Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

НАТАЛЬЯ РОСТОВА


Наталья Ростова родилась в Москве. Окончила философский фа¬культет МГУ имени М.В. Ломоно¬сова. Кандидат философских наук, преподаватель МГУ.
Автор книги "Человек обратной перспективы: Опыт философского осмысления феномена юродства Христа ради" (2008) и ряда статей по философии сакрального. Соавтор книг "Посредственность как социальная опасность" (2010), а также "Прощай, речь? Философия фильма Годара и современная концепция человека" (2015).
Автор издательского проекта "Современная русская философия".


Метафизика Айвазовского


В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка, посвященная 200-летию со дня рождения Ивана Айвазовского. Устроители выставки обещают показать художника в новом свете — не просто как успешного салонного мастера, но как метафизика, имеющего дело со смыслами. В чем же заключается метафизичность живописи Айвазовского?
На мой взгляд, она воплощена в картине "Хаос. Сотворение мира" 1840 года. Эту картину Айвазовский написал, будучи буквально мальчишкой. В 23 года. В Италии. Когда папа римский Григорий XVI увидел ее, он тут же пожелал ее приобрести. Айвазовский подарил ему полотно. Так картина попала в музей Ватикана. Ради этой картины стоило бы простоять четырехчасовую очередь на выставку, что я и сделала. И вот я наконец попала в зал. Сквозь толпу я увидела неземное сияние, краешек огромного полотна. Подошла ближе — и передо мной предстала картина "Сотворение мира". Но вовсе не та, что я ожидала. У Айвазовского две одноименные картины — одна ранняя, а другая поздняя, написанная спустя более чем 20 лет после прежней. Айвазовский создал ее в порыве вдохновения всего за несколько часов. Эта картина осталась на родине. Ее же представили на выставке. Обе картины похожи. Как сестры. Они обе обращены к библейским строкам о сотворении мира. Но между ними колоссальный художественный разрыв. В чем же заключается разница?
Ранняя картина "Хаос. Сотворение мира" — это апофеоз живописи. Книга Бытия сотрясает нас словами: "Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою" (Быт. 1, 2). Следуя этим словам, Айвазовский решается воплотить красками невозможное, показать нам, как из "ничто" рождается "что", как из хаоса появляется мир. Картина Айвазовского исполнена в черно-золотых красках. Над черным, бурлящим морем вздымается двойной крест. Дух Святой, крестообразно раскинув руки, Своим золотом разрезает тьму. Крестообразное черное облако под ним, словно тень, повторяет его контуры. В этой страшной тени соединяются сразу все смыслы. И неотмирность Духа, Его неземная мощь, явленность из ниоткуда. Но также и сила формы. Золотой свет, пронзая тьму, понуждает ее повторить свою форму. О-формиться. И тьма, уподобляясь, сгущается в крест. Теперь уже не хаос, но два креста — золотой и черный — сияют в славе. Библейские строки о сотворении мира, думается, рассказывают нам не только о мире, но и о человеке, о том, как в его душе рождается Бог. Как из хаоса чувствований рождается порядок сознания.
В картине "Хаос" маринистика Айвазовского обретает трансцендентное измерение. Не предметное море, но море как первостихия мира, рожденного из "ничто", живописуется на ней. Здесь не человек смотрит на Бога, но Бог — на человека. В этом смысле картина Айвазовского подобна иконе.
Поздняя картина "Сотворение мира", 1864 года, совсем иная. В ней горят черный и золотой цвета. Но грандиозность события отсутствует. На бурлящее море, как голубь, с неба слетает золотая фигура с благословляющим жестом. Здесь явлена уже не мощь разделения хаоса, но благостное снисхождение. Не откровение креста, но милостьБога, представленного в образе старца. Не рождение формы, но обетование добра. Из произведения исчезло чудо творения. Айвазовский ху¬дожественно нивелировал весь смысл события. В картине появился третий цвет — красный. На ней бушует не просто море, но море, с которым соседствует огонь. Что означает это пламя? Быть может, геенну? Но к чему она здесь? Вводя черно-алое пламя в сюжет, Айвазовский упраздняет событие противостояния "что" и "ничто", первичного хаоса и Творца. Неземной Дух в поздней картине превращен в старца, почти земного и такого понятного. Это уже не грозное восстание небесной силы, но обетованная радость света. Страх, предваряющий путь к Богу, исчез из картины. На смену трансцендентной мощи пришел религиозный романтизм. Другими словами, Айвазовский художественно устра¬-нил принципиальный разрыв между Творцом и творением. Устранил принципиальную нужду творения в Творце, хаоса — в учреждающей силе порядка. Ибо хаос — это "ничто", которое противостоит "что". Хаос — это чистая потенция, которая имеет силу только в момент дехаотизации, ограничения, обретения формы. Если ранняя картина "Сотворение мира" потрясает, подобно тому как потрясают слова Библии, то поздняя картина убаюкивает, умиляет.
Кто знает, зачем Айвазовский снова написал "Сотворение...". Судя по свидетельствам, он был доволен многими своими полотнами. "Всемирный потоп" 1864 года, например, он называл своим лучшим произведением. Но, быть может, он чувствовал, что лучшее, давнее осталось в Италии, и ему захотелось вернуть это каким-то образом родине, хотя бы повторно написав картину?
Живопись Айвазовского радует глаз и душу. Но есть особенный образ, который способен отсечь душевное, психологическое и приблизить к тому, что христианство называет духом. Он влечет к невидимому и вечному. Это известная картина "Черное море" 1881 года, представленная на выставке. На ней мы видим лишь две горизонтали. Ледяное синее море и хмурое небо. Ровная линия горизонта рассекает полотно пополам. Как говорил Крамской, здесь встретились две бесконечности. Минимализм делает эту картину глубоко созерцательной. Он отвращает от предметности и событийности жизни и погружает в молчание. "Черное море" — это картина, созерцание которой способно заставить мир замолчать, чтобы человек мог оборотиться к самому себе. Не думаю, что стоит искать специальные смыслы в ней — в предвещающей себя буре, в крохотном кораблике на горизонте. Эта картина через визуальную аскезу позволяет обратиться к собственным смыслам, к своему неизведанному внутреннему человеку.