***

Жена толкнет и подскажет: "Не застывай!.."
Когда задумываюсь чуть глубже, чем обычно.
Тут как раз на остановку приходит трамвай,
Да и вообще не совсем оно и прилично

Стоять вот так, как я, вперившись в никуда,
Не вполне сознавая, что впереди и кто там.
Люди думают: бедная женщина... вот беда —
Связалась с придурком... законченным идиотом.

Я уж не говорю, между нами, про то,
Как удерживает часто от спешки напрасной:
Когда б не она, сколько раз сбило б меня авто
На том перекрестке... при переходе на красный.

Правда, бывает, при этом теряю нить
Своих размышлений... даже какое-то слово.
Впрочем, сами знаете, женщин не остановить:
Желают спасти — и спасут тебя безусловно.

Я и не спорю: конечно же, ей видней,
Судит о жизни она более адекватно.
Подталкивает меня — и я возвращаюсь к ней.
Спасибо ей... Мог бы и не вернуться обратно.


***

Мы тоже ездили на медленных поездах,
Могли прослезиться и мы от восторга
В составе, который, пространство собой вспахав,
Дремал — поскольку время его отторгло.
У каждого полустанка стояли мы... да.
Видели Чичикова в рессорной бричке.
В сонной одури уплывали мимо тогда
Километры трехзначные на табличке.

Плацкартные только... купейных не было... нет.
Умилялись чаю... пирожкам с капустой,
Радовались также, если работал клозет,
Теплой водке соседа, молве стоустой,

Оповестившей за миг весь дремлющий состав,
Что яблоки дешевы в Курске и вишни.
Но мы пропустили весь яблочный торг, проспав...
Сосед с соседкой, помним, в Курске и вышли.

Долгими взглядами рассверливали окно,
Пытались не засыпать... делились снами.
...Тут мы и поняли, что пространство заодно
С нами — время, напротив, отнюдь не с нами.


***

Как в анекдоте дурацком: мол, родина это, сынок...
Как, мол, покинуть шукшинские эти березки?
Избы как после бомбежки... и ветер, сбивающий с ног...
Доски на окнах крест-накрест... прогнившие доски.

Я не оставил ее... потому что был слаб и ленив,
Нечего ставить в заслугу мне глупости эти.
Родина: Ладога, Питер, Карелия, Финский залив.
Было — поездил: империю видел в расцвете.

Сердце сжималось от грусти: Нева, Петропавловка, лед...
Знаю, что глупости... Только как справиться с этим?
Кто я — придурок, слабак, недотепа... возможно, урод?
Не патриотом же зваться? — с усмешкой заметим.


Воспоминания о будущем

Говорили в общем-то не о себе —
О грядущем, родине, ее судьбе,
То, что свято для них, заветно.
У вершин парили, облазили дно...
И до самой зари горело окно —
Это было для всех заметно.

Были небо рады нести на плечах...
Ни один не подумал о стукачах —
Все о жертве, высокой чести...
Как рукою подать до Новой Земли...
И под утро они ее обрели —
В дверь вломились —
                       и всех повязали на месте.


***

На самой окраине Города, на его островах,
Там, откуда Улисс отправился в плаванье,
Море рождает младенцев: Дейбоса, Мракена, Страх
И родную сестру их — Отчаянье.

Там, откуда отныне вовек не поступит вестей,
Откуда больше не шлют перец, ваниль, корицу,
Встречают жители Города повзрослевших детей —
Мракена, Фомоса, Страх и Отчаянье — их сестрицу.

Я тоже жил там когда-то, у Карточного моста,
Слух мой ночами тоже тревожил стон: уничтожь их!..
А теперь там бродят только безмолвие и пустота,
И Мракен заглатывает прохожих.

Когда забредаю сюда, встречаю сестру Троих,
Мы не чужие, изведал всю муку ее до дна я.
Она узнает... укрывает меня от братьев своих,
Теперь мне Отчаянье — как родная.

Да, честно сказать, Трое для слабых только страшны,
На островах нет уже слабых.. почти не осталось.
Жители Трои небесной смотрят вниз с такой вышины,
Что представишь — и наваливается усталость.

Троянцы видят всю Тройку и вечную их сестру,
Вряд ли заметят жителей — это для них мелковато.
Но только не днем и тем более не поутру,
Когда в залив уползает тумана вата.

Фомос и Дейбос — это, считайте, одно и то ж,
И демос из Города считает за одного их.
А Мракен и Страх — этим душу вынь да положь,
Глядел им в лицо... их тоже встречал обоих.

Пока что не днем — по ночам вылезают из нор,
Взглядами их перекрестными воздух сырой вспорот,
Проверка на вшивость — в душу глядят в упор...
А греки уплыли в Турцию. И не вернутся в Город.


***

Жизнь была странным сгустком льда и огня...
И страданием — полной мерой.
В детстве мама порой называла меня,
Как девчонку: Лерочкой... Лерой.

То-то я возмущался!.. О, боже мой...
Не зовут теперь... в шутку даже...
Ее первенец умер блокадной зимой,
Первый муж убит был тогда же.


А потом ушла... и с собой не взяла,
И отец ушел... Не вернулись.
Все, что было, как крошки, смели со стола,
Из домов, со дворов и улиц.

Этой жизни следов не осталось? — скажи.
От минувшей навек... Не так ли?
За спиною — туманные миражи,
На ресницах — не слезы, капли.

Часть меня, не подвластная мне самому,
Приникает к запертой дверце.
Обливается кровью, глядит во тьму
Одинокий охотник... сердце.


