Александр Вепрёв
"Картофельное солнце"
"Картофельное солнце"
М.: "Вест-Консалтинг", 2012
Поэт Александр Вепрёв — человек многогранный. Он не только лауреат премии журнала "Дети Ра" и газеты "Литературные известия", но еще и художник, предприниматель, путешественник. Он живет и работает одновременно в трех городах России. География его перемещений обширна — заснеженная Вятка, промышленный Ижевск и вальяжный, представительный Сочи.
От автора, часто меняющего обстановку, мы ожидаем вещей, контрастных, как поволжский и субтропический климаты. Но стихи Вепрёва одинаково тепло разговаривают с нами доброжелательным русским верлибром.
Сборник избранных верлибров "Картофельное солнце" не только изобилует афоризмами, но и являет читателю новую поэтическую форму — вепрлибр. Автор определяет сей жанр как стихотворное произведение, написанное верлибром с повествовательным или лирическим сюжетом, или в которое входят несколько верлибров, объединенных общим замыслом по общей тематике повествования. В книге встречаются такие гибриды, как "два верлибра в одном", сложносочиненные конструкции — "пять верлибров в одном" и лаконичные — "верлибр в пяти афоризмах".
Можно долго спорить, являются ли эти комбинации новаторством, но в одном автор прав — только жанр верлибра позволяет ему быть столь изобретательным. Проза получилась бы громоздкой, а рифмованный стих… сложно себе представить, как уместить в жесткие рамки силлабо-тоники такую картину:
От автора, часто меняющего обстановку, мы ожидаем вещей, контрастных, как поволжский и субтропический климаты. Но стихи Вепрёва одинаково тепло разговаривают с нами доброжелательным русским верлибром.
Сборник избранных верлибров "Картофельное солнце" не только изобилует афоризмами, но и являет читателю новую поэтическую форму — вепрлибр. Автор определяет сей жанр как стихотворное произведение, написанное верлибром с повествовательным или лирическим сюжетом, или в которое входят несколько верлибров, объединенных общим замыслом по общей тематике повествования. В книге встречаются такие гибриды, как "два верлибра в одном", сложносочиненные конструкции — "пять верлибров в одном" и лаконичные — "верлибр в пяти афоризмах".
Можно долго спорить, являются ли эти комбинации новаторством, но в одном автор прав — только жанр верлибра позволяет ему быть столь изобретательным. Проза получилась бы громоздкой, а рифмованный стих… сложно себе представить, как уместить в жесткие рамки силлабо-тоники такую картину:
Однажды я принес в дом солнце.
Повесил на стену. Солнце со стены упало,
Стало прыгать по полу,
как резиновый мячик.
Повесил на стену. Солнце со стены упало,
Стало прыгать по полу,
как резиновый мячик.
Герой вешает солнце на стенку, словно кухонные часы. А мы, впечатлившись названием сборника, начинаем мыслить терминами кулинарного искусства. И вынуждены признать: нет в стихах Вепрёва никакого разбавленного водой молока, только вареная сгущенка.
Солнце у поэта особенное — южное, мягкое, курортное. Под таким солнцем самое милое дело — загорать, нежиться, потягивать вино, уплетать что-нибудь вкусное. Картошечку, например. Об этом поэт сочинил целый цикл маленьких верлибров (или, по авторскому определению, — "пять верлибров в одном"):
Солнце у поэта особенное — южное, мягкое, курортное. Под таким солнцем самое милое дело — загорать, нежиться, потягивать вино, уплетать что-нибудь вкусное. Картошечку, например. Об этом поэт сочинил целый цикл маленьких верлибров (или, по авторскому определению, — "пять верлибров в одном"):
Я сегодня вспомнил о солнце,
когда наклонился
над кастрюлей, где лежал в мундире
только что сваренный картофель.
Я закрыл глаза.
Тепло картошки
Осветило мое лицо картофельным
солнцем.
когда наклонился
над кастрюлей, где лежал в мундире
только что сваренный картофель.
Я закрыл глаза.
