Не каждому художнику под силу приехать в другую страну и сделать там карьеру. Имя. Стать академиком. Тем более — приехать в зрелом возрасте, когда пройдена половина жизненного пути, на родине твое имя уже овеяно славой и стало легендой, а на новой родине ты не только неизвестен, но никому не нужен и даже не знаешь местного языка.
Давиду Бурлюку это удалось.
Он сделал себе имя и карьеру в Америке, начав все с чистого листа. В сорок лет.
2 сентября 1922 года Давид Бурлюк с женой Марией Никифоровной и сыновьями Давидом и Николаем прибыли на нью-йоркский Grand Central из Ванкувера, куда приплыли из Японии на судне «Императрица России» за несколько дней до того. Перед этим были два насыщенных года в Японии. «За два года пребывания там мной написано около трехсот пейзажей, из них 125 осталось в музеях и частных коллекциях Японии», — писал Бурлюк¹.
В Японию Давид Давидович приехал из Владивостока с сестрой Марианной и ее женихом, чешским художником Вацлавом Фиалой. Уже в Японии Вацлав и Марианна поженились и уехали оттуда в Прагу — пароходом через Триест. Помимо Вацлава и Марианны, в Японии с Бурлюками жила сестра Марии Никифоровны Лидия, которая вышла замуж за Виктора Пальмова и вернулась с ним в Россию, а точнее — в Украину, в Киев.
Первые впечатления Бурлюка об Америке были очень позитивными. В своей книжечке «Бурлюк пожимает руку Вульворт-Бильдингу», вышедшей в Нью-Йорке в 1924 году как издание кооператива газеты «Русский Голос» и изданной к 25-летию его художественно-литературной деятельности, он опубликовал «Автобиографический конспект Отца Российского футуризма Давида Бурлюка». В конце этой автобиографии, названной им «Лестница лет моих», на вопрос «Как вам нравится Америка?» он отвечает: «Очень нравится! Ужасно все здесь симпатичные люди. Друзей здесь у меня "туча"!»²
Бурлюк продолжает саморекламу — в расчете на то, что российская и японская слава «догонит» его и в Америке. В «Манифесте радио-стиля», опубликованном в 1926 году, где он предстает в новом образе радио-футуриста, он не только называет себя «отцом русского футуризма», но и провозглашает себя одним из основателей движения кубофутуризма во Франции и Германии (благодаря своему участию в «Синем всаднике»), ставя себя в один ряд с Пикассо, Фернаном Леже, Кандинским и другими. Он теперь — основатель движения радио-футуризма, художник, поэт, оратор, актер и шоумен. Бурлюк пишет, что картины его выставлялись во Франции, Германии, России, Японии, Соединенных Штатах, Марианских и Алеутских стровах Тихого океана. А в предисловии к книжечке «Бурлюк пожимает руку Вульворт-Бильдингу», где презентуется выставка его работ в галерее «Societe Anonyme», он пишет о себе так: «Всемирно известный поэт, оратор, футурист, презентер, классик, художник пейзажей, портретов и декоратор. Художник-гений современности»³. Там же указано, что 10 миллионов любителей искусства во всем мире выразили свое мнение о творчестве Бурлюка. «Бурлюк выставлял свои работы в шахтах Сибири и на горном пике Зуджи». И далее: «Давид Бурлюк — гений, Давид Бурлюк — великий, мастер в каждом виде живописи».⁴
Наверное, расчет был правильным — особенно для Америки. Однако реальность не оправдала ожиданий — по крайней мере, на первых порах. Эйфория быстро прошла, а расчеты не оправдались. Начались непростые годы борьбы за выживание и признание. Как оказалось, привезенные с собой сто пятьдесят картин американской публике не очень интересны — вплоть до того, что таможенник, пропускавший груз Бурлюков в Америку, даже не стал брать с них пошлину, посчитав, что они не представляют художественной ценности.
Вот что пишет сам Бурлюк: «Я и Маруся с нашими двумя малолетними сыновьями милостью судьбы очутились в США, на безумной Манхаттанской скале в Нью-Йорке 8 сентября 1922 года — без денег, знакомств и… языка, так как я знал только древние языки, французский, немецкий и разговорный японский. Наши мальчики, Давид и Никиша, под наблюдением и руководством матери пошли в школу, а я начал искать корку хлеба. Через несколько дней я выяснил, что мои гогеновского типа картины, привезенные с островов Великого океана в США, никого не интересуют, цены не имеют. "Русское население" Нью-Йорка 45 лет тому назад было малочисленным. Выходили четыре газеты: две просоветского направления, другие ярко враждебные советскому строю, обслуживавшие обломки аристократии, спасавшейся здесь, с остатками богатств, привезенных сюда через океан.
<…> В поисках работы в этом доме я увидел и познакомился с аэропланотехником, офицером русской армии Сикорским, который был счастлив найти "для начала" здесь работу — за 40 долларов в неделю заведовать библиотекой Христианского рабочего дома Томпкинс сквэр. (Через год уже Сикорский организовал здесь кооператив плотников, металлистов и т. д. и начал выполнять заказы для летчиков, между прочим, для француза Фонка, летевшего на приз через океан из США; полет не состоялся, так как аэроплан разбился при подъеме на короткой беговой дорожке.)
Я сам работы постоянной в рабочих организациях найти не мог, но начал еженедельно зарабатывать "кое-что": чтением лекций для рабочих о жизни, делах и строительстве в стране Ленина, что помогло на время отгонять волка от нашего семейного очага.
Кроме чисто русской колонии — рабочих и крестьян — в Нью-Йорке 45 лет тому назад был громадный контингент русско-еврейской иммиграции, среди которой звучала еще не забытая русская речь. Две громадные газеты "Фрейгайт" и "Форвертц" объединяли этих выходцев из России. Первая орган Коммунистической партии США — возглавлялась вождем-идеалистом старой русской марки Моисеем Ольгиным⁵ (доктор Клумак ведал от-делом искусств). Моисей Ольгин, Минна Гаркави⁶, доктор Клумак оказали мне на первых порах некоторую поддержку. Через 2 с половиной года приехавший в США на гастроли "русский поэт-журналист В. В. Маяковский", как его тогда рекламировали, был привезен в США Амторгом (советский торговый представитель Г. Рэхт), и его гастроли здесь устраивались еврейской газетой "Фрейгайт".
Вскоре, овладев посильно английским языком для переводов в газетах, я начал сотрудничать в газетах "Русский голос" и "Новый мир" — просоветских и коммунистических.
До великого краха банков и биржи в 1929 году это улучшило временно наше положение — семьи американских новопоселенцев. Но чтение лекций в рабочих клубах все же являлось большим подспорьем бюджету и было радостной культурной услугой дорогой советской Родине — говорить американским рабочим, русским массам правду о новой жизни на Родине.
Под моим лидерством, учительством — благодаря газетам, открывшим страницы для юных талантов, — были организованы литературные общества: имени Горького, "Серп и Молот", Общество пролетарских писателей, тесно связанные тогда с Коммунистической партией США. Многие выпустили свои книги. Устраивались в рабочих клубах вечера поэзии. Об этом и этих книгах будет дан подробный текст при передаче этого собрания: "Русские пролетарские писатели в США (1923—1935 годах)" в мой архив при Библиотеке им. Ленина в Москве».⁷
Пусть читателя не смущает ярко выраженный просоветский тон этих воспоминаний — они были написаны в начале 60-х годов прошлого века и, скорее всего, готовились как сопроводительные бумаги для второй поездки Давида и Маруси в Советский Союз — первая поездка (в 1956 году) упоминается далее в этих записках. Вторая поездка Бурлюков в СССР состоялась в 1965 году. Известно, что Бурлюк пытался выменять свои старые работы, находящиеся в запасниках советских музеев, на новые работы американского периода. Для этого ему предложили принять советское гражданство — он разумно отказался. Вообще декларируемая всячески любовь к Советскому Союзу и его вождям, включая Ленина (у Бурлюка даже есть работа «Ленин и Толстой (сеятель и пахарь)», где они вместе вспахивают плугом поле) никак не подтверждались практическими действиями по возвращению туда. В отличие от того же Виктора Пальмова, вернувшегося из Японии в советскую Россию, Бурлюк устремился в Америку и уезжать оттуда не собирался. Вот, например, фрагмент из дневника Маруси Бурлюк за 21 января 1936 года:
«Бурлюк, Ильф и Консул (советский — прим. автора) обедали в армянском ресторане. Бурлюк там сделал скетч с Ильфа, подошел Башкиров, хвалил рисунок за сходство.
— Когда же, Бурлюк, поедете домой?.. Консул.
— Я имею двух сыновей студентов…
— Но они уже выше ростом отца…
— Да но надо закончить образование…
— Что изучают?
— Литературу и журнализм.
— Это пригодится нам…
— А в свободное время плавают на собственной моторной лодке…
— И это хорошо, запишем моряками в красный флот…».⁸
Разумеется, разговор этот ни к чему не привел. Как только появилась возможность, Бурлюк получил американский паспорт — это случилось в 1930 году.
