1440 год. Франция, Нант. Из города и окрестностей десятками бесследно исчезают дети. Местные жители считают, что они стали жертвами бывшего соратника Жанны Д’Арк, странного и нелюдимого барона, маршала Франции Жиля де Реца, подозреваемого в педофилии и сатанизме. Власти Нанта вместе с инквизитором Жаном Блуэном ведут расследование. Свидетели сообщили Блуэну, что видели, как пропавших детей отводила в замок де Реца Машкуль румяная старуха Перрин Мартен по прозвищу Ля Меффрэйе. Её задержали и привезли в Нант.
– Сестра Перрин, ты сейчас снова присягнула на Святом Писании, что будешь говорить правду, – сказал Блуэн старухе Мартен. – А ведь в первый раз ты солгала.
– В жизни никогда не лгала, отче, – не моргнув глазом, заявила та.
– Теперь ты солгала второй раз, – печально констатировал отец Жан. – Разве ты, женщина, на богомолье ходишь в окрестностях Нанта и Машкуля? Нет, ты собираешь по дорогам христарадничающих детей, выбирая тех, кто покрасивее, и отводишь кому-то в Машкуль за деньги. Я хочу знать, кому.
– Да что вы, какие дети? – всплеснула руками Мартен. – Меня оговорили, ваше преподобие.
– Такое случается. У тебя что, есть враги?
Старуха пожала плечами:
– Знаешь ли ты некую Жанну Фуреж из Пор-Лоне?
– Нет, не знаю, отче.
– Стало быть, она не твой враг.
– Стало быть, так. Хотя – кто знает…
– Господь знает. И мы, грешные, по бесконечной милости Его узнаем. Зачем Жанне Фуреж оговаривать тебя, если она не твой враг?
– Да не знаю я никакой Жанны Фуреж! Может быть, она что перепутала?
– Может быть. Сейчас мы это выясним. Брат Поль, приведи свидетельницу, – сказал Блуэн монаху-секретарю.
Когда ввели Жанну Фуреж, в глазах румяной бабки засветилась злоба.
– Сестра Жанна, помнишь ли ты, что поклялась на Святом Евангелии избегать клеветы и говорить правду и только правду? – спросил Блуэн.
Фуреж, благообразная полная женщина, с готовностью кивнула:
– Да, ваше преподобие.
– Подтверждаешь ли ты, Жанна, что женщина, стоящая перед тобой, та самая старуха, что шла с ребёнком через Пор-Лоне в Машкуль, а потом вернулась без ребёнка и сказала, что отдала его в руки хорошего хозяина?
– Да, это она.
– Была ли между нею и тобой какая-нибудь вражда?
– Да чего нам с ней делить, я и имени-то её не знаю. Видела несколько раз в Пор-Лоне, заговаривала с ней.
– А ты, Перрин Мартен, узнаёшь эту женщину? – повернулся Блуэн к Ля Меффрэйе.
– Нет, не узнаю. Мне доводилось ходить через Пор-Лоне, но никаких детей я не водила. Эти злые мальчишки вечно пристают ко мне, дразнят, дёргают за одежду, так, может быть, ей показалось, что кто-то из них идёт со мной?
– Ничего не показалась! Ты держала его за руку и на мой вопрос, куда вы идёте, ответила, что в Машкуль. А потом, возвращаясь, сказала, что оставила мальчика хорошему хозяину.
– Врёшь, бретонская проститутка! – зашипела старуха. – Отче, они там все проститутки в Пор-Лоне, дают за деньги любому проезжающему. Я их порицала за это, вот они меня и не любят.
– Что?! – вскинулась Фуреж. – Ах ты, старая сводня!.. Я проститутка?! Я мужняя жена! И вовсе не бретонка! Я француженка! А вот ты – нормандское отродье!..
– Довольно! – остановил их Блуэн. – Сестра Жанна, спасибо, ты свободна, тебя сейчас отвезут домой. А с тобой, сестра Перрин, мы ещё побеседуем.
Бабка опустила глаза.
– Все знают, что в Пор-Лоне живут одни проститутки, – бормотала она. – Как можно им верить?
– Меня больше интересует, женщина, как можно верить тебе, – тихо сказал отец Жан, когда закрылась дверь за Жанной Фуреж. – Я тебе искренне советую не усугублять свою вину. Ты уличена во лжи очной ставкой. А ты знаешь, что такое лгать святой инквизиции, да ещё после того как два раза клялась говорить правду на Святом Писании?
– Знаю, – криво усмехнулась Мартен. Румянец на её щеках превратился в красные пятна. – Неужто вы меня, старуху, пытать будете?
