Юлия ПИКАЛОВА
Юлия Геннадьевна Пикалова окончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета и программу "Мастер делового администрирования" Государственного университета Калифорнии. Живет в Москве.
ТРИДЦАТЬ ТРИ
Тридцать дней без сна и еще три дня —
Прежде, чем узнать, кто ты для меня.
Ты и цель, и путь,
И воздух, и грудь,
Ты и сон, и явь:
Что любо — представь!
Времечко, успей расстелить траву:
Три да тридцать дней — как переживу?
Ты и перст, и крест,
Колокол окрест,
Капля и купель,
Ласковое "Л"...
Тридцать дней и три — бдеть мне до зари:
Взрыв! — мечтать навзрыд — и ответный взрыв!
Вихрь — упругий, рви! — и ответный вихрь!
И озноб во мне,
И огонь во мне.
Ты
Тропа и след,
Тот, кого здесь нет,
Русло и река,
Музыка — и рука.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Лежу, не открывая глаз,
И луч теплом ласкает веки.
Я будто вижу сон о вас,
О драгоценном человеке.
О, этот любопытный луч!
Он видел вас. Ему поручен
Рассказ от ваших глаз — и ключ
От ваших кромок и излучин.
Он видел вас. Его рассказ
Был нежен. Нежен, но настойчив.
Он говорил: иди сейчас,
Уже довольно многоточий!
Он говорил: иди к нему,
Уже довольно недомолвок! —
И рассыпал в моем дому
Блистанье крупного помола.
Он мне заглядывал в глаза,
Он золотил мои ресницы
И убеждал, что ждать — нельзя,
Что дальше мне — воспламениться!
О, что за лучник в сердце мне
Попал, все прежнее свергая?
Я будто вижу сон во сне,
И явь — во сне, и я — другая!
Всхожу по тонкому лучу,
И повторяю ваше имя,
И больше истины хочу
Коснуться ваших губ своими...
ВОЗГОНКА
Крученье (сердца извлеченье),
Крученье (жилы, кости — в жгут!),
Крученье: пряное перченье,
И под котлом поленья жгут.
Начнут крутое кипяченье
(Мельканье пальцев — плеч — ключиц),
И будет — чувств разоблаченье,
И с пышным паром — излученье,
И облученье, обреченье:
О страх сердечный — отключись!
А пар пусть совлечется в тучи
И мир напоит допьяна.
Кручина, горной кручи круче,
Ты будешь преодолена!
Кручина, что крушины горше,
Тебя возгонят на верхи:
Из соли слез, из жил и кожи
Выходят лучшие стихи!
У ЧЕРТЫ
Тридцать дней без сна и еще три дня —
Прежде, чем узнать, кто ты для меня.
Ты и цель, и путь,
И воздух, и грудь,
Ты и сон, и явь:
Что любо — представь!
Времечко, успей расстелить траву:
Три да тридцать дней — как переживу?
Ты и перст, и крест,
Колокол окрест,
Капля и купель,
Ласковое "Л"...
Тридцать дней и три — бдеть мне до зари:
Взрыв! — мечтать навзрыд — и ответный взрыв!
Вихрь — упругий, рви! — и ответный вихрь!
И озноб во мне,
И огонь во мне.
Ты
Тропа и след,
Тот, кого здесь нет,
Русло и река,
Музыка — и рука.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Лежу, не открывая глаз,
И луч теплом ласкает веки.
Я будто вижу сон о вас,
О драгоценном человеке.
О, этот любопытный луч!
Он видел вас. Ему поручен
Рассказ от ваших глаз — и ключ
От ваших кромок и излучин.
Он видел вас. Его рассказ
Был нежен. Нежен, но настойчив.
Он говорил: иди сейчас,
Уже довольно многоточий!
Он говорил: иди к нему,
Уже довольно недомолвок! —
И рассыпал в моем дому
Блистанье крупного помола.
Он мне заглядывал в глаза,
Он золотил мои ресницы
И убеждал, что ждать — нельзя,
Что дальше мне — воспламениться!
О, что за лучник в сердце мне
Попал, все прежнее свергая?
Я будто вижу сон во сне,
И явь — во сне, и я — другая!
Всхожу по тонкому лучу,
И повторяю ваше имя,
И больше истины хочу
Коснуться ваших губ своими...
ВОЗГОНКА
Крученье (сердца извлеченье),
Крученье (жилы, кости — в жгут!),
Крученье: пряное перченье,
И под котлом поленья жгут.
Начнут крутое кипяченье
(Мельканье пальцев — плеч — ключиц),
И будет — чувств разоблаченье,
И с пышным паром — излученье,
И облученье, обреченье:
О страх сердечный — отключись!