Зарабатывать прибывшим из России в США художникам действительно было нелегко. Тем не менее, к моменту приезда Бурлюка несколько мастеров смогли добиться успеха. Одним из первых выходцев из России, который достиг уровня преуспевающих профессиональных американских художников, стал Абрахам Волковиц.⁹ Он прибыл с матерью в Нью-Йорк в 1889 году в возрасте 11 лет. Его мать держала газетный киоск, и это позволило получить средства на художественное образование талантливого мальчика.
В 1890 году в Америку приехал родившийся в Белостоке Макс Вебер.¹⁰ Сегодня его работы хранятся в крупнейших музеях США. Еще одним признанным американским художником стал Луис Лозовик¹¹, родившийся в небольшом украинском местечке Людвиновке и окончивший Киевскую художественную школу в 1906 году. Он приехал в Америку уже сложившимся художником — что зачастую не гарантирует успеха на новом месте. Однако Лозовик смог пробиться и в США.
Через шесть лет после Лозовика, из Борисоглебска Тамбовской губернии прибыли братья Рафаэль и Мозес Сойер. Братья-близнецы оставили значительный след в истории американского искусства и стали одними из ближайших друзей Давида Бурлюка¹².
После 1917 года русских художников в Америке стало больше. Борис Анисфельд, Сергей Судейкин, Борис Григорьев, Александр Архипенко, Сергей Конёнков, Николай Фешин, Николай Цицковский, Джон Грэхем, Арчил Горки и другие мастера оставили свой след в истории американской живописи. Многие из них дружили с Бурлюком, часть стала его последователями, о многих он писал.
Благодаря общительному характеру, разносторонним интересам и эрудиции Давид Бурлюк с самого начала «новой жизни» завел широкий круг общения. «Русская» слава все же не осталась незамеченной — Бурлюк вспоминал, что уже через два месяца после прибытия в Нью-Йорк его разыскали Сергей Есенин и Айседора Дункан. Они решили, что только Бурлюк может написать их портреты. Есенин даже заплатил Бурлюку аванс, и Бурлюк «пришел дважды в старую «Валдорф» гостиницу на 5 ave», но «обе модели неизменно были так пьяны, что сеансы не могли состояться». Портрет так и не был написан¹³.
Сыграли свою роль участие Бурлюка в «Синем всаднике» и работа с галереей «Der Sturm». Кэтрин Дрейер и Кристиан Бринтон, основатели общества «Societe Anonyme», узнав о том, что Бурлюк прибыл в Америку, разыскали его и предложили сотрудничать. «Societe Anonymе» — действительно легендарное общество. Основателями его, помимо Драйер и Бринтона, были Марсель Дюшан и Мэн Рей. Изначально президентом общества был Дюшан, через некоторое время его возглавила Кэтрин Дрейер. Название для общества предложил Мэн Рей — оно восходит к французскому «акционерное общество», именно так назвали свою выставку французские импрессионисты в 1874 году. Благодаря Дрейер общество смогло арендовать помещение в Манхэттене, по адресу 19-я Ист 47-я Стрит, назвав его «Музеем современного искусства». «Societe Anonymе» привлекало большое количество художников из Европы, в основном благодаря сотрудничеству с галереей «Der Sturm» Герварта Вальдена. Собственно, деятельность Вальдена стала моделью для «Societe Anonymе» — в его галерее были сосредоточены все новейшие направления в искусстве, в том числе русские модернисты. И Бринтон, и Дрейер были «заражены» любовью к русскому искусству. Дрейер стала автором книги «О новом русском искусстве», посвященной 60-летию Александра Архипенко, она написала также монографии о Бурлюке и Кандинском. Она же пригласила Кандинского стать почетным вице-президентом общества, и он принимал активное участие в работе «Societe Anonymе» вплоть до своей кончины в 1944 году.
Масштаб деятельности «Societe Anonymе» можно понять из цифр. Общество организовало 23 выставки в Нью-Йорке и 11 выставок в Буффало, Торонто, Ворчестере, Мичигане и других городах, причем к каждой выставке выпускался каталог с подробным описанием творчества художников и статьями о современном искусстве.
Вслед за Дрейер и Бринтоном Бурлюка разыскал и Израиль Бен Ньюмен — родившийся в Австрии и переехавший в 1923 году в Америку галерист, критик, арт-дилер и издатель. Они знали друг друга еще со времен «Синего всадника» — Ньюмен был хозяином сети книжных магазинов и галерей в Берлине, Бремене, Дюссельдорфе и Мюнхене и дружил с Кандинским, Мунком, Жоржем Руо, Максом Бекманном, Паулем Клее и многими другими мастерами. Перебравшись в Америку, Ньюмен открыл галерею, называвшуюся вначале «J. B. Neumann’s Print Room», а затем переименованную в «New Art Circle gallery», ставшую местом встреч многих художников и любителей искусства.
Именно Драйер, Бринтон и Ньюмен помогут Бурлюку в самые трудные первые годы в Америке. К нему придет признание, а вслед за ним материальное благополучие. Но произойдет это не сразу и не скоро — лишь к началу сороковых годов. А пока — борьба за выживание.
Вот что, например, пишет Бурлюк в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста» (и снова нужно учесть, что он писал их с надеждой на публикацию в СССР и отправил в 1929—30 годах советскому литературоведу А. Г. Островскому, а также харьковскому искусствоведу М. Зубареву; в итоге они были частично опубликованы в парижском альманахе «Минувшее» только в 1988 году, а в России отдельной книгой только в 1994-м): «Меня интригует картина, сложившаяся в голове: “Лагерь нищих”. Крайняя нищета на фоне загорающегося далекими огнями капиталистического города-гиганта. Бедняки среди отбросов, ржавых колес, груд рухляди, свалок. Сделал бы великое произведение, но тиски проклятой нищеты мешают (верю — пока) приняться за облюбованный достойный труд»¹⁴. Попытки заигрывания с Советской властью (в том числе участие в социалистическом по своей идеологии художественном объединении «Клуб Джона Рида») плодов не принесли — Бурлюка в СССР считали в лучшем случае «попутчиком».
Свои впечатления от тех лет Бурлюк отражал и в стихах. Вот, например, стихотворение «В квартирах богачей — ничей!..», написанное в 1929 году в Нью-Джерси, в вагоне железной дороги:

Или стихотворение «Один не покорился!»:

На службу пойти все же пришлось. Нужно было не только жить и творить, но и оплачивать обучение детей.
В марте 1923 года Бурлюк начал сотрудничать с газетой «Русский голос», которой в то время руководил писатель, поэт и левый политический деятель Александр Браиловский¹⁷. В 1933 году у руководства редакцией встал Давид Захарович Крынкин¹⁸. Бурлюк быстро сдружился с ним, и дружба эта длилась долгие годы. «Русский голос» был «левым» беспартийным печатным органом, где к Советскому Союзу относились с большой симпатией — что импонировало Бурлюку. Редакция газеты располагалась в нижнем Манхэттене, на углу 64 Ист и 7 стрит. Рабочий день был долгим — с 8 утра до 8-30 вечера, нужно было сидеть в маленькой комнатушке, заполненной людьми, и все это было совершенно непривычным для привыкшего к свободе Бурлюка. Но — нужно было зарабатывать деньги. Маруся почти каждый день приезжала к нему в редакцию, и помощь ее была крайне важной.
В самой первой своей статье «Русский язык за границей в годы революции» Бурлюк пишет: «Газета "Русский голос" со следующей недели, по четвергам, будет посвящать особый отдел литературе и искусству, под именем "Литературно-художественный четверг". Этот отдел имеет целью собирать и объединять художественное слово в Америке, дать место начинающим и пишущим русским писателям».¹⁹
С того момента Бурлюк ведет по четвергам литературную страничку, печатает и комментирует небольшие рассказы и стихи русских авторов, живущих в Америке, свои стихи и рассказы, дает информацию о литературной жизни в России. В дальнейшем он станет основным обозревателем событий, связанных с литературой и искусством — будет писать отчеты о наиболее важных выставках, делать обзоры выходящих книг и музыкальных концертов. С марта 1925 года газета по воскресеньям начала выходить с дополнительной литературной страницей — ее сделали специально «под Бурлюка». Давид Давидович работал в «Русском голосе» семнадцать лет — до 3 февраля 1940 года.
И все же главным занятием была живопись. Приехавшие в Америку художники объединялись в группы — так было легче пробиться, достичь признания. Организовывались совместные выставки. Бурлюк имел огромный опыт подобной деятельности и в России, и в Японии. На новом месте он продолжил активничать — буквально сразу по прибытию в Нью-Йорк.
Зимой 1922—1923-го группа художников, приверженцев новых направлений в искусстве, создала в Нью-Йорке общество «Новая Галерея». Она находилась в доме № 600 на Медисон Авеню. В эту группу вошел и Бурлюк. Члены группы разработали план, по которому каждый вносил пятидолларовый взнос — эти деньги шли на аренду помещения и организацию выставок, а вырученные деньги шли авторам. Начало было очень энергичным, но, к сожалению, «Новая Галерея» долго не просуществовала. Тем не менее, участие в группе помогло Бурлюку — через галерею продались первые его работы.