Тепло картошки
Осветило мое лицо картофельным
солнцем.
На кончике языка вертится двусмысленное наречие "аппетитно". И действительно, далее в стихотворении, давшем название сборнику, упомянутое наречие проявляет оба значения:
Картофельное солнце лежало
на дне кастрюли,
Пышущее теплом и тонким
запахом южного лета,
Обнаженных грудей молодой
дородной девки
и, едва проступившей, ее мокрой бородки
чуть выше ляжек…
на дне кастрюли,
Пышущее теплом и тонким
запахом южного лета,
Обнаженных грудей молодой
дородной девки
и, едва проступившей, ее мокрой бородки
чуть выше ляжек…
Должна признаться, подобного осмысления отварного картофеля я еще не встречала. Ярко, чувственно и вместе с тем — на удивление — не пошло. Это восхищение жизнью во всех ее проявлениях.
О том же, но не столь игриво и более размашисто, повествует домашний, кухонный верлибр — "Небесное масло". Герой заправляет салат и представляет себе, что:
О том же, но не столь игриво и более размашисто, повествует домашний, кухонный верлибр — "Небесное масло". Герой заправляет салат и представляет себе, что:
…вся округа от моего салата,
становится светлее
потому что в салате светится солнце,
заправленное подсолнечным маслом!
становится светлее
потому что в салате светится солнце,
заправленное подсолнечным маслом!
Широко, если не сказать — глобально! С любовью и благодарностью за каждую прожитую минуту. В фантик нарочитой гротескности обернуты неистребимое жизнелюбие и широта авторской души.
Однако нельзя сказать, что Александр Вепрёв специализируется на юмористической поэзии. Более чем серьезно относится автор к основополагающим вещам, делающим человека — Человеком. Мягкость формы скрывает трагизм содержания. Например, бывшему советскому гражданину трудно будет удержаться от тяжелого вздоха при прочтении стихотворения "Комната в небе":
Однако нельзя сказать, что Александр Вепрёв специализируется на юмористической поэзии. Более чем серьезно относится автор к основополагающим вещам, делающим человека — Человеком. Мягкость формы скрывает трагизм содержания. Например, бывшему советскому гражданину трудно будет удержаться от тяжелого вздоха при прочтении стихотворения "Комната в небе":
Я вижу, как молодой поэт
с искренним уважением и сожалением
слушает мои стихи о Родине.
Он знает, что я сочинял когда-то
чудаковатые стихи
про стул на столе, про комнату в небе…
Может быть, он думает, что я разучился?
Хотя, скорее всего, тот стул на столе
и комната в небе —
тоже часть моей чудаковатой страны…
с искренним уважением и сожалением
слушает мои стихи о Родине.
Он знает, что я сочинял когда-то
чудаковатые стихи
про стул на столе, про комнату в небе…
Может быть, он думает, что я разучился?
Хотя, скорее всего, тот стул на столе
и комната в небе —
тоже часть моей чудаковатой страны…
Но и ностальгия в стихах Вепрёва — добродушная, как будто и не было шестнадцати лет забвения. Между тем после распада СССР поэт не публиковался вплоть до 2007 года.
В девяностые годы на читателя обрушивается поток низкопробной макулатуры (зачеркнуто) литературы, символизирующий массовый отказ не только от идей "светлого будущего", но и вообще — от каких-либо нравственных ориентиров. Однако Александр Вепрёв пишет так, словно его поэтическая биография не прерывалась. Эта незлобивость обеспечивает его стихам обаяние, а нам внушает к нему огромное уважение.
Автор не только не ожесточился, не покрылся корой равнодушия, но в каждом его стихотворении отчетливо звучит чувство благодарности — зрелое, осознанное. Из благодарности рождается скромность — верное понимание своих возможностей:
В девяностые годы на читателя обрушивается поток низкопробной макулатуры (зачеркнуто) литературы, символизирующий массовый отказ не только от идей "светлого будущего", но и вообще — от каких-либо нравственных ориентиров. Однако Александр Вепрёв пишет так, словно его поэтическая биография не прерывалась. Эта незлобивость обеспечивает его стихам обаяние, а нам внушает к нему огромное уважение.
