Небольшая книга Ольги Аникиной «Картография» читается легко – на одном дыхании – как и всякая со вкусом сделанная вещь. Пожалуй, дело здесь в идеальном пропорциональном соотношении «тяжелых» и «легких» стихов и их чередовании. Неподдельно болезненный диптих «Мама, не смотри», где «чем послушней дети,/ тем они верней/ думают о смерти/ и молчат о ней», помещенный в начало книги, заставляет читателя ожидать от автора тяжелой исповеди, если не чернухи – но не тут-то было. За ним следует набор зарисовок «Пять римских песен».  В книге еще будет  «И запах жженой каши.../ И детская вина...», но будет и мальчик, который «смотрит ввысь,/ туда, где кружат жуки,/ и вместе с ними – смешная жизнь,/ отпущенная с руки». Широкий эмоциональный диапазон – это, безусловно, плюс.
Эмоциональная выверенность и тонкость свидетельствуют о тонком чувстве меры автора. Даже в самых горьких, больных стихах Ольга Аникина то и дело срезает острые углы: «Звуки ночные в панельных домах», «Баба Маша». Прикосновение к ужасному здесь не ведет ни к трагедии, ни в глумлению и фарсу, но, облачаясь в интонацию простого пересказа, оставляет перед нами зарисовку. Авторская позиция наблюдателя здесь – единственный ракурс, позволяющий избежать как хмыкающего цинизма, так и торжественного разрывания на груди последней бязевой рубахи. Балансирование между сентиментальностью и сарказмом на протяжении всей книги происходит успешно: О. Аникина не впадает ни в одну из крайностей, что характеризует ее как опытного стилиста.
Описательные стихи – наброски, вкраплениями присутствующие в книге, также выполнены с большим вкусом. Здесь нет ни претенциозной пейзажности, ни притягивания за уши какой-нибудь философии, а есть описание-погружение. Например, «Пять римских песен», где «небо вдыхает хохочущих чаек/ и выдыхает холод», а «кривая ветка каштана состоит в родстве с теплым коленом» – в них чувствуется не фотографическая, а более тонкая – эмоциональная – наблюдательность.
Интонационная неоднородность книги не создает резких контрастов между стихами, но формирует приятный, объемный, живой рельеф, в котором чередуются нежность («улица спит, как чужое дитя, колени поджав к животу»), простая, без всяких примесей, радость («просто утро сегодня такое:/ в ветках ветер, как птица, снует,/ и тропинка, где мак и левкои,/ я, пожалуй, запомню ее»), и тягостное, тревожное, зловещее («и днем, и по ночам за мною ходит тень,/ закутанная в ткань бескрылая ворона»). Переходы естественны, как в самой жизни, поскольку «ненависть от нежности/ ничем в тебе не разделяются».
Ряд точных, порой парадоксальных наблюдений и выводов – результат внимательного вглядывания автора в своего героя (героиню), в жизненные ситуации и человеческие реакции, стремления «закрыть себя – что книгу. Отложить и вымолчать с начала и до сути». Автор будто стремится удержать каждое ощущение своих героев, чтобы рассмотреть его со всех сторон, поймать и зафиксировать суть. И всякий раз сравнение или метафора попадают в точку: «прибавляясь по капле, она проступает <…> – неизбежная чужесть на самых глубинах родства, неизбывная чужесть», «и та собака, что внутри меня, все понимает, не скулит. Не смеет», «когда в душе решенье режется болезненно, как зуб  молочный» и т. д.
Из таких тонких, живых ненадуманностей полностью соткана книга «Картография», поэтому ее, пожалуй, можно назвать в хорошем смысле современной. Наброски эмоционального портрета современника здесь выполнены так искусно и порой пронзительно точно, что для подтверждения его подлинности не требуется большого количества внешних деталей.
Небольшой объем книги также свидетельствует о тонком чувстве меры (как правило, немногочисленность стихов является следствием хорошего вкуса). А наличие ясного и чистого поэтического голоса с широким диапазоном позволяет надеяться на то, что «Картография» – не последняя книга Ольги Аникиной.