В это же время благодаря настойчивости Кристиана Бринтона и директора Бруклинского музея Виллиама Генри Фокса состоялась большая русская выставка. Она прошла в двух местах — с 15 декабря 1922 года в Пенсильванской академии в Филадельфии, а затем с 23 января по 4 марта 1923-го в Бруклинском музее в Нью-Йорке. О масштабе выставки говорят имена участников: Борис Анисфельд, Лев Бакст, Давид Бурлюк, Вадим Чернов, Сергей Фотинский, Николай Фешин, одессит Адольф Федер, Наталья Гончарова, Борис Григорьев, Ладо Гудиашвили, Александр Яковлев, Василий Кандинский, Николай Кузнецов, Михаил Ларионов, Абрам Маневич²⁰, Николай Ремизов, Савелий Сорин (окончивший Одесское художественное училище), Сергей Судейкин, Василий Шухаев, сульпторы Александр Архипенко, Глеб Дерюжинский, Нума Патладжан, Серафим Судьбинин. Николай Фешин, один из любимых учеников Ильи Репина, представил портреты Маруси и Давида Бурлюков.
Бринтон пригласил Бурлюка к участию в выставке за восемь месяцев до ее открытия и сам отобрал 44 работы художника. Это был первый представительный показ картин Бурлюка для американской публики. В следующем, 1924 году, «Societe Anonymе» открыло первую персональную выставку Давида Бурлюка в США — по адресу 44-я Вест 57-я Стрит в Манхэттене. Выставка прошла с 8 по 29 марта 1924 года, на ней были представлены 34 работы. К выставке был выпущен каталог с предисловием, написанным Кристианом Бринтоном.
В своей книге «Давид Бурлюк пожимает руку Вульворт-Билдингу» Бурлюк упоминает о том, что 8 марта 1924 года он будет выставлять «30 выдающихся работ в галерее «Societe Anonymе», 44 West 57 Street. Выставка продлится две недели».²¹
Бурлюк любил рассказывать, что на тот момент у него в кармане было только 10 центов, и он был вынужден идти на собственную выставку пешком. Обратно он тоже шел пешком, но уже «летел», имея в кармане чек на 750 долларов.
Вот еще один подобный эпизод из воспоминаний Маруси Бурлюк (31 августа 1937 года):
«Картина “Рабочие”. Улицы однообразные пересеченные мостами Манхатена — энергия в мусор от сытой еды запакованной в жесть и бумагу с буквами фирмы с миллионными капиталами… а у художника пять сентов (1922 год 24 декабря) чтобы собвеем доехать до Судейкина. Додика и Никишу веду гулять в сад, чтобы не заметили… что еды никакой дома нет… кроме трех кусочков хлеба их берегу до вечера… — А вдруг Бурлюк не застанет Судейкина — тогда работавшего декорации для “Летучей мыши”. Вечером после 8 Бурлюк принес еды и шесть с полтиной денег… “Ты, Мусинька, постарайся прожить неделю… может что-либо найду”».²²
Вторая персональная выставка Бурлюка состоялась в галерее «J. B Newmann’s Print Room» с 27 декабря 1924-го и продолжалась до 13 января 1925 года. К выставке был выпущен каталог со статьями Кэтрин Дрейер, Роберта Чанлера, Ивана Народного, Луиса Лозовика, Владимира Ветлугина и Бориса Григорьева. Все они хорошо знали Бурлюка и его творчество, и сами были достаточно известны.
Давид Бурлюк не остался в долгу. Помимо многочисленных публикаций о своих друзьях в «Русском голосе», он в 1928 году выпустил книгу «Русское искусство в Америке. Материалы по истории русского искусства 1917—1928» с предисловием все того же «доктора эстетики Кристиана Бринтона». Статьи и очерки Бурлюка касались «мастеров живописи и скульптуры, театра, музыки и прикладных искусств». В своей книге Бурлюк написал о Николае Рерихе, Сергее Судейкине, Абраме Маневиче, Борисе Анисфельде, Николае Фешине, Савелии Сорине, Сергее Конёнкове, Борисе Григорьеве, Серафиме Судьбинине, Николае Васильеве, Борисе Аронсоне, Николае Цицковском, Владимире Бобрицком, Константине Аладжалове, Евгении Дункеле и ряде других мастеров.
Вот некоторые фрагменты из книги:
«Среди художников, находящихся в Америке, С. Ю. Судейкин является наружно "самым русским"».²³
«Борис Григорьев не живет постоянно в С.Шт., но художник три раза уже успел посетить С.Шт., устроить здесь ряд выставок и написать несколько прекрасных портретов, как например — с Морриса Геста и З. Полывника (Бруклин). Выставки были организованы Джемсом Розенбергом в Нью Галлери (600 Мадисон авеню) дважды — в 1923 году и в 1924 году. Кроме того, в третий приезд художник имел выставку в Баффало. Участвовал на выставках: Филадельфии (1926 г.), Бруклинского музея, а также Карнеги Институт».²⁴
«Н. К. Рерих является одной из характернейших фигур русского художества. Его имя в продолжение 20 лет звучит во славу русской культуры. <…> Профессор Н. К. Рерих был первым русским художником, который с кистью в руках пересек всю страну Форда и Эдисона, изображая на своих холстах загадочные скалы Мейна и причудливую вакханалию Запада и больших Каньонов; художник сумел подойти к загадкам и ключам красоты природы Америки. Н. К. Рерих сумел глубоко полюбить Америку и характеризует ее, как "молодую и великую страну"».²⁵
«(Абрахам Маневич) В 1922 году приехал в Америку, за это время устроил ряд самостоятельных выставок… Американская пресса уделила большое внимание приезду знаменитого русского художника».²⁶
«Б. Анисфельд был третьим русским мастером, прибывшим в страну Эдгара По, Марка Твена и Эдисона. Еще в 1917 году задумал художник устройство выставки за границей… Америка приняла гостеприимно».²⁷
«Н. Н. Фешин — третий академик русской живописи, посетивший Америку. Первым был В. В. Верещагин, вторым Н. К. Рерих. <…> Фешин жанрист был одним из любимых учеников великого И. Е. Репина».²⁸
Все 20-е годы Бурлюк продолжает сотрудничать с Дрейер, Бринтоном и Ньюменом. После двух первых персональных выставок Давид Бурлюк принимает участие в международных выставках в Филадельфии, Буффало и снова в Бруклинском музее в Нью-Йорке. В 1928 году Ньюмен вместе с Кристианом Бринтоном организовали еще две выставки Бурлюка — одну в Бостоне, другую в Кливленде. Вот интересный отзыв искусствоведа из Кливленда: «Профессионализм Бурлюка проявился ярко. Через многие годы, он протащил существующие "измы", каждый в свою пору, вытаскивая из каждого его значимость. Бурлюк имеет неограниченный словарь, чтобы выразить любую идею, возникающую в его сознании».²⁹
В январе 1930 года персональная выставка Бурлюка состоялась в музее Рериха по адресу: 310 Риверсайд Драйв в Манхэттене. Бурлюк знал Николая Рериха еще по Петербургу, а вскоре по приезде в Америку вновь встретил его в мастерской художника Чанлера. На выставке были представлены 36 работ — живопись, акварель и рисунки. Сыграло ли свою роль то, что Бурлюк посвятил Рериху целую главу в своей книге «Русское искусство в Америке», а в 1930-м опубликовал три больших интервью с ним в книге «Рерих, жизнь — творчество. 1917—1930»? Кто знает. Однако Бурлюк с Рерихом встречались неоднократно и были в приятельских отношениях. Приведу лишь несколько цитат из предисловия книги Бурлюка о Рерихе: «Жизнь и творчество профессора Николая Константиновича Рериха представляет крупнейший интерес для каждого соотечественника этого художника, имя которого ныне стало мировым. Имя Н. К. Рериха еще до великой пролетарской революции 1917 года вписано в историю новейшего русского искусства такими крупными буквами, что без него мы не можем представить ясно общую перспективу развития русской живописи за последние 40 лет. <…> Н. К. Рериха в великой стране рабочих и крестьян, в стране, живущей бессмертными заветами Владимира Ильича Ленина, не забудут, пока существует русское искусство».³⁰
Симпатии Бурлюка к Советскому Союзу и социальная ориентация его работ, его участие в собраниях «Джон Рид клуба», где собирались писатели и художники левых взглядов, естественно привели к тому, что его работы вместе с работами ряда других американских художников были представлены на двух выставках в Москве: «13» и «Джон Рид Клуба», обе состоялись в 1931 году. После Москвы работы участников «Джон Рид Клуба» экспонировались в Харькове и Ленинграде.