А пар пусть совлечется в тучи
И мир напоит допьяна.
Кручина, горной кручи круче,
Ты будешь преодолена!
Кручина, что крушины горше,
Тебя возгонят на верхи:
Из соли слез, из жил и кожи
Выходят лучшие стихи!
У ЧЕРТЫ
...Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
А. Ахматова
Что смутится Двадцатый Век.
А. Ахматова
На краю. На грани. На кромке.
(Бьется голос в гортани ломкий.)
Руки вытянув в темноте,
двое — мы — чем только влекомы? —
безошибочно незнакомы,
с двух сторон подошли к черте.
Так бывало в мире и прежде.
Век Двадцатый, сто лет надежды
и крушений надежд в пыли
лишь утроили жизни жажду:
недошедшие, видно, страждут,
чтоб потомки за них дошли.
Будет каждому да по вере.
Не доехали двое в Веймар:
не хватило веры — кому?
Нам — достанет веры и нерва.
Так давай смутим Двадцать первый,
чтобы жарко стало ему!
ТВОРЦАМ-ПЕРВОПРОХОДЦАМ
Заметались метафоры, взгромоздились гиперболы.
Никому не потрафили начинавшие первыми.
Как гранатами —
перлами забросали империю:
Всеми горлами —
жерлами —
заостренными перьями —
Прямо в лица степенные!
Прокричав эпитафию,
Только тонкое вспенили.
Строй разбит.
Не потрафили.
Строй — разбит?
Строки стройные — и неважно, что рваные —
Ворвались, бесконвойные, в поколенья диванные,
И на выход — за шиворот!
И — на воздух искрящийся!
Хватит неудержимую жизнь засовывать в ящики!
Тихо время скользило бы... объяснялось бы знаками...
Хватит душ прорезиненных!
Хватит лиц одинаковых!
Чтобы зори свирелями переполнить успели мы,
Все горе- и горели вы, начинавшие первыми.
ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР
(Бьется голос в гортани ломкий.)
Руки вытянув в темноте,
двое — мы — чем только влекомы? —
безошибочно незнакомы,
с двух сторон подошли к черте.
Так бывало в мире и прежде.
Век Двадцатый, сто лет надежды
и крушений надежд в пыли
лишь утроили жизни жажду:
недошедшие, видно, страждут,
чтоб потомки за них дошли.
Будет каждому да по вере.
Не доехали двое в Веймар:
не хватило веры — кому?
Нам — достанет веры и нерва.
Так давай смутим Двадцать первый,
чтобы жарко стало ему!
ТВОРЦАМ-ПЕРВОПРОХОДЦАМ
Заметались метафоры, взгромоздились гиперболы.
Никому не потрафили начинавшие первыми.
Как гранатами —
перлами забросали империю:
Всеми горлами —
жерлами —
заостренными перьями —
Прямо в лица степенные!
Прокричав эпитафию,
Только тонкое вспенили.
Строй разбит.
Не потрафили.
Строй — разбит?
Строки стройные — и неважно, что рваные —
Ворвались, бесконвойные, в поколенья диванные,
И на выход — за шиворот!
И — на воздух искрящийся!
Хватит неудержимую жизнь засовывать в ящики!
Тихо время скользило бы... объяснялось бы знаками...
Хватит душ прорезиненных!
Хватит лиц одинаковых!
Чтобы зори свирелями переполнить успели мы,
Все горе- и горели вы, начинавшие первыми.
ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР
П о л о н и й. Что вы читаете, мой принц?
Г а м л е т. Слова, слова, слова.
Г а м л е т. Слова, слова, слова.
Письма в письмах, роман в романе, утка в зайце, игла в яйце.
Кончик жизни чужой поманит, чертовщинкой мелькнув в лице.
(Маска в маске — какие лица? Имя в имени, кот в мешке...)
Быль сливается с небылицей,
и дрожит в небесах синица,
и доверчив журавль в руке.
Расслоение ли сетчатки или мира слои, слои?
Где же львы (орлы, куропатки)? Где же вы (чужие, свои)?
Различая, разоблачая, не лишиться бы волшебства!
Совпадения все случайны. Не случайны слова, слова.
Кончик жизни чужой поманит, чертовщинкой мелькнув в лице.
(Маска в маске — какие лица? Имя в имени, кот в мешке...)
Быль сливается с небылицей,
и дрожит в небесах синица,
и доверчив журавль в руке.
Расслоение ли сетчатки или мира слои, слои?
Где же львы (орлы, куропатки)? Где же вы (чужие, свои)?
Различая, разоблачая, не лишиться бы волшебства!
Совпадения все случайны. Не случайны слова, слова.