– Не торопи события, Перрин Мартен. Пытка – это страдания тела, а речь пока идёт о твоей душе. То, что ты упорствуешь во лжи, будучи связанной святой присягой, равносильно поруганию Евангелия и публичному отречению от веры. За это данной мне духовной властью, без всякого освящённого собора, я могу тебя ipso facto отлучить от Церкви. Не доводи меня до этого. Итак, ты будешь говорить правду? Кому ты передавала детей в Машкуле?
Бабка молчала, не поднимая глаз.
– По правилам, я должен спросить ещё раз. Именем всемогущего Бога вопрошаю тебя, Перрин Мартен: не хочешь ли ты покаяться во лжи и сказать правдиво, кому ты продавала детей?
Ля Меффрэйе по-прежнему не отвечала.
Блуэн поморщился, поднялся, взял в руки распятие и провозгласил:
– Властью всемогущего Бога Отца, Сына и Духа Святого и всех святых отлучаем сию злодейку и грешницу Перрин Мартен и изгоняем её за порог Святой Церкви всемогущего Бога. И как огонь угашается водой, так да угаснет свет сей грешной во веки веков, если она не покается и не загладит своей вины, и да смилуется Господь над заблудшей душой.
При последних словах Мартен подняла на отца Жана глаза. Зрачки её стали колючими. Она вдруг осклабилась, обнажив гнилые зубы.
– Твой Бог не всемогущий, – каким-то незнакомым утробным голосом провещала она. – Всемогущ только Баррон. Уж он-то меня не отлучит!
– Кто-кто? – переспросил Блуэн. – Барон де Рец? Ты о нём говоришь?
Старуха страшно захохотала. В углах её рта появилась пена.
– Ты узнаешь ещё, вонючий аббат, кто такой Баррон! – Она воздела руки к потолку. – Отец наш, Баррон, приди ко мне на помощь! Даруй мне твою силу! Испепели этих засранцев! – Мартен затряслась, заскрипела зубами и стала хрипло, брызгая пеной, выкрикивать какие-то заклинания – на неизвестном, страшном, скрежещущем от столкновения согласных языке.
Отец Жан перекрестился и сказал брату Полю:
– Вероятно, коллега, мы имеем дело с одним из имён Велиара, будь он проклят во веки веков. Н-да, брат Поль, всё оказалось серьёзней, нежели я полагал… Эта бабка не только сводня, но и ведьма. Ты не пугай меня, Перрин Мартен, своими глупыми заклятиями, мы тут и летающих ведьм видели! Ловили одну такую всем миром, а она на нас плевала сверху. Ничего, окропили святой водой, поймали, прицепили к оковам освящённые чугунные шары. Больше не летала.
– Вот тебе и от меня! – Ля Меффрэйе смачно плюнула на Блуэна.
– Это ничего. – Инквизитор достал платок и очистил сутану от плевка. – И Господа нашего Иисуса Христа оплёвывали и заушали, а Он попрал силу диавола. Берите её, – сделал он знак стражникам. – Растянем несчастную на "лестнице", чтобы ослабить в её теле силу злого духа.
Вопящую старуху поволокли в пыточную камеру.
Там стоял высокий топчан с прибитой к нему лестницей; испытуемого привязывали к ней и "тянули жилы по колесу", как говорили на Руси: то есть вращали против часовой стрелки вóрот, к которому верёвками были прикреплены ноги человека, в то время как руки его были намертво привязаны к перекладине над головой. Поначалу ощущения у людей с болями в пояснице и позвоночнике были от "лестницы" даже приятными, потом – не очень приятными, а потом сменялись дикой болью от вывернутых из гнёзд суставов и рвущихся связок. Ужасная пытка! Причём облегчение при ослаблении верёвок не наступало, напротив, боль усиливалась, потому что вывороченные суставы тёрлись друг о друга. На "лестнице" человека можно было запытать до смерти.
Но Блуэн шепнул палачу, мэтру Жоржу, высокому рыжему детине в нечистой шемизе и закатанных до колен портках: "Не калечить. Она должна прийти в суд на своих ногах", на что конопатый, остро воняющий потом палач движением рыжих бровей выразил понимание.
Мартен, увидев "лестницу", ещё больше зашлась в крике, забилась. Мэтр Жорж сгрёб старуху за шиворот и приподнял над полом, окинув профессиональным взглядом с головы до ног. Та в ужасе притихла. Палач, повернув жертву к себе так и эдак, швырнул её своим помощникам, те подхватили женщину на лету, необыкновенно быстро сорвали с неё одежду, обнажив жёлтые увядшие груди, дряблый живот, седой лобок, синеватые ноги, и растянули на "лестнице". Брат Пьер стыдливо опустил глаза, Блуэн же с крестом в руках бесстрастно смотрел, даже не моргая.