Автор не только не ожесточился, не покрылся корой равнодушия, но в каждом его стихотворении отчетливо звучит чувство благодарности — зрелое, осознанное. Из благодарности рождается скромность — верное понимание своих возможностей:
Если читатель посмотрит на поле поэзии
вероятно, тебя не увидит
Ты почти незаметен. Почти затерян
Как маленький василек в поле,
Где цветут зеленые цветы,
поющие ромашки…
Кто-то увидит фантастические элиозавры,
Кто-то — квадратные кактусы.
А кому-то понравится василек,
Который почти незаметен.
вероятно, тебя не увидит
Ты почти незаметен. Почти затерян
Как маленький василек в поле,
Где цветут зеленые цветы,
поющие ромашки…
Кто-то увидит фантастические элиозавры,
Кто-то — квадратные кактусы.
А кому-то понравится василек,
Который почти незаметен.
Василек — теплый, типично русский образ. Память добросовестно продолжает цепочку ассоциаций: необозримая ширь, спелые колосья… синие цветы, в хозяйстве совершенно бесполезные, но такие родные! Нет, непрост наш автор — свое место в поэзии он определил четко и метко. В то же время, деликатно говоря о себе во втором лице, значимых других он благодарит прямо:
Сегодня для меня лицо Москвы —
это лицо редактора
Евгения Степанова. Худое, небритое,
усталое, задумчивое…
это лицо редактора
Евгения Степанова. Худое, небритое,
усталое, задумчивое…
Несмотря на смешливую веселость, свойственную гиперболам вроде "главный редактор может стать молодым академиком Нобелевской премии", это весомое посвящение. Во-первых, благодарность искренняя. Во-вторых, строки так аккуратно прилажены друг к другу, что не сомневаешься в мастерстве автора. И, наконец, эпитеты подобраны точно, что подтвердит каждый, кто знаком с Евгением Степановым.
Отдельно хочется отметить верлибр в двух афоризмах "Поэт и поэтесса":
Отдельно хочется отметить верлибр в двух афоризмах "Поэт и поэтесса":
1.
Поэт — это что-то между
женщиной и мужчиной,
Но мужских качеств больше,
чем у мужчины…
женщиной и мужчиной,
Но мужских качеств больше,
чем у мужчины…
2.
Поэтесса — это что-то между
женщиной и мужчиной…
И женских качеств больше, чем у мужчины
и мужских больше, чем у женщины!
женщиной и мужчиной…
И женских качеств больше, чем у мужчины
и мужских больше, чем у женщины!
Вот вам вкратце — сущность мировой поэзии, от Гомера до наших дней. И если с определением поэта я согласна, то характеристика поэтессы вызывает легкую волну возмущения. Однако и возмущаясь, я не смогла удержаться от улыбки: верно подмечено. Легкую язвительность в отношении прекрасного пола смягчает задорный восклицательный знак в конце предложения. По аналогии, на ум приходит известная острота: "Что общего между морской свинкой и женщиной-ученым? Как морская свинка не имеет отношения ни к морю, ни к свиньям, так и женщина-ученый, соответственно…" Но анекдот унизителен, а на замечание Александра Вепрёва обидеться не получается, ведь восклицательный знак как будто подчеркивает: это шутка, это понарошку!
Сборник "Картофельное солнце" пропитан мягким и теплым юмором, парадоксальным, как прошедшая зимняя Олимпиада в субтропиках. Рискну утверждать, что этими стихами вряд ли кто-нибудь будет разочарован. Даже морские свинки.
Сборник "Картофельное солнце" пропитан мягким и теплым юмором, парадоксальным, как прошедшая зимняя Олимпиада в субтропиках. Рискну утверждать, что этими стихами вряд ли кто-нибудь будет разочарован. Даже морские свинки.
Ольга ЕФИМОВА