В 30-е годы Давид Бурлюк участвовал во многих выставках, его персональные выставки состоялись в Morton Gallery (1928), Dorothy Parris Galleries (1933, 1934, 1935). Помимо Нью-Йорка, его экспозиции прошли во дворце Легиона славы в Сан-Франциско (1931) и в Музее Дункан «Phillips Memorial Gallery» в Вашингтоне (1937), причем музей приобрел девять работ. Но все же основными галереями, представлявшими его творчество, стали «Boyers Gallery», где он выставлялся ежегодно с 1935 по 1939 годы, и «АСА Gallery».
Сотрудничество Давида Бурлюка с «АСА Gallery» началось благодаря его участию в работе «Джон Рид Клуба» — и это еще раз говорит о том, что пути и линии судьбы невозможно предугадать, а главное на пути к успеху — networking, networking и еще раз networking. Членами «Джон Рид Клуба» были также друзья Бурлюка Николай Цицковский, Рафаэль и Мозес Сойеры. «АСА Gallery» открылась в 1932 году, в то время, как другие галереи массово закрывались — в США пришла великая депрессия. И уже второй своей выставкой «Selection from the John Reed Club» они задали направление своей работы — социальный реализм. С галереей сотрудничали Ли Краснер, Исами Ногучи, Рафаэль и Мозес Сойеры, Барнетт Ньюман, Рокуэлл Кент и многие другие художники, ставшие американскими классиками. Среди них был и Давид Бурлюк. В «АСА Gallery» состоялось около пятнадцати персональных выставок Давида Бурлюка, галерея и сейчас продает его работы — по адресу 529 West 20th Street, New York.
Давид Бурлюк продолжил в Америке и свою издательскую деятельность — с помощью Марии Никифоровны и сыновей. Они выпустили целый ряд книг со стихами, воспоминаниями, статьями и рисунками. Бурлюк особо выделял книги, вышедшие в издательстве Марии Никифоровны Бурлюк. Если монографию «Д. Бурлюк» на английском языке (1925) и книги «Давид Бурлюк пожимает руку Вульворт Билдингу. К 25-летию художественно-литературной деятельности» (1924), «Маруся-Сан. Стихи» (1925) и «Радио-манифест» (1926) и «Давид Бурлюк — радио-футурист, художник и поэт. Второй манифест» (1927) он указывал как свои издания, то уже сборники «Восхождение на Фудзи-сан» (1926), «Морская повесть», «По Тихому океану. Из жизни современной Японии» и «Ошима» (1927); «Десятый октябрь» (1928); «Толстой и Горький. Поэмы», «Новеллы» и «American Art of Tomorrow» (1929); «Энтелехизм. Теория. Критика. Стихи. Картины (к 20-летию футуризма — искусства пролетариата)» (1930) указывал уже как выпущенные издательством Марии Никифоровны Бурлюк, в издательстве М. Н. Бурлюк в 1930 и 1931 годах были изданы книга Эдуарда Голлербаха «Поэзия Давида Бурлюка» и «Искусство Д. Д. Бурлюка», а в 1932-м вышла книга «1/2 века. К 50-летию Давида Бурлюка». Адрес издательства, разумеется, всегда совпадал с тогдашним домашним адресом Бурлюков.
Но основным было издание журнала «Color and Rhyme», «Цвет и рифма». Бурлюки издавали его сорок лет, с 1930 по 1970-й, и за это время вышло 66 номеров. Изначально предполагалось, что он будет выходить ежеквартально на русском и английском языках общим тиражом 1000 экземпляров. Конечно, так не получилось, но «Color and Rhyme» — это хроника времени и культурной жизни Америки, и в первую очередь — жизни русской «колонии», друзей и окружения Бурлюков.
Последний, шестьдесят шестой номер журнала «Color and Rhyme» — за 1967—70-й годы, — вышел уже после смерти Давида и Маруси Бурлюков. На обложке указан адрес Бурлюков: Hampton Bays, N. Y. 11946 U. S.A. В журнале опубликованы дневники Марии Никифоровны Бурлюк за 1936—38 годы, которые перемежаются новыми записями, воспоминаниями о жизни в России и Японии, фрагментами писем Владимира Бурлюка, Антона Безваля (мужа Надежды Бурлюк), Людмилы Иосифовны Бурлюк и стихами Давида Бурлюка разных лет. Это было уже четвертым «томом» воспоминаний Маруси Бурлюк — первый (март—июнь 1930 года) был опубликован в 53 номере «Color and Rhyme» за 1963—64 годы, затем дневниковые записи публиковались в 55 номере (1964—1965) и 60-м номере (1965—1966). Благодаря этим публикациям мы можем подробно ознакомиться с деталями жизни семьи Бурлюков в 30-е годы прошлого века.
Ведение дневниковых записей было хорошей традицией Бурлюков. Во многом благодаря дневникам до нас дошло множество подробностей о жизни не только их семьи, но и об их окружении — а окружение всегда было выдающимся.
О важности постоянного ведения дневника есть даже такие стихи самого Бурлюка, адресованные жене:

Приведу ряд записей Марии Бурлюк из 66-го номера «Color and Rhyme», в которых есть интересные свидетельства о круге русских и американских художников, коллекционеров и галеристов, с которыми общался и дружил Давид Бурлюк:
6 января 1936 года: «Выставка «Отец и сын Бурлюки» в Филадельфии. Картины, отобранные Бойером, вставлены в рамы Додиком. Бурлюк их подписал… Картина Бурлюка, подаренная невесте Грахама, понравилась художнику Авери».³²
11 января 1936 года: «Бурлюк вернулся домой в 6 часов утра, видел Судейкина, Дункеля, композитора Копейкина».³³
18 января 1936 года: «На выставке “слоновой кости” вещей купленных в Париже Грахамом видим и его. Он и Констанс собираются ехать в Балтимор видеть Элинор».³⁴
21 января 1936 года: «В Советы уехали Ильф и Петров. Бурлюк подарил им “2 масла” — “Глостор” — облака там прорисованные черточками и “Радио-Стил” — воспроизведенный в одной из наших книг, 15 акварелей и рисунков (портреты рабочих). Но писатели были так увлечены и заняты паковкой башмаков, “троек”, носовых платков… купленных в Новом свете, что пакет с подарком не развернули, отправят его вместе с “тяжелым багажом” до Москвы.
Бурлюк, Ильф и консул обедали в армянском ресторане. Бурлюк там сделал скетч с Ильфа, подошел Башкиров, хвалил рисунок за сходство.
Авторы “12 стульев” и “Золотого теленка” уплыли домой.
Сделали автограф: “Приеду и начну войну с нянькой-старухой” — Ильф.
У него 10-месячная дочь».³⁵
(15 апреля 1937 года Маруся напишет: «В Москве умер Ильф. Бурлюк понес в «Рус.-Голос» его два автографа и рисунки — наброски, сделанные с него»).
26 января 1936 года: «Вечером у Авери… смотрим акварели больших форм… Григорьева — лицо постарело. “Мы так устали с Борисом”, — и глаза плачут. Живут не сытно»³⁶.
29 января 1936 года: «Выставка Маневича в галерее Карла Фишера на 61 E. 77 St. 30 американских пейзажей и натюрмортов. Маневич для нас с Бурлюком не только художник, но и старинный друг».³⁷
1 февраля 1936 года: «Мильтон Авери привез покупателя, картины “Золотая рыбка” и “Дикие цветы” (написаны первая 3 года тому назад, вторая 6) ушли деньгами 25 дол.».³⁸
6 февраля 1936 года: «Бринтон в письме спрашивает — кто такой и скольких лет Иван Грахам и какая его русская фамилия».³⁹
29 февраля 1936 года: «В «Телеграм» отчет о выставке Бурлюка. «Самый значительный художник современности».⁴⁰
4 марта 1936 года: «“Спорное искусство” в музее Рокфеллера, видели Зборовского, Горки, Поста, Надежину, Захарова».⁴¹
14 марта 1936 года: «Роз-Клаус, из Парижа художник Воловик с женой балериной Лилиан Смит (она писала об искусстве Бурлюка). Грахам с Констанс. Бурлюк всех дам перерисовал».⁴²
17 апреля 1936 года: «В музей Рериха Додик отвез картину отца “Маяк на Марте-острове” — громоздкую».⁴³
16 мая 1936 года: «Бурлюк виделся с Боером: «Я люблю твое искусство и занят созданием твоего имени в Америке».⁴⁴
31 мая 1936 года: «Вечер провели у Григорьевых — он уезжает в Чили, Лиза в Париж — продали 16 картин. Григорьев подарил мне “Зеленый пейзаж”. “Будь рабом натуры, но пиши ее так, как ты хочешь”, — Григорьев».⁴⁵
26 сентября 1936 года: «Показываю Горки его рисунки на папиросных салфетках, наклеенные мной на картоне: — "О, ты умеешь беречь искусство", — Горки».⁴⁶
8 декабря 1936 года: «Сегодня открылась выставка в Модерн музее. Бурлюк пригласил Анну Робен. <…> Исаму Ногучи в плохеньком пальтишке твою голову хочет отливать в медь. Видел испанского художника Дали — работает с лупой — видно на его выпуклых рачьих глазах, голос симпатичный, по-английски не говорит. Написал стихи о "розах и домах", идя по пятой авеню».⁴⁷
31 декабря 1936 года: «Боер — настроен весело… выставка имеет большую посещаемость.