Заскрипел ворот, верёвки натянулись, как тетива лука, несчастная закряхтела, как-то жутко закрякала, потом завыла. Подручные же палача всё налегали на рукояти вóрота. Сам же мэтр Жорж только внимательно наблюдал за пыткой, сложив на груди покрытые рыжим волосом руки.
– Перрин Мартен! – громовым голосом спросил отец Жан. – Кому ты отводила детей в Машкуле?
Старуха снова плюнула в него, но на этот раз не попала. Верёвки продолжали наматываться на ворот, вытягивая тело Мартен в дугу. Она истошно воззвала:
– Баррон! Баррон! Всемогущий! Помоги мне! Да помоги же мне! О, как мне больно! Испепели их! Выжги им нутро до самого их сердца!
Блуэн сделал палачам знак остановиться.
– Нет, он не поможет, – тихо сказал он женщине. – Дело в том, что он не любит вас и изначально хочет лишь погубить. Сказано Господом: он лжец и отец лжи. Любовь же есть только у Господа нашего Иисуса Христа. Сейчас, в терзаниях тела своего, ответь себе на вопрос: ты с Богом или диаволом? С любовью или ненавистью?
– Вижу я вашу любовь! – хрипела Ля Меффрэйе. – Оборотни! Хищные волки в рясах! Калечите невинную старуху!
– Увы, ты дала повод, и не один, сильно усомниться в твоей невиновности. Говори же: кто покупал у тебя детей в Машкуле?
– Отпустите меня! Умоляю, отпустите меня! Не знаю никаких детей! Я ненавижу детей!
– И поэтому ты продавала их на погибель?
– Нет! Нет! Нет!
– Тогда придётся пока оставить тебя в руках мэтра Жоржа.
Подручные палача снова налегли на ворот. Послышался отвратительный скрежет выворачиваемых мослов жертвы. Ребра её разошлись, как меха гармоники.
– Помилуйте! – изнемогая, вопила Мартен. – Люди добрые, помилуйте! Больно! О, как мне больно! Перестаньте! Не могу больше! Простите старуху! О, смилуйтесь!
– Остановитесь, – сказал отец Жан. – Несчастная Перрин Мартен, дальше будет только хуже. Ты в одном лишь случае можешь рассчитывать на милосердие Божие: расскажи без утайки, для кого ты обманом похищала детей на дорогах.
– Для барона де Реца и его людей, будь они прокляты!
Бледный брат Пьер вскинулся, заскрипел пером.
– Имена этих людей!
– Бриквиль! Силле! Бремон! Россиньоль! Прелати! Пуату! Анрие!
– Ты отвела им Жаме Бриса из Монлюка?
– Да!
– А Огюста Бернара из Пор-Лоне?
– Да!
– А мальчика, с которым тебя видела в Пор-Лоне Жанна Фуреж?
– Да!
– Они живы?
– Не знаю! Но я их больше никогда не видела в Машкуле!
– Почему дети соглашались идти с тобой?
– Я обещала им подаяние, пищу, одежду, ночлег!
– Ты похищала детей только в сеньории Рец или в других местах тоже?
– Ещё в Нанте!
– Имена нантских детей!
– Жан Донет!.. Колен Авриль!.. Луи Жанвре!.. Пьер Даге!.. Других не помню!
– Сколько всего их было?
– Не один десяток!
– Куда ты их отводила в Нанте?
– В дом Ла-Сюз, когда там жил барон!
– Есть надежда, что они живы?
– Не знаю! Их я тоже больше не видела, кроме Жана Донета!
– А что с ним сталось?
– Барон приказал привести его из Ла-Сюз в Машкуль и передать привратнику!
– А дальше?
– Не знаю! С тех пор его не видела!
– Кто ещё подобным образом поставлял детей де Рецу?
– Тифен Лешарпантье, вдова Робена Броншю! Она мне помогала в Нанте!
– Ты знаешь, кого эта Лешарпантье заманила в Ла-Сюз?
– Она мне продала своего племенника, Пьера Даге! Имён других не помню!
– Почему ты называешь сатану Барроном?
– Так его звали грансеньор и Прелати!
– А откуда тебе это известно?
– Они сами мне сказали.
– Так ты участвовала в их радениях?
– Нет, просто они почитали меня за ведьму и передо мной не таились.
– А заклинания эти где ты услышала?
– Одна покойная гадалка сообщила. Прелати у меня их переписал.
– Ты вызывала ими сатану?
– Да. Простите меня, неразумную! – заплакала Мартен.
– Ты отрекаешься от сатаны?
– Да! Да! Да!
– Целуй святой крест! – Он поднёс к её губам распятие. – Данной мне властью, Перрин Мартен, снимаю с тебя наложенное ipso facto отлучение от Церкви.

Новый роман Андрея Воронцова "Последний хеллувин маршала" читайте в № 2 и 3 журнала "Москва" за нынешний год.