 Из "Философических посланий"

1

Этот зазор между вопросом и ответом...
Пережить зиму и умереть летом,
Весною задаться вечным нелепым вопросом,
К осени взмыть в небеса альбатросом,
Быть на садовом участке маленькою дощечкой,
Растопкою стать, а затем и самою печкой,
А зимою с тобою новая перемена...
И все это вместе... одновременно.

2

Ячеистая структура времени такова,
Что можно валять дурака и работать спустя рукава,
И этим ткани вечности не повредишь ни на йоту —
Это должно быть понятно полному идиоту.
Хроноячейки не поддаются давленью извне —
Таится неразрушимое в их глубине.

Мысли об этом меня посетили, когда
Твердь распадалась, в кровь превращалась вода,
Небо, как свиток, свернулось, и звезды на землю пали...
Вы понимаете?.. Кивните, если устали.

3

О, Собиратель импульсов наших воль,
Хоть на мгновенье почувствуй и эту боль,
Влезь в мою шкуру хоть на одно мгновенье...
Ночью глубокой, не тем падежом греша,
Точно не зная, а есть у меня душа?
Я ощутил легкое дуновенье.

4

В споре об универсалиях я — твердый концептуалист.
В идейных шатаниях и отклонениях не был замечен.
Колебался в других вопросах, но здесь я полностью чист.
Переройте все мои выступления — попрекнуть меня нечем.
Придерживался строгой позиции, блюл чистоту рядов,
Размежевался с оппортунистами — вчера, всегда и сегодня.
Защищал генеральную линию начиная с тридцатых годов
10-го века от Рождества Господня.

Не могу сказать про иных, что так же тверды, увы!..
Многие не избежали неточных... неверных акцентов.
Разоблачал и боролся жестко и за пять столетий борьбы
Ни разу не перешел на сторону оппонентов.

Вы и представить не можете, как был соблазн велик,
Страх оступиться делал ночи и дни кошмаром.
Не отступил от принципов... к основам основ приник...
Стою в шеренге где-то между Ибн Синой и Абеляром.

Номиналистов и реалистов в дискуссиях так покрыл,
Что они рассыпались в прах, растворились в воздухе дымом.
Почувствовал за спиною нечто вроде ангельских крыл...
Ощутил себя в белых одеждах, делающих неуязвимым.

Сколькие дрогнули... даже близкий друг отступил —
Жалкая тварная наша природа в этом во всем виновата,
Дух концептуализма всегда придавал мне сил —
Словом и делом не предал Дунса Скота и Фому Аквината.

Ныне на пир составных триединств Всеблагими я зван,
То ли начал, то ли частей — я не помню уж точно фразу,
Но припадаю ко всем трем источникам знания — как Иоанн
Солсберийский. И пью из всех трех. И сразу.

5

"Все розенкрейцеры отправились в Тибет, —
Нейхауз заявил, — одним и тем же рейсом".
Ну, это типа так: покинув Этот свет,
На Тот отправились... вослед за Розенкрейцем.

Тибет (и Шамбала) — совсем не ерунда,
Поверьте Андреа, что все это не сказка.
Вы сами можете направиться туда,
И Парацельс вас ждет и мудрецы Дамаска.

Я что хотел сказать и что имел в виду:
Переселились, значит, в одночасье
Для подготовки, скажем, к Страшному суду...
И здесь искать их — глупость и несчастье.

А сколько сил напрасных извели
Декарт и Лейбниц... Не нашли занозу!
О, мистики и оккультисты всей земли,
Боюсь, вы не найдете Крест и Розу.

Чего уж... не нашел великий Сведенборг...
А Внутренний Тибет в соседстве с нами... рядом,
И всех делов: решить — и тропкой краткой в морг.
Повеситься... упившись прежде ядом.
Но это путь не мой... Я знаю тайный клич,
Откинем суицид — есть весть о страшной каре.
Пойдем другим путем — как говорил Ильич.
Восток алеет... жжет. Мы встретимся в Дамкаре.

6

Наши души посмертно отправляются на Луну —
Так учил Гурджиев — в ту таинственную страну,
Где живут селениты (и я это все приемлю),
Которые после смерти отправляются к нам на Землю.

Этот обмен... этот слабых сердцем смущающий бред
Предвещает разуму нашему много побед
На стезе освоения галактических далей...
Не такое еще мы с тобою слушали и видали.

Долгая жизнь приучает не ставить в грош интеллект.
А Гурджиев?.. Да бог с ним — его "Обо всем" проект
Пополняет копилку прозрений в ничто... курьезов —
В преддверии глобальных потеплений... локальных морозов.

Я могу посоветовать тебе, мой друг, дураку,
Смело выйти на площадь с лозунгом "Ку-ка-ре-ку!".
А последствия, напрягись, как-нибудь сам расчисли,
Признавая поражение... ничтожество всякой мысли.

7

В той пограничной области между светом и тьмой,
Куда я попал, будучи выпивши... возвращаясь домой
С одного литературного междусобойчика... мероприятия
От своего знакомого... скажу даже так: приятеля,
Будучи в состоянье расширенного донельзя сознания,
Понял, чего не нашел в Трипитаке, Библии и Коране я, —
Это насчет тонкой нитевидной сущности всех светил,
О которой Шестипалый у Пелевина впервые заговорил...
Так вот в голове у меня наконец уложилась теория струн
В виде иероглифов, клинописных черточек и футаркических рун,
Но оставался один лишь вопрос, о котором пока умолчу,
Чтобы вы не тронулись разумом, не побежали бегом к врачу,
Поскольку вам не досталось изведать манящую тьму Границы,
Свет, исходящий из Книги Ее... с каждой ее страницы,
А я-то видел: граница сужалась и превращалась в тонкую нить,
Но непосвященным об этом бессмысленно говорить,
И я потянулся туда всем своим существом за ответом...
В той пограничной области между тьмою и светом.