Судейкин: “Условимся на следующей неделе повидаться, Додя”.
Мы с Никишей — дома “стережем огонь нашего клана”, а Бурлюк и Додик уехали встречать новый год (1937) к Евгению Борисовичу Дункель — в Бронкс».⁴⁸
23 января 1937 года: «Читал лекцию в Нью-Бронзвике, 286. <…> Лекцию читал о Пушкине».⁴⁹
24 января 1937 года: «В три часа дня с Марусей на митинге "Памяти Ленина". На дворе дождь».⁵⁰
29 января 1937 года: «“Наводнение городов” Цинциннати — пустыня — бегущая резвой волной, — там в академии преподавал Цицковский. На выставке Бурлюка — “люблю искусство Бурлюка, Горкого, Грахама”».⁵¹
28 марта 1937 года: «Терешкович⁵² и его жена Ивет приехали к нам… Холодный ветер. Везем Терешковичей в яхт-клуб — где покрашенный (кузов) в черный цвет, а крыша и палуба в голубой, стоит Додика шхуна “Бурлюк”. Корабль — красив и в большом порядке.
“Не верю, что это ваши сыновья, и не верю, что они такие мастера и все привели в порядок без чужой помощи”. Терешкович».⁵³
3 апреля 1937 года: «В галерее английской встретили на лету Шульмана и его жену. <…> Шульманы приветливы и смотрят на меня как на куклу, у которой от плохой квартиры могли полинять и щеки и глаза… Я берегу искусство Бурлюка и сыновей, и моя энтелехия далека от мещанского удобства, я проживу и без парового отопления со щеками, не крася их».⁵⁴
1 декабря 1937 года: «В 11 часов дня едем в авто — Кучи в Филаделфию, там в 8 часов вечера первая лекция по-английски Бурлюка: “Искусство в прошлом и настоящем”. Лекция была написана по-русски, перевели ее Никиша и Додик, и Бурлюк прочел ее вслух три раза. Лекция и стихи Коли Асеева сейчас в кармане пальто Бурлюка. Едем через Филаделфию в “Каменный дом” Бринтона — он имеет коллекцию картин русских художников числом 300. Бринтон “отдыхает”, не принимает больше участия в устройстве выставок “иностранцев”, не пишет предисловия для каталогов.
Бринтон — постарел (ему свыше 77 лет), и высох <…> Дом разукрашен картинами яркими по краскам веселыми и остроумными по сюжетам. Бурлюк — Старший, Бурлюк — Младший — 4 скульптуры, Судейкина, Рерих, Григорьев, Пальмов, Яковлев, Анисфельд, Гончарова… <…> Пили чай в доме, построенном рабами черными в 17 веке. Предок Бринтона в Америку приплыл в день Полтавской битвы, а умер в тот самый месяц что и Петр I. Сизый туман вечера… старухи, сестры Бринтона… круглый стол и наше пение древних песен Украины».⁵⁵
1 января 1938 года: «В Америке нашей жизни (счастливой) год 16-й. Да будем благополучны и успешны и во сем наступающем ныне году».⁵⁶
Тридцатые закончились. Материальная жизнь семьи Бурлюков начала меняться к лучшему. Почти двадцать лет понадобилось Бурлюку, чтобы твердо встать на ноги в финансовом плане.
Третьего февраля 1940 года Давид Бурлюк окончательно оставил работу в газете «Русский голос» — они с Марусей решили, что теперь он будет заниматься только живописью. В июне 1937 года на выставке Ренуара в «Метрополитен музее» Бурлюк сказал Марусе: «Как много он успел написать, а я должен работать для хлеба в газете каждый день».⁵⁷ Через три года его желание осуществилось — теперь он мог отдать все свои силы живописи. Плодовитостью Бурлюк не уступал Ренуару — за свою жизнь он написал около 20 тысяч картин.
Бурлюки купили первую машину — сначала маленький старенький «Додж», а вскоре, поднакопив денег, купили «Паккард» и отправились в свою первую большую автомобильную поездку — во Флориду, через Сан-Августин в Тампу, Новый Орлеан и дальше через Техас к горячим источникам в Нью-Мексико — Бурлюку нужно было поправить здоровье.
В 1941 году Бурлюки купили свой первый американский дом — в Хэмптон Бейз, в Лонг-Айленде, неподалеку от Нью-Йорка.
Начинается новый период в американской жизни Давида Бурлюка — период признания и материального благополучия. Персональные выставки проходят практически ежегодно. Как когда-то в России при активном участии Бурлюка возникла группа «Гилея», так и в Америке вокруг него формируется группа художников, которую назовут «Хэмптон Бейз» — в нее вошли Рафаэль и Мозес Сойеры, Николай Цицковский, Арчил Горки, Милтон Эвери, Джордж Констант.
Американский путь Давида Бурлюка завершился официальным признанием его заслуг — 24 мая 1967 года, через четыре месяца после смерти, ему было присвоено почетное звание члена American Academy of Arts and Letters. Насколько почетен этот статус, можно понять, узнав имена других членов Академии — это Иосиф Бродский и Леонард Бернстайн, Генри Миллер и Виллем де Кунинг, Марсель Дюшан и Артур Миллер, Александр Архипенко и Сай Туомбли, — и, конечно же, братья Рафаэль и Мозес Сойеры.

Приехав в Нью-Йорк, я сразу же отправился по «Бурлюковским адресам». Первая квартира, которую сняли Бурлюки в Америке, находилась в Бронксе, по адресу 2116 Harrison Avenue, New York Сity. Месячная плата составляла 60 долларов.
Бронкс был тогда совсем другим. Это был благополучный еврейский район, откуда можно было отправляться в загородные прогулки и работать на природе. Сыновья Додик и Никиша пошли учиться в школу — Public school № 26.
Этот адрес указан во множестве источников — помимо журнала «Color and Rhyme», он указан, например, в книжке «Бурлюк пожимает руку Вульворт Бильдингу», там даже указан телефон: Fordham 2510. Туда к Бурлюку приезжала Кэтрин Дрейер — отбирать работы для большой международной выставки в Бруклинском музее: «Д. Бурлюку, 18 октября 1926 года. Пожалуйста, организуйте встречу с вами у вас дома по 2116 Харрисон Авеню, в среду, в 3 часа по полудню так, чтобы я могла выбрать картины для Международной выставки в Бруклинском музее».⁵⁸
А самое главное — именно в эту квартиру к Бурлюкам приезжал Маяковский.
14 апреля 1938 года Маруся пишет в своем дневнике: «Сегодня 8 лет тому назад умер Владимир Владимирович Маяковский. С Никишей написали статью “Маяковский в 1925 году”. Никиша вспомнил много ценного о “прекрасном дяде”, а я добавила и переписала весь матерьял… напечатают в это воскресенье(речь идет, скорее всего, о газете “Русский голос” —прим. автора)».⁵⁹ Приведу фрагменты из воспоминаний Никиши Бурлюка:
«Я вернулся в Нью-Йорк из кемпа “Гарлема” в первых числах сентября, чувствовал себя угнетенным, раздавленным скопищем колоссальных домов, построенных вплотную; когда же вошел в нашу квартиру на шестом этаже, дома 2116 Гарисон Аве., в Бронксе, мне почудилось, что могу дотянуться руками сразу до всех стен и своей спиной подпереть потолок…
Я сел на пол около окна и грустно смотрел на бегущие, оловянного цвета, облака скользящие по клочку неба видного в пролете глубокого двора.
— Ну, вставай, Никиша, и расскажи мне о твоей жизни… одной думой дела, не делаются!.. загремел надо мной бархатный бас.
Надо мной склонилось лицо человека с коротко-остриженными “ежом” волосами, с черными улыбающимися глазами; большая рука мужчины помогала мне встать с пола. Это был Маяковский; меня малыша, своей ладонью прижал он к твердой ляжке (он, наверно, имел эту привычку отцовства).
Снова улыбнувшись, любовно, широко — показал он желтые от курева зубы; но глаза его при этом не сощурились, а щеки монгольские, смуглая кожа на них выше пододвинулась к вискам и образовала около рта две глубоких морщины и точно указывала на крупный, с крупными порами нос.
Маяковский удобно расположился в кресле, и оно казалось от его атлетической фигуры тесным, — левая рука поэта в кармане серого пиджака и углом рисовалась на холсте, прибитом прямо к стене, где “Судьба”, — написанная масляными красками отцом, плотно платком завязала свои глаза.
Маяковский не только умел прекрасно говорить, но и умел слушать; я, положив голову на его плечо, пахнущее духами и табаком, тихо рассказывал “дяде” все, что накопилось в моей детской душе; прямо ему на ухо — о просторах штата Коннектикута, с его синеющими горами, на которых растут на длинных стеблях белые с черными пятнами цветы; о лесах осин и берез, перемешавшихся с пышными соснами, о глубоком озере, где на отмели на солнышке дремлют черепахи. Они-то и выучили меня так хорошо плавать… Я сгонял их в воду и потом старался плыть впереди этих земноводных. За плавание и орден — голубая пуговица с буквами (стоит 3 цента); рассказал Маяковскому и о городе, жить в котором мне, малышу, точно в каменном мешке. В этот день мы сфотографировались с Маяковским на крыше нашего дома в знак дружбы».⁶⁰
Бурлюк встречался с Маяковским практически ежедневно — или у Маяковского в доме 2 на Пятой авеню, или приглашая его к себе. 9-го августа 1925 года Давид и Маруся Бурлюки устроили у себя на квартире обед — для того, чтобы познакомить с Маяковским молодых поэтов Нью-Йорка, пишущих на русском языке. На встрече присутствовал поэт и журналист Леонид Опалов, который писал потом в «Русском голосе»: «С особым интересом ожидали молодые нью-йоркские поэты в квартире Д. Бурлюка знаменитого поэта и друга Давида Давидовича В. В. Маяковского, прибывшего на днях в Нью-Йорк из своего путешествия по Европе и Мексике. Видеться и говорить с популярным поэтом новой России было заветной мечтой многих. Маяковский плечистый, высокий молодой человек. Не будучи гордым, но все же знает себе цену. Мне было особенно приятно прислушиваться к рассказам Маяковского, исполненным тонкой шутливостью. Владимир Владимирович является одним из тех немногих поэтов, который свое творчество одухотворил темпом жизни. Нас познакомили с Маяковским и, сидя за общим обедом, мы завели интересный разговор. Настроение было праздничное».⁶¹
В один из субботних дней сентября 1925 года Бурлюки вместе с Маяковским были в гостях у художника Абрахама Маневича, который жил тогда с семьей на Лонг-Айленде. Дочь Маневича Люси написала об этом воспоминания, опубликованные в газете «Русский голос» от 3 мая 1930 года.
Несмотря на устраиваемые Бурлюками приемы, Маруся в своем дневнике пишет: «Всем пришедшим наша жизнь кажется бедной. “Нет у Бурлюка ни мягких кресел, ни белья, ни столового серебра”, — сказал Маяковский, первый раз садясь пить чай в Нью-Йорке, 2116 Harrison ave., в квартире на пятом этаже.
“Берложной жизнью Бурлюк жил на сопках во Владивостоке”, — Коля Асеев.
И сейчас у нас похоже… на берлогу, где мы работаем и едим нашу скромную пищу».⁶²
Увы, до наших дней дом Бурлюков в Бронксе не сохранился. Сейчас на этом месте стоит новый трехэтажный дом на несколько квартир, построенный в 1993 году, владельцем которого является Hoang Lynn.
В 1929 году Бурлюки переехали из Бронкса в Манхэттен — на 10-ю Стрит в район 2-й Авеню, в East Village. В сборнике «Энтелехизм», вышедшем в 1930 году, указан адрес 105 East 10 Street; он же указан в сборнике, посвященном Рериху. Окончив начальную школу в Бронксе, дети, Дейв и Ники, поступили в «High school» на 15-й Стрит — неподалеку от нового жилья. Школа находится там и сейчас.
В этот период (1930—1931) Бурлюк организовывает несколько выставок на открытом воздухе — как он делал когда-то в Москве и в Сибири. Выставки проходили в Washington Square, в южном Манхэттене, и основной их целью было дать возможность заработать молодым художникам. К первой выставке Маруся даже напечатала каталог. Вместе с Бурлюком организацией первой выставки занимался скульптор Саул Бейзерман, учившийся в начале ХХ века в Одесском художественном училище.
Долго на новом месте Бурлюки не прожили — слишком высока была квартирная плата. Уже через два с небольшим года, в январе 1932-го, они переехали в небольшую квартиру в доме на 40-й Стрит, угол 7-й Авеню. Арендная плата была ниже, но квартира не отапливалась, а район был далеко не благополучным.
Вот фрагменты из воспоминаний Маруси Бурлюк:
5 января 1932 года: «Мы сняли квартиру 40 East 7 улица за 43 дол. в месяц, дешевле на 10 дол.».⁶³
8 января 1932 года: «Издательство — в шкаф, картины — на шкаф и столбиками в в комнате в углах, в которой поместились Додик, Никиша и студия Бурлюка, верстак Додика между двух светлых окон».⁶⁴
9 января 1932 года: «Мы поместились с Д. Д. на кухне, там два окна, одно всегда вверху открыто (в кухнестояла газовая плита, по закону окно должно быть открыто —прим. автора). … окна выходят во двор, где глухая стена театра на три тысячи человек. Неба не видно».
Бурлюк много работает, Маруся помогает ему во всем, но денег едва хватает. Ситуация не меняется и через несколько лет:
2 января 1936 года: «Год 1935 был финансово тяжелым».⁶⁵
11 января 1936 года: «Конрад читает стихи, написанные мне, отображен холод дня; книги, картины, кот и наша плохо греющая печка».⁶⁶
14 февраля 1936 года: «Еду к Маневичам. Иду по белому полю — глубокий снег… скользко. Рахиль Наумовна была больна. … живу третью зиму без отопления и сейчас мне холодно в жарко натопленной студии Маневича».⁶⁷
19 февраля 1936 года: «Переезд — не изменит моего материального положения… здешнего хозяина я знаю 3 года… они все одинаковы».⁶⁸
После очередной задержки платежа владелец квартиры порекомендовал Бурлюкам найти более доступное жилье, и они переехали в район Tompkins Square. В девятом номере «Color and Rhyme» за 1938 год указан их адрес: 321 East 10^th Street. Переезд оказался очень своевременным — спустя месяц в их прежнем доме случился большой пожар, в котором погибли девять человек, причем четверо — в бывшей квартире Бурлюков.
В районе Tompkins Square жило много художников, многие из которых стали впоследствии знаменитыми, и общительный Бурлюк нашел там новых друзей. Один из основателей «ACA Gallery» Герман Барон, побывавший у Бурлюков дома, писал: «Мы с женой посетили его в доме холодным зимним вечером 1939 года. Он со своей женой Марией жил в холодной квартире на Ист Сайд. Мы застали его за мольбертом в пальто. Он писал картину “Песня Урожая” на полотне размером 4 на 7 футов. Комната, в которой он работал, была предельно маленькой и затемненной, однако, когда эта картина была выставлена в нашей галерее (в мае 1941), она поражала яркостью красок и излучала тепло, в ней была ностальгия по России, и драматизм переживаний художника передавался зрителю. <…> Невозможно было не заметить груды книг на родных языках, кучами сваленные повсеместно. Мы слушали его и наблюдали за благородными манерами Марии Бурлюк. Атмосфера была теплой и истинно семейной. Мы оказались в доме, где доброжелательность и тепло полностью растопили нас».⁶⁹ В этой же квартире у Бурлюков был Джордж Гершвин — он пришел вместе с художником Боткиным и купил несколько работ.
В октябре 1941 года в семье Бурлюков произошло долгожданное событие — они приобрели небольшой дом, расположенный на берегу океана, в Хэмптон Бейз в Лонг-Айленде, около Нью-Йорка. Бурлюк добился того, о чем он всегда мечтал — иметь собственную обитель, где могла собираться вся семья и многочисленные друзья Бурлюков, где он мог быть окружен картинами и книгами. К этому времени и Давид-младший, и Николай уже окончили Нью-Йоркский университет; Николай получил диплом журналиста, а Давид — архитектора.
В своей книге «Хемптон Бейз» Джеффри Флеминг пишет о том, что дом для Бурлюков купил их сын Николас, прежде он принадлежал Фанни и Уильяму Смит. В доме были мастерские и Давида Бурлюка-младшего (в кухонном крыле), и Николая (Никиши) Бурлюка — в старом домике для экипажей и повозок.
Лонг Айленд привлекал Бурлюков давно — с тех пор, как сыновья стали ходить под парусами. Это стало настоящей страстью — вот фрагменты записей Марии Бурлюк:
26 июля 1936 года: «Мама океан хуже, чем вино, и азарт его ничто не сможет заменить… своим разнообразием впечатлений». Никиша.
— Идем на парусах — ветер. Мы с Бурлюком в корме — голубая синью и воздух».⁷⁰
27 июля 1936 года: «В порту Бурлюк пишет этюд — удачный по новизне и сюжету».⁷¹
30 июля 1936 года: «Бурлюк пишет акварель “рыбацкого судна”, на кормовой мачте висит сеть. Мы варим картофель, кофе и яйца на щепках “дар моря” — сухие горят без дыма».⁷²
31 июля 1936 года: «Бурлюк занят “Панорамой маяка”.⁷³
Бурлюки полюбили Лонг Айленд и добирались туда не только на своей лодке, но и поездом.
23 августа 1936 года: “До Монтока “круговой билет” 1 доллар 50 центов. Туман… поезд — уходит по расписанию. Белые стада уток в морских заливах. Дюны… дорога по горе, до слуха доносится густой сглаженный расстоянием рев сирены. Маяк — белый… трава, камни… океан в длинных волнах с белыми гребнями. Голова маяка укуталась густой паутиной неспокойной погоды… люди ползут к маяку.
Бурлюк пишет мотив “Маяк и ветряная мельница”. Волны катают отполированный пень гигантского дерева… в бутылку набираю воды для акварели”».⁷⁴
Вот что писал Бурлюк в предисловии к каталогу своей очередной персональной выставки в «АСА Gallery» в 1941 году: «В то время, когда открывается моя выставка, я стою на пороге шестидесяти, но только этим летом после моей выставки в "ACA Gallery" я получил возможность путешествовать по стране и позволить себе роскошь переехать из пыльных Нью-Йоркских апартаментов в небольшое имение Литл Кейп Анна (мыс Анна) в красивое окружение природы Хэмптон Бейз Лонг-Айленда. Здесь в уединении я надеюсь посвятить все свое время рисованию, письму и литературе. Всем этим я обязан друзьям моей живописи, которые купили мои работы и дали известность им среди своих знакомых».⁷⁵
На многих открытках с репродукциями своих работ, которые выпускал Бурлюк, указано, как проехать к ним домой — в «Burliuk Gallery», которая летом, в июне-июле-августе, открыта с часу до пяти. От Монток хайвэй нужно повернуть вниз, по Сквиртон роад, и доехать до первого поворота направо на Олд Риверхэд Роад; первый дом — Бурлюка. По адресу: 32 Squiretown Rd Apt A Hampton Bays, NY 11946—2030 сегодня живет Ян Бурлюк, там же, в доме 32 А, живет Маргарет Бурлюк.
Бурлюки открыли галерею не сразу — только в 1953 году. Она расположилась в одноэтажном домике на их участке. Работала галерея летом, в основном по выходным.
Джеффри Флеминг пишет: «Создание Марусей Бурлюк галереи на углу Squiretown Road и Old Riverhead Road в 1953 году сделало модернизм в маленькой деревне публичным. Среди художников, чьи работы она выставляла в своей галерее на протяжении 50-х годов, были Милтон Эвери, Давид Бурлюк (ее муж), Давид Бурлюк-младший (ее сын), Николас Бурлюк (ее сын), Клайд Сингер, Николай Циковский, Джордж Констант, Луис Эльшемиус, Филипп Эвергуд, Гончарова, Григорьев, Гарри Готлиб, Арчил Горки, Мина Гаркави, Мозес Сойер, Рафаэль Сойер, Абрахам Волоковиц, Элен де Пацци и многие другие».⁷⁶
«Музей Mary Burliuk в Hampton Bays мы уже имеем», — писал Бурлюк Николаю Никифорову 31 марта 1957 года.⁷⁷
«В июне мес. мы открываем нашу галерею (3 дня в неделю) в деревне», — 8 мая 1957 года.⁷⁸
21 мая 1957 года: «Вы пишете о моих друзьях. Друзей: братья Сойера, Цицковский и, кончено, около 600 «знакомых», но в наши годы, живя в деревне, видим их лишь на открытиях наших выставок или, если они приходят в нашу деревенскую местную галерею. Она открывается 1 июня. Маруся сидит там 3—5 после полудня пятн., субб., воскр.».⁷⁹
26 мая 1957 года: «Сядем теперь в нашей галерее у шкафов с картинами. Я сижу уже, стул, работы нашего сына Давида без гвоздей и клея 1929 г. Вверху солнце — резал Давид Бурл. младш. Заливы острова Чи Чи Джима — моя картина, также рядом абстракция. Ниже ковер-картина работы Дороти Страузер и справа редкая картина японск. художн. (Токио — 1920 г.). Редкая японская, или китайская бронзовая ваза (500 лет древности)».⁸⁰
Как быстро выяснилось, жить в новом доме в Hampton Bays зимой в те годы было слишком холодно, а ездить в Нью-Йорк — далеко. И в 1946 году Бурлюк приобретает дом в Бруклине, по адресу 2575 Бедфорд Авеню, в котором они жили зимой. В этот период на журналах «Color and Rhyme» были указаны два адреса — Hampton Bays как адрес Николая Бурлюка, который указан как «Editor», и 2575 Bedford Avenue, Brooklyn 26 как адрес Марии Бурлюк, которая указана как «Publisher» (сегодняшний индекс 11226).
Дом в Бруклине и сейчас прекрасно сохранился — его окружает кованая решетка, а сзади есть довольно большой уютный двор. Нужно отметить, что, как и в случае с Бронксом, сейчас этот район не совсем «белый» и уже гораздо менее благополучный, чем семьдесят лет назад — на месте еврейских районов в Нью-Йорке обычно возникают «афро-американцы».
В 1956 году Давид Бурлюк продал дом в Бруклине — перед поездкой в Советский Союз. В январе 1958 года Бурлюки пишут Николаю Никифорову из Флориды: «Зимой 1955 года мы опять уехали в Брадентон во Флориде. Я подготовил “здесь” и “там” нашу поездку “по приглашению” в СССР. 29 марта, спешно продав наш дом в Бруклине, на норвежском (старом) пароходе мы отплыли в Норвегию».⁸¹
После продажи дома в Бруклине Давид и Маруся окончательно осели в Хэмптон Бейз. Дом Бурлюка стал центром притяжения для многих художников. Рафаэль и Мозес Сойеры и Николай Цицковский также купили себе дома вблизи от дома Бурлюков. Через некоторое время этих и ряд других художников назвали группой «Hampton Bays».
В письме Никифорову от 25 июня 1957 года Бурлюк пишет: «Констант — Жорж (его первое имя) наш сосед — ему 70 лет. Он в 1947 году строил дом из “синдер” — черного цемента, камней и жил с нами апрель, май, июнь…».⁸² А вот фрагмент письма от 25 июля того же года: «В час дня из New-York’а приехал Коля Сиковский по пути к себе на дачу (11 миль от нас)».⁸³
Ноберт Евдаев, автор книги «Давид Бурлюк в Америке», побывав в гостях у Николая Бурлюка в Хемптон-Бейз, пишет:
«Сын Давида Бурлюка Николай рассказывал нам, что их дом, мастерская, беседка перед домом, гостиная, где накрывался Марусей стол, были местами многочисленных встреч отца с друзьями. Сын Мозеса Сойера Дэвид, с которым мне представилась возможность встретиться, рассказывал, что отец брал его с собой на эти встречи, где часто устраивалось "русское застолье". Там была настоящая русская еда, веселье и произносились длинные тосты, распевались русские песни под гитару, на которой прекрасно играл Николай Циковский».⁸⁴
7 марта 1957 года Мария Никифоровна Бурлюк писала в письме тамбовскому коллекционеру Н. А. Никифорову:
«Дорогой друг Николай Алексеевич.
Спасибо за дружеское заботливое отношение к искусству Бурлюка — это дает новое настроение нашей с папой Бурлюк жизни… <…> Сегодня весенний теплый день и паровое отопление в нашем Хемптонбейском доме не работает (отопление масляное и автоматическое). Мы живем теперь в нижнем этаже в 5 комнатах. … из окон виден океан, всегда такой голубой и манящий в путь… Род крышей в кухне над ванной всю зиму живут 6 скворцов, прилетев вечерней зарей, они нежно свистят и засыпают. Землю нашу 10 акров мы подарили нашим сыновьям поровну. Этот дом музей Никиши. Додик выстроил себе 11 лет тому назад со всеми удобствами, с камином… Додик большой мастер, делает подрамники, рамы. Додик знаменитый архитектор. Ники — Колумбийского университета диплом по искусству».⁸⁵
Почти все зимы с 1941 по 1964 год Бурлюки проводили во Флориде или в путешествиях. Во Флориду добирались по-разному — автомобилем, самолетом, поездом. Единственное исключение случилось зимой 1956—57 годов, после первой поездки в Советский Союз. 6 марта 1957 года Маруся Бурлюк пишет Н. А. Никифорову: «Это первая зима за 16 лет, что мы с Бурлюком проводим ее дома в Hampton Bays. Около океанских гулких заливов. <…> Мы с Бурлюком, мы здесь "навсегда"».⁸⁶ «Мы теперь (болезнь Марии Ник.) больше не ездим по свету, — сидим дома и стараемся все привести в какой-то порядок», — пишет Давид Давидович Николаю Никифорову 31 марта 1957 года.⁸⁷ Как бы не так! Бурлюки были заядлыми путешественниками, и болезнь не могла помешать стремлению посетить новые места и получить новые впечатления. Уже летом того же года они отправились в новое путешествие в Европу — четвертое по счету. Всего таких поездок, начиная с 1949 года по 1959-й, было пять.
1 февраля 1960-го Бурлюк пишет Никифорову: «Вы спрашиваете, где мы проводим лето. Мы живем и работаем в нашем гнезде на Лонг-Айленде. Hampton Bays — наш постоянный адрес. Теперь, по склонности моих лет, будет 78 (22 июля). Мы будем жить там оседло и никуда ездить уже не будем!». И тут же продолжает: «Теперь, милый друг, пишите на адрес в California, куда мы поездом уезжаем утром 12-го февраля. Я стараюсь много писать, так как мои картины в Нью-Йорке в АСА 63 Е 57-th Str NYC 22 NY — все проданы».⁸⁸
Нет, Бурлюк не мог усидеть на месте. В 1962, юбилейном, году — Бурлюку тогда исполнилось 80 лет, — Давид Давидович и Мария Никифоровна совершили кругосветное путешествие по маршруту Нью-Йорк — Флорида — Калифорния — Гавайи — остров Фиджи — Новая Зеландия — Австралия — Цейлон — Йемен — Италия — Чехословакия — Франция — Нью-Йорк, причем в Австралии Бурлюки провели два месяца, и он устроил в Брисбейне выставку из 20 работ, написанных во время путешествия и собственно в Австралии. День рождения Давид Давидович отметил в Праге, в кругу сестер и их семьи. Кругосветное путешествие длилось полгода, с января до конца июля. В 1965 году Бурлюки во второй раз посетили СССР, а весной 1966-го 84-летний Бурлюк открыл свою выставку в Лондоне. Воистину кипучая энергия — всю жизнь он «бурлил», оправдывая свою фамилию.
Ну, а зимой — традиционная Флорида. В декабре 1957 года Мария Никифоровна пишет Н. А. Никифорову в Тамбов: «Приехали на остров Анна Мария (Марайя по-испански) во Флориду (в одиннадцатую зиму с 1946 года) на три месяца. Живем в домике деревянном, со всеми удобствами и прекрасный океан синеет из окна до стола, где мы едим нашу незатейливую пищу (фрукты, хлеб, молоко, суп). Мы ведь мяса не употребляем с 1920 года».⁸⁹ Бурлюкам во Флориде было хорошо. Давид Давидович писал о «тепле благословенного юга Америки». «26-го декабря в 5 ч. вечера мы приехали в этот рай земной. Мы сняли (100 долл. в мес.) маленький домик со всеми удобствами: газ, электр. ледник, горячая вода… Сейчас сидим при открытых окнах и дверях в летнем одеянии. Солнце… 6 час. вечера — собирается уйти в океан. Он виден из окна…», — пишет Маруся Никифорову 29 декабря 1957 года.⁹⁰
Во Флориде Бурлюки останавливались в городке Брадентон Бич и его окрестностях, и адрес этот указан не только на обложках журналов «Color and Rhyme» (например, в 45-м номере журнала за 1961 год), но и в письмах Бурлюков родным в Прагу, а также, например, на пригласительной открытке на очередную выставку работ Бурлюка в «ACA Gallery» в феврале-марте 1963 года. Вот этот адрес: Bradenton Beach, Florida, Box 2051. «Остров наш Анна-Мария (с 1946 г. знаем) стал уже очень городским… Все же еще мил. <…> Мы автобусом ездим в Брадентон ½ часа 12 миль», — пишет Маруся Никифорову в январе 1958 года.⁹¹ Адрес на острове Анна-Мария указан в письме Маруси от 25 ноября 1961 года: Вот вам новый адрес; другой немного, чем наш ранее (много лет) во Флориде. <…> Burliuk, c/o Haslauer 62 Bay Blvd Anna Maria Florida. USA».⁹²
«Флорида — чудо вод, чудо древес, чудо небес», — писал Бурлюк. 18 января 1962-го он написал в открытке Н. А. Никифорову стихотворение:

Бурлюк действительно множество раз писал и изумрудные дали вод, и апельсиновые рощи, и рыбацкие деревушки — Флорида вдохновляла его. За двадцать три зимы он написал сотни работ и провел в Брадентоне несколько выставок.
Удивительный пример бодрости и стремления жить полной, насыщенной жизнью — только в 82 года Бурлюк действительно осел дома. Зиму 1964—65 годов и две последующие Давид Давидович и Мария Никифоровна провели на Лонг-Айленде. «Во Флориду не едем, дом у нас в два этажа, 8 комнат, каменный, ни ветра, ни дождя не слышно. Много книг, журналов и работа над “День за днем” мемуары 1932—3—4—5. Я их читаю (они уже переписаны с оригинала и сокращены). “1935” отправлен в Ленинскую библиотеку. <…> Мы с папой еще живы, я его берегу для себя, для стихов и для его великого искусства», — пишет она Никифорову 2 декабря 1964 года.⁹⁴ Но путешествовать Бурлюки не перестали — в августе 1965 года они во второй раз посетили СССР, в марте 1966-го летали в Лондон — на открытие большой выставки Бурлюка в Grosvenor Art Gallery. 19 сентября 1966 года Давид Давидович писал Никифорову: «Здесь на нашем походе жизни и 85-верстовой версте! Дал слово: каждый день кончать одну картину, с первого сентября пока идет успешно. Большого и малого размера».⁹⁵
15 января 1967 года в 6 часов 10 минут вечера Давид Бурлюк умер. Последние дни он провел в госпитале Southampton, неподалеку от дома. «18 января в епископальной церкви торжественно совершилась заупокойная обедня с хором… <…> Дом наполнился художниками (как и церковь жителями нашей деревни), они привезли Бурлюку чин академика», — писала Мария Никифоровна в Тамбов в одном из своих последних писем.⁹⁶ Она умерла 20 июля 1967 года, ровно через 6 месяцев и 5 дней после Давида Давидовича. Их прах был развеян над Атлантикой.
В Нью-Йорке есть еще несколько адресов, тесно связанных с Бурлюком. В первую очередь это здание, в котором находилась редакция газеты «Русский голос», в которой Давид Давидович работал семнадцать лет, с 1923 по 1940-й годы. Редакция газеты располагалась в нижнем Манхэттене, на углу 64 Ист и 7 стрит. Бурлюк вел по четвергам литературную страничку, печатал и комментировал небольшие рассказы и стихи русских авторов, живущих в Америке, свои собственные стихи и рассказы, давал информацию о литературной жизни в России. С марта 1925 года газета по воскресеньям выходила с дополнительной литературной страницей — ее сделали специально «под Бурлюка».
25 июля 1957 года Давид и Маруся Бурлюк отправили очередное письмо Н. А. Никифорову, в которое вложили свое неотправленное письмо Василию Каменскому. В нем есть интересные строки о газете «Русский голос»:
«Ты пишешь, что никто “Русс. Гол. Не интересуется. Это очень плохо; эта газета — единственная русская просоветская газета, которая существует за границей, выходящая 15 лет без остановки ежедневно. <…> Вл. Вл. Маяковский крыл “Р. Г.” — ты пишешь. Когда Володя был здесь, я 3 месяца бегал с ним, выступал, без гроша, на его лекциях, продавал (и печатал) его книжки. А “Русск. Голос” дал ему возможность, как единств. Ежедневн. Русск. Советская газета в Америке, собирать иногда по 500—700 долларов в вечер».⁹⁷
Из Нью-Йоркских галерей больше и чаще всего творчество Бурлюка представляла ACA Gallery — он сотрудничал с ней 26 лет, с 1941 до самой смерти. В «АСА Gallery» состоялось двадцать персональных выставок Давида Бурлюка, галерея и сейчас продает его работы — по адресу 529 West 20th Street, New York. Сама галерея, целью которой была презентация современных американских художников, открылась в 1932 году в Манхеттене по адресу: Madison avenue угол East 91 Street. В 1933 году галерея переехала на 52 West 8 Street в Гринвич-Виллидж. Именно там состоялась первая персональная выставка Давида Бурлюка в галерее. В 1949 году галерея вновь переехала, и последующие выставки проходили по адресу: 63 East 57 Street. Последняя прижизненная персональная выставка Бурлюка состоялась в ACA Gallery в апреле 1965 года, а выставка памяти Давида Бурлюка прошла в галерее с 31 октября по 18 ноября 1967 года.
И еще один адрес, связанный с Бурлюком — снова в Манхэттене: 119 Вест 57 Стрит. По этому адресу в июле 1952 года состоялась выставка работ из собственной коллекции Давида Бурлюка, приуроченная к его 70-летию. На выставке были представлены работы Милтона Авери, Николая Цицковского, Джорджа Константа, Николая Фешина, Рафаэля Сойера, Абрахама Волковица, Бориса Григорьева, Хаима Гросса, Константина Терешковича, Абрахама Маневича, Арчила Горки, Джона Грахама, Наума Чакбасова, Николая Васильева, Михаила Ларионова, Натальи Гончаровой и других авторов. Неплохая коллекция.
Возможно, именно эта выставка дала Бурлюку идею создать в Хэмптон Бейз собственную картинную галерею.
В 2008 году в Long Island Museum состоялась выставка «Рай для богемы» — на ней были представлены работы Давида Бурлюка, Николая Циковского, Рафаэля и Мозеса Сойеров и других участников группы «Хэмптон Бейз». Океан, пейзажи Лонг-Айленда, портреты друг друга, натюрморты, которые художники писали на протяжении двадцати лет — целый пласт истории.
Хороший художник всегда меняет пространство, в котором живет.