***

Ветер спустился и перебирает траву —
Сныть, подорожник, крапиву, осот, одуванчик, —
Сорное облако, желто-зеленый подвальчик.
Он прорастает повсюду: во сне, наяву
чертополохом прицепится или березкой обнимет,
в горле застряла горчинка от пышной полыни:
снова разлука — кого еще небо отнимет,
в сердце оставив осколок безоблачной сини.


***

Соленые озера площе пресных,
белесые проплешины, оконца,
вода, будто льняное полотенце,
не отражает солнца.
Дробит короткий холодок по венам,
во сне рассыпана соленая простуда,
как хрупкая хрустальная посуда,
заката слюдяная пена.
Скорлупки слов как крошки аспирина,
и облака невыносимо белы —
как будто в этой кучевой перине
душа летит без веса и без дела.
Ее еще не выдохнули в тело.


***

Душа живет свободно, налегке,
как облака над узкою рекою,
как тот рыбак, что рыбку золотую
сусальную, как церковь вдалеке,
как музыка, живую,
увидел на крючке.


***

И стеганый уют, и счастье лубяное
на привкус взять, как молодой мускат,
и вновь вдохнуть хрустально-светлый сад,
и утро позднее, и солнце золотое.
Здесь жимолость уже вот-вот поспеет,
и даже время медленно пьянеет,
ломтями отрезая, как от хлеба,
от леденцово-кремового неба
облака.


***

Ютятся голуби на выступах и в нишах,
в конструктивистских тихоходных лодках,
в краснокирпичных мягких пелеринах
купеческих домов.
Им снятся тайны пыльных чердаков,
и кружево оттаявших карнизов,
и крошево хрущевских коробков
пурпурно-сизых.
Архитектуры выводок нетленный,
работают с материей вселенной, —
переминают лапками гранит,
"Орбиты" скверы, Уралмаш, "Мадрид".
И стоя дремлют в солнечных лучах,
в ампирных грубых сталинских ладонях.
День тянется на пыльных веретенах,
и время каменные речи говорит.


***

Ящерицы юркают в саду,
Шкурки надевая золотые,
Медные, латунные, литые,
Меряют большую пустоту
Бронзовых кустов и листопада,
Окон умирающих, пустых.
Съехали хозяева из сада,
Ящериц забыли золотых.

Так растет из облака прохлада,
Тянется январь из сентября,
Время остывает в окнах сада,
Ящериц латунных серебря.
Горе, горе… осень наступает.
Сладко-горький воздух теребя,
Ящериц в саду пересчитать
Души золотые прилетают,
Тихо проплывая сквозь тебя.



***

Круто посолены тротуары.
Воздух свердловский — невкусный хлеб,
вечно расстроенные гитары,
слесари грустные, с перегаром,
и светофор, что опять ослеп.
В окнах стрекоз слюдяных считает,
И, на ломти раскроив гранит,
на разноцветных сверчках трамваев,
все расписания забывая,
город взъерошенный стоя спит.
Времени шорох витой, пеньковый,
чуть горьковатый, густой, ржаной
крошит в Свердловске мотив простой:
город — гранитный, костюмчик — новый —
камень под корочкой соляной.


***

Вдох-выдох, словно птица из груди,
прозрачная, воздушно-кучевая,
и тихая, и громкая, большая,
неведомая музыка летит.
Слова, как птичьи косточки, трещат
и тянутся опалубкой из скверов,
фасадов голубиных, сизо-серых, —
смотреть на них не больно натощак,
и жить, но осторожно, если с верой.
Слова и музыка. Оно. Житье-бытье.
Горбатых улиц стиснутые ноты,
и в воздухе остатки позолоты,
и певчие щемящие высоты.
Безвременье пернатое мое.