватит остатков, "ас" не знал. Вместе с этим пришло понимание, что он натворил нечто большее, чем просто мелкое хулиганство, и от этих мыслей в животе заворочался колючий ёжик. Это ведь не велик у школяра отобрать прокатиться!
И тут Мишку пронзила ещё одна ужасная мысль: как взлетать — он знал, а вот как садиться? Ведь эта процедура имела какие-то свои особенности, которых он не знал. Улетучилась вся его эйфория, Мишка моментально покрылся холодным потом. Он повернул к городу — спасение там. Если и не смогут подсказать, то хотя бы у реки там широкое русло, не на болота же садиться!
Пока он осваивал полёты над тундрой, "шило", как говорится, давно вырвалось из мешка, и волна дошла уже до области. А тут "кукурузник" начал кружить над городом, в котором двадцать тысяч населения, районная нефтебаза да ещё недалеко накопительная газовая станция — в случае чего скандал мог получиться уже всесоюзного масштаба! Если учесть, что газ идёт по трубопроводу за границу, то и вообще страшно подумать.
На земле никто не мог понять, что собирается делать горе-пилот. Рация не отвечала, а по манёврам было трудно понять его логику. Самолёт то приближался к реке, не снижая скорости, пролетал некоторое время вдоль акватории и снова набирал высоту, чтобы опять делать круги над городом. Областное руководство уже связалось с военным округом, и с ближайшего аэродрома взлетел истребитель на перехват "террориста". Когда ситуация перейдёт в разряд критических и возникнет опасность жертв и разрушений, "кукурузник" придётся сбить в безопасном месте, если, конечно, получится. До подлёта настоящего аса оставалось двадцать три минуты, и все думали, что это Мишкин последний отсчёт.
Когда тот в очередной раз делал свой променад вдоль реки, Семенько озарила догадка, и он побежал по берегу, размахивая руками, чтобы привлечь внимание летевшего. Затем присел, сделал круг рукой, изображая табло измерения скорости, и показал обратное вращательное движение, обеими руками как бы толкая штурвал от себя. Лётчики из отряда, когда "кукурузник" снова набрал высоту, окружили Семенько: "Ты чего за пантомимы крутишь, лишенец?"
— Да вы что, не поняли? Он не знает, как садиться. Взлететь взлетел, а как сесть, не знает, вот и нарезает круги. Пытается сесть, а скорость сбавить ума не хватает, он же не летал, так, понаслышке поднялся-то!
То, что заклятые друзья поняли друг друга, все убедились через пять минут. На реку Мишка заходил уже с меньшей, чем обычно, но недостаточно маленькой для посадки скоростью. Пилоту не хватило опыта оценить это правильно, и он начал опасное снижение над речной гладью. Глиссада была слишком крута для посадки, да Мишка ко всему вдобавок не выпустил закрылки.
Самолёт резко клюнул носом, поплавки шасси с треском отломились, и судно на большой скорости начало бороздить воду, вздымая буруны и уходя под воду, пока не скрылось полностью. Через несколько секунд чуть дальше точки погружения вынырнула Мишкина голова. Увидев, что творится на берегу, он быстрыми саженками направился к противоположному. И это было верное решение.
В тот же момент, оставив после себя на ярко-голубом летнем небе огромную петлю реактивного следа, сверхзвуковой истребитель ушёл в том же направлении, откуда прилетел. Командир отряда, багровый от ярости, топтал на берегу свою фуражку:
— Убью, сопляк, утопил машину, чтоб тебе пусто было, идиот малолетний, без ножа зарезал, плыви сюда, всё равно никуда не денешься! — дальше уже пошло непереводимое и непередаваемое. Минут через пять он обессилел и сел на землю там, где стоял.

Мишку сначала увезли в местный отдел КГБ, несколько дней допрашивали и проверяли. Когда выяснилось, что здесь хулиганство в чистом виде, перекрестились, убедившись, что погоны и звёздочки не полетят, и передали "террориста" милиции. Следствие тоже было недолгим — всё ясно, вот хулиган, вот чистосердечное признание и раскаяние, вот характеристики из школы и училища, вот рыдающая мать-одиночка и вихрастая безотцовщина на скамье подсудимых. Учитывая все эти положительные факторы, суд дал Мишке наказание ниже нижнего предела — два года колонии-поселения.
Но для него это было крушением всех надежд. Какие уж тут надежды — прославился на всю область, самолёт утопил (его потом восстановили, на "кукурузниках" ведь электроники не было, всё чинилось с помощью кувалды и какой-то матери), судимость схлопотал — о чём мечтать теперь?
Однако кроме захватывающих воспоминаний о полёте, который часто снился ему, у Мишки от всей этой истории случился ещё один немаловажный плюс. Если не считать лёгких подколов, Мишкин авторитет среди сверстников поднялся до небес. А что самое приятное, Танюха стала смотреть на него с большим интересом. Так что до Мишкиного отъезда на поселение они встречались и каждый день целовались в подъезде, а раз и до "этого самого" чуть не дошло, мать невовремя пришла с работы. Прощаясь перед дорогой, Таня обещала ждать, но, конечно, не дождалась, через полгода вышла замуж за Серёгу и его тоже проводила, только в армию.

