Красная ковровая дорожка, ведущая в Органный зал Пермской филармонии, бела от снега. Он, как из приготовленных хлопушек конфетти, запорошил её именно тогда, когда к истоку этой дорожки стали подъезжать ретромобили, а из них — под приглушённые, ещё затянутые в демисезонные перчатки аплодисменты зрителей — выходить, словно нечаянные вестники утраченной эпохи, народные артисты: Зинаида Кириенко, Николай Бурляев, Алексей Петренко, Сергей Шакуров, Владимир Гостюхин...
Раскрученную под открытым небом ковровую дорожку, виданную большинством пермяков разве что в кино, ретромобили с явлением из оных узнаваемых героев отечественного кинематографа и синхронный, кажется, невозможный на исходе марта вызов снега — всё это подгадал министр культуры Пