Наги любил с энтузиазмом хлопать в ладони. Его хлопки сотрясали зал. Если в школе проводились собрания или какие-нибудь другие торжественные мероприятия, то учителя всегда сажали его в первые ряды. Знаниями на уроках он не блистал, однако в таких мероприятиях был незаменим. После окончания речи директора школы другие ребята могли запоздать с аплодисментами, зато хлопков Наги хватало на весь зал. Директор школы говорил, что Наги мальчик смышленый и просил учителей всегда положительно оценивать его знания.
В праздничные дни его всегда приглашали на демонстрации и, приведя в порядок его одежду, ставили во главе колонны. После каждого произнесенного лозунга или призыва Наги начинал усердно хлопать, вселяя в участников демонстрации еще больший энтузиазм. Довольный таким положением дел, председатель колхоза уже решил для себя, что после окончания школы оставит Наги в колхозе; пусть гуляет себе, не работает, поручу, чтобы ему хорошо платили, бестия, только дай ему знак, сразу начинает хлопать в ладоши. Даже в депутаты его можно выдвинуть, пусть наверху знают наших.
В школе уже никто не сомневался в его будущем, и школьные товарищи начали завидовать Наги. Внешне это выражалось в том, что одноклассники часто ссорились с ним, обижали его и сами на него обижались, во время ответов Наги у доски не подсказывали ему шепотом, не позволяли ему списывать контрольные работы. Но Наги не обращал на это внимания, он знал, что оценки ему будут выставлены, а сам он будет переходить из класса в класс.
Однако...
...Была зима. Занятия во второй смене закончились, звонок уже прозвенел. Проголодавшиеся ученики, создавая давку и толчею, выходили из школы. Кто-то сзади не то толкнул Наги, не то он сам споткнулся – только он не устоял на ногах и упал на правый бок, подмяв под себя правую руку. Стонущего Наги с трудом подняли на ноги. Рука у него висела плетью. Отвели его к местному костоправу. Тот сказал, что это вывих, успокоил родителей, что ничего опасного нет... Вправил Наги сустав, и мальчик несколько дней приходил в школу с перевязанной рукой.
Как назло, в эти дни в школе намечалось проведение разных мероприяий: доклады, выступления, поздравительные речи, обращения...
Директор школы волновался, места себе не находил. "Нашел тоже время руку поранить, – думал директор. – Оскандалюсь я перед приехавшими сверху гостями. Ребята сидят мрачные, словно в трауре. Разве так трудно хлопать в ладоши?! Влепят мне выговор за слабую идейно-пропагандистскую работу…"
А рука Наги все не выздоравливала. Родители были вынуждены отвезти его к врачу в райцентр. Осмотрев руку Наги, врач недовольно покачал головой. Он велел ему подождать во дворе, пока он поговорит со взрослыми. Когда мальчик вышел, врач объяснил отцу, что лечить и сделать что-то уже поздно. "Где же вы были до сих пор, бессердечные?! У Наги уже началась гангрена, придется ампутировать руку ниже локтя, в противном случае ребенок может умереть".
Наги горько всхлипывал, болело не только место ампутации, он чувствовал боль и в уже несуществующей части руки. К физической боли ребенка примешивались душевные страдания и понимание, что теперь, потеряв возможность хлопать в ладоши, прожить ему в этом мире будет нелегко.

В семье Рагима у всех было плохое настроение. Точную причину Рагим выяснить и понять не мог: то ли ворчливая жена, то ли тяжелое финансовое положение.
Дети за лето подросли, на носу новый учебный год, их нужно одеть, собрать в школу, да и с продуктами проблема, их всегда не хватало.
Вся беда в том, что дома ничего стоящего, что можно было бы продать, не было, только оставшиеся в память о матери две старинные фарфоровые пиалы.
Кажется, жена решила в этот раз выставить пиалы на базаре для продажи, узнала, что за них можно получить хорошие деньги.
Рагим заподозрил что-то неладное, когда жена взяла с полки пиалы, стерла с них пыль и стала со всех сторон придирчиво рассматривать. У Рагима сердце ёкнуло. Однако он не подал виду, мол, ничего странного, просто жена занимается своей повседневной работой.
Но когда хозяйка дома напомнила мужу о приближении школьного года, о необходимости обновить гардероб детей, о нехватке продуктов в доме, муж прямо посмотрел в лицо жены.
– Что ты задумала, теперь хочешь пиалы продать?
– Что еще можно продать из твоей рухляди? – ответила жена со злостью.
– Это память о маме, единственное, что осталось от ее приданого.
– Разве твоя мать была лучше меня, а?
– Следи за свои языком!
– Я слежу, и знаю, что говорю. Я уже продала все свое приданое и потратила на твоих детей и на дом.
– Это и твои дети.
– Да, но я не с собой их принесла…
Рагим понял, что пустым препирательством он жену не одолеет. Поэтому некоторое время он молчал, ведь он был мужчиной и не хотел, чтобы жена его жалела, хотел показать свою мужскую власть, дать ей время, чтобы она успокоилась и смягчилась.
– Мне кажется, если мы продадим эти пиалы, то мне будет стыдно предстать перед матерью.
– Смотри-ка, стыдно будет предстать перед матерью! Дети босы, лето на дворе, а они сидят взаперти... Его заботят не живые, перед ними ему не стыдно, перед покойными стыдно…
– Вот если бы кто-нибудь дал в долг! – схватился за соломинку Рагим.
– Долг тоже выплачивать надо.
Рагим потерял последнюю надежду.
В таком состоянии он и пришел на работу. Он сидел, нахмурившись, за своим столом, и никто из сослуживцев не интересовался причиной его мрачного настроения. На работе уже все привыкли к тому, что Рагим постоянно пребывает в таком состоянии, и если бы вдруг сегодня он улыбался, то это уж точно бы всех очень удивило.
Рагим с расстроенным видом копался в бумагах, когда его жена, открыв дверь, просунула голову вовнутрь; это было уже не в первый раз...
Рагим, встав с места, нервной походкой вышел из комнаты. Увидев подмышкой у жены сверток, он сразу понял, в чем дело...
– Разве здесь базар? – нервно спросил он.
Голос жены на этот раз был намного мягче, чем дома.
– Киши, говорят, что ваш заведующий – знаток и ценитель всяких старинных штучек. Может, ему и продадим? Заодно и уважение завоюешь.
Это обращение "киши" несколько смягчило Рагима. А почему бы и нет, ведь все равно пиалы решено продать. После этой купли-продажи в отношениях с заведующим могла появиться некоторая близость. Рагим в душе даже похвалил жену за бойкость, да и покупатель будет ему известен. Бог даст, может быть. со временем он соберет деньги и ему удастся вернуть эти фарфоровые пиалы, как-никак память о матери.
В это время заведующий вышел из кабинета в коридор. Жена Рагима быстро выступила вперед:
– Салех-гардаш, посмотри, пожалуйста, у меня есть вещь, достойная тебя. Пара настоящих старинных фарфоровых пиал...
Заведующий Салех косо посмотрел на пиалы.
– Пах-пах! – с иронией засмеялся он. – Ну и везет же мне. Другим заведующим подчиненные подарки дарят, а мои ищут покупателя понаивнее.
Жена Рагима сразу обмякла.
– Взяточник! – разошелся обиженный Рагим. – Толстопузый! Разве я тебе должен что-то, чтобы еще и подарки дарить!..
Жена Рагима была удивлена вылившимся гневом мужа даже больше, чем заведующий Салех. А Рагим уже не мог успокоиться:
– Из-за козней таких самодовольных, как ты, мы влачим нищенское существование!..
И заведующий Салех, и жена Рагима застыли на месте. Даже жена никогда не видела Рагима в таком бешенстве.
Пятясь задом к себе в кабинет, заведующий услышал угрозы Рагима:
– Хватит, ты переполнил мою чашу терпения!..
Затем, немного успокоившись, Рагим повернулся к жене:
– До начала занятий в школе осталось мало времени, да и дома кушать нечего.
Что ж, выхода нет, иди на базар и продай их за сколько сможешь!
Однако вечером, вернувшись домой, Рагим увидел, что фарфоровые пиалы стоят на полке на прежнем месте.

В мирные времена весельчак по имени Джавад вместе с друзьями отдыхал в укромном уголке так называемого "дикого пляжа" на черноморском побережье Болгарии, которую называли шестнадцатой республикой могущественного государства СССР. После возвращения на родину, рассказывая о поездке, он ругал советскую власть за то, что флаг у государства красный, а жизнь у народа черная.
Если Джавад так взахлеб расхваливал жизнь в зарубежной социалистической стране Европы, то как же люди жили во вражеском для нас капиталистическом мире?!..
Какая разница, отчего – то ли проклятья таких, как Джавад, подействовали, то ли это наказание за то, что флаг у государства красный, а жизнь у народа была черная – это нас не касается.
И вот, двое молодых парней, выпивая и закусывая в одном из столичных баров на родине, от всей души верили, что, сделав свой флаг красным, государство, как говорил Джавад, жизнь народа сделала черной. Настоящий кайф – это независимость, свободное общество! Раньше им казался несбыточным даже при наличии денег сказочный кайф, а теперь за ним не надо было туристом ехать за рубеж.
В баре все выглядело каким-то загадочным, как в сказке. Начиная с интерьера и кончая песнями и подаваемыми блюдами, все казалось необычным и чудесным. И сидящие за столами клиенты, и обслуживающие их официанты, казалось, пришли из мира сказок.
– Здесь все, как в сказке, – сказал шикарно одетый симпатичный молодой человек сидящему напротив товарищу. – Сама эта ночь похожа на сказочный вечер...
Его друг Казым был занят едой и выпивкой. Песни сменяли друг друга. Он вдруг внимательно прислушался:

Чувства к тебе изменились вдруг,
Уже не люблю тебя, все прошло, мой друг.

Слова песни его встревожили. Нет, его чувства к кому-то изменились не сразу. Эти чувства родились, выросли, окрепли, состарились и, наконец, умерли.
Что же касается любви, действительно, все прошло, в такую сказочную ночь не хочется верить в существование любви, в такую сказочную ночь хочется только страсти и влечения.
От этих мыслей по всему телу разлилось странное тепло. Он еще раз огляделся вокруг, но уже как-то по-другому, с каким-то странным чувством. Он уставился на девушек, сидящих за столиком немного поодаль. Заметив его устремленный на девушек взгляд, Казым с усмешкой сказал:
– Слушай, настоящая сказочная ночь начинается после этого.
Старый, закадычный друг в ответ промолчал. У них было совместное предприятие, дела шли хорошо, деньги текли, и они были очень довольны жизнью. До сих пор они ни разу не заводили разговора о девушках, это была, наверно, единственная тема, которой они не касались.
Девушки за столиком, вероятно, ждали своих парней. С виду это были воспитанные девушки, в меру накрашенные, в меру наряженные, в меру модно, но не кричаще одетые.
Сколько он ни старался, оторвать глаз от одной из девушек не получалось. Может, она привлекла его тем, что сидела грустная, понурив голову. Вдруг ему показалось, что эта грустная девушка, наверно, думает о том же, что и он:

Чувства к тебе изменились вдруг,
Уже не люблю тебя, все прошло, мой друг...

В результате этого неожиданного вывода девушка вдруг стала ему как-то роднее, ему показалось, что он встретился с близким человеком, которого давно искал и не находил. Если честно, то встреча со "старым знакомым" в таком месте была ему не по душе, однако он ничего не мог с собой сделать. Кто знает, когда они еще встретятся, да и где?
Казым поднял бокал:
– Что, понравилась?
Он не ответил.
Затем Казым оценивающим взглядом также посмотрел в сторону девушек:
– Видно, кого-то ждут, а не то давно бы нашли клиентов...
Из всех девушек в баре они действительно казались ему самыми очаровательными, а "грустная девушка" была просто неотразима. Она была до того мила и хороша, что кровь вскипала, и это было не только проявление мужской похоти.
Он решил, что обязательно должен с ней познакомиться и пригласить за свой столик. Чего бы это ни стоило... Он заплатит больше, чем надо...
Кажется, Казым понял, в чем дело.
– Если так нравится, – сказал он, – то тогда чего ты ждешь? Пока не пришли их парни, вставай! Попытайся, может, получится.
Он решительно поднялся. "Грустная девушка" поняла, что он направляется к
их столу, еще ниже опустила голову, притворившись, что не видит его.
По мере приближения к столику, за которым сидели девушки, он все больше терял свою решительность. Он разозлился на себя: "Дурак! Будто идешь к любимой девушке в любви признаваться! Не обращай внимания на ее грустный вид, сколько таких, как ты, она повидала!.."
Мысль о каком-то другом парне разозлила его еще больше: "Чем ты хуже него? И с виду хорош, а самое главное – в кармане есть деньги. Сейчас время денег! Если подумать, то деньги всегда играли большую роль... Просто, выбрав для своего флага красный цвет, советское государство обрекло состоятельных людей на черную жизнь. Слава богу, что мы теперь свободные граждане независимой страны. Теперь не нужно за кайфом ехать за границу. Не умирать же этим девушкам с голоду, если они не знают другого пути, как заработать деньги..."
Эти мысли придали ему уверенности, и в таком почти воинственном состоянии он подошел к столику девушек.
– Милые дамы, – сказал он, – вместо вас я здорово разозлился...
– Простите, а вы кто? – испуганно спросила "грустная девушка".
– Какая разница? – спокойно ответил он.
– Разве мы не должны знать, кто решил позаботиться о нас? – усмехнулась ее приятельница блондинка.
– Да просто один земляк... – на этот раз он тоже засмеялся.
– Хорошо, а почему земляк так переживает за нас? – улыбнулась "грустная девушка".
Мостик между ними был выстроен, осталось укрепить его.
– Не знаю. А кто заставляет вас так долго ждать: наш земляк или иностранец?
– Совсем не ожидали от вас, – на этот раз ответила со злостью блондинка. –
Разве мы похожи на девушек, которые водят знакомство с иностранцами?
Он не хотел признаваться в поражении, но все же тон смягчил:
– По правде говоря, – спокойно начал он, – нелегко это проверить. Однако я не имею права вам не верить.
Все трое замолчали, он испытывал неловкость и не знал, как выйти из неудобной ситуации.
– Что вы предлагаете? – наконец прервала общее молчание блондинка.
Конкретный вопрос девушки немного смутил его, но он дал на него конкретный ответ:
– Если для вас нет разницы, то мы готовы...
Такая открытость и деловитость в разговоре понравились блондинке, а "грустная девушка" сидела, задумавшись. "Наверно, цену себе набивает, – подумал он. – Сколько захочет, столько и заплачу́".
– Как ты думаешь, Гюля? – блондинка коснулась руки подруги.
– А вдруг они придут, тогда как быть? – робко заметила "грустная девушка", которую назвали Гюлей.
Блондинка немного задумалась.
– Эх, ну и пусть, – вдруг решительно сказала она, – как-нибудь спровадим их.
Девушки пересели за их столик, молодые люди сделали уже новые заказы, и в это время в дверях показались два молодых человека. Увидев их, блондинка растерялась. Казым заметил это:
– Это те, кого вы ждали?
– Как нехорошо получилось! – блондинка не могла скрыть смущения.
Блондинка понравилась Казыму и он, расстроившись из-за такой быстрой потери своей "добычи", со слабой надеждой в голосе пробормотал:
– Может, спровадите их как-нибудь?
Блондинка встала и, повернувшись к подруге, сказала:
– Ты подожди, посмотрим, что я смогу сделать...
Блондинка подошла к разгневанным парням и вывела их из зала. "Грустная девушка" не позволила ему выйти за блондинкой. Через некоторое время блондинка вернулась. Она извинилась, отвела подругу в сторону и о чём-то стала с ней шептаться. Затем она подошла к парням и смущенно проговорила.
– Понимаете, даже не знаю, как сказать...
– Говорите всё, как есть, зачем смущаться?
После этих слов блондинка воодушевилась:
– Я вижу, вы хорошие ребята, сами все понимаете. Дело в том, что мы потратили их деньги...
Парень сразу понял, в чём дело:
– Значит, для того, чтобы их проводить, нужно им заплатить? – спросил он.
Девушка потупила голову.
– Сколько?
...Смотри-ка ты, какая у них цена!
Он опустил руку в карман брюк и спокойно сказал:
– Проблем нет.
Блондинка сжала в кулаке полученные деньги, словно боялась, что он раздумает и потребует их обратно.
Запинаясь, она продолжила:
– Дело в том, что мы хотели бы сегодня тоже что-нибудь с них получить...
Парню стало смешно от этой алчности:
– Ничего, это мы тоже оплатим...
...Услышав сумму, Казым рассвирепел. Успокаивая друга, он услышал, как певец вновь запел:
Чувства к тебе изменились вдруг,
Уже не люблю тебя, всё прошло, мой друг...
Интересно, почему Казым всё измеряет деньгами?!
Может быть, "грустная девушка" поняла, что больше уже не сможет полюбить, и поэтому посещает бары?..
А сам? С "грустной девушкой" его сближали те же родственные чувства и переживания...
Казым сидел, нахмурившись. Причина этого девушкам была известна, они также отчётливо слышали слова, сказанные потихоньку парнем Казыму:
– Слушай, успокойся, я оплачу и твои расходы.
– Почему вы взяли на себя такие расходы? – спросила его "грустная девушка", когда они остались вдвоем.
Он задумался. Подумал, что надо так ей ответить, чтобы она не смеялась над ним...
Самым верным ответом была только правда. А правда была такова, что, поняв всю тщетность влюбиться ещё раз, нельзя быть скрягой, когда тратишь деньги на женщину, связанную с тобой какими-то нитями души...
После такого ответа "грустная девушка" некоторое время молчала, а потом зарыдала. Вытерев слёзы, она прошептала:
– А я уже о другом подумала...
Он не спросил, о чём она подумала. Зачем?
Утром девушки в комнате уже не было. Она ушла. На столе лежали деньги, данные им вчера и что-то похожее на письмо: "Я даже не спросила твоего имени! По правде говоря, мы с подругой обманным путём хотели побольше денег выудить у вас. Однако иногда для меня деньги тоже ничего не значат..."
...Вечер сказок сказкой же и завершился.