А Мишка и на поселении работал по профессии, хороший слесарь нигде не пропадёт. Чинил насосы в котельной, машины офицерам, а также всё то, что работает при внутреннем сгорании топлива, под паром, пневматикой, электричеством. В общем, с хорошей головой и руками всегда и пайка хорошая, и уважение сидельцев, если сильно "косячить" не будешь. Но небо снилось каждый день. Не так часто Танька или просто девчонки — а небо постоянно. Один раз, ковыряясь в моторе командира части, во время перекура, когда заказчик подошёл проверить состояние дел с его "шестёркой", Мишка упомянул о своей мечте. Иван Александрович, майор предпенсионного возраста, выслушав его историю (которую, впрочем, и так знал из личного дела), посоветовал:
— А ты, Мишаня, напиши космонавтам, может, кто откликнется на твою беду!
— Кому?
— Ну, хоть и Симеонову, он постоянно участвует во всякой деятельности, мужик активный, вдруг поможет? Попробуй, чем чёрт не шутит?
Эта мысль запала Мишке в голову. Он долго продумывал текст письма, советовался с более грамотными сидельцами (тут были люди и с высшим образованием, даже с литературным опытом попадались, не зря говорят — от тюрьмы и от сумы не зарекайся). И в конце концов с помощью братьев по отсидке он написал письмо летчику-космонавту Алексею Симеонову. После отправки сильно загрустил, сразу потеряв надежду на положительную реакцию — кто он, а кто я! И вот, когда уже забыл об этом, пришло письмо в важном конверте, с такими серьёзными печатями, что его сразу вызвал к себе "кум" и долго допытывался в чём дело? Хотя знал ведь, наверняка прочитал!
После всех задушевных бесед Мишка прибежал к себе в барак и, затаив дыхание, вскрыл конверт. Что самое удивительное, там была не дежурная отписка секретарши, а нормальный ответ лётчика — лётчику.
Космонавту понравилась любовь мальчишки к небу, его романтизм, большой человек проникся его бедой и обещал поспособствовать решению его проблемы. После этого парень летал по посёлку как на крыльях. Месяц. После этого энтузиазм поутих, ведь из Москвы не было никаких вестей. И вот, когда уже все надежды уснули, Мишку вызвали в оперчасть. Он зашёл в кабинет, доложил имя, фамилию, отчество, статью и ждал: что же от него хотят. "Кум" тоже смотрел на него испытующе, так, что осуждённый смешался. Потом спросил:
— Чем же ты, Выгузов, космонавту-то так приглянулся, он за тебя хлопочет так. Аж через самого Леонида Ильича амнистировали, вот ты какая фигура. Про меня он и знать не знает, что есть в Заполярном крае такая блоха, как подполковник Никитин, а про тебя знает. Готовься на дембель, уголовник-террорист, ешкин корень! — добродушно хмыкнул "кум". — Только попробуй мою "семёрку" не доделать, я на космонавтов не посмотрю, приторможу на неопределённый срок, — шутливо погрозил корявым пальцем зоновский Мефистофель.
В свой кубрик Мишка летел как на крыльях, ведь кроме помощи в освобождении космонавт обещал ему поспособствовать в дальнейшем обучении лётному искусству, хотя бедному "террористу" уже и не мечталось когда-то ещё раз взяться за штурвал. "Сидельцы" относились к Мишке по-человечески — парень без зазубрин, открытый, честный и мастеровитый, к блатным не примазывался, шёл по мужицкой линии, ни с кем не закусывался.
Прощались с ним сердечно, насколько это возможно в таком обществе. Кто "малявы" на волю передал, кто просто пожелал удачи в пути. Мишка был счастлив. Пусть Танька не дождалась, зато небо ждёт! Дорога назад показалась ему очень короткой и вместе с тем очень длинной. Письмо космонавту он отправил ещё с поселения и, когда вернулся домой, каждый день с нетерпением бегал к почтовому ящику, прибитому к рейкам возле калитки. За время отсутствия "лётчика" из друзей кто женился, кто в армию ушёл, ровесников не было никого.
Таньку раз встретил возле магазина с коляской, в которой мощно орал карапуз. Поговорили пару минут, как старые друзья, младший Серёня много времени не дал, тут же обкакался, потом начал ещё громче орать, видно, есть захотел. Когда разошлись каждый в свою сторону, парень в глубине души даже рад был, что не срослось, и злорадно вспомнил героя-автослесаря: "И чего я в ней нашёл?"
Через две недели, когда Михаил приоделся на скопленные матушкой деньги и обвыкся к вольной жизни, пришёл конверт с казёнными печатями. Парень чуть не зубами рвал края, боясь задеть нечаянно текст, открыл, затаив дыхание, лист плотной бумаги: "По ходатайству… благодаря положительным характеристикам... А также учитывая… Приглашаем вас к участию в приёмных экзаменах. Предварительно нужно пройти медкомиссию по графе… и прибыть в лётное училище… до... В случае опоздания…"
Миша, прочитав письмо около почтового ящика, осел на корточки у некрашеного забора и заплакал. Благо никого из соседей не было. Слёзы душили его, он улыбался, вытирал глаза и нос, не в силах остановиться. Согнулся знаком вопроса, доскакал до двери, пал на диван и долго ещё рыдал от счастья и обиды, сам не зная на кого. За окном синело безоблачное небо Заполярья.
Потом включил старенький проигрыватель, поставил новый диск, который купил в универмаге: "На заре небеса зовут меня к себе".
Зовут!
Меня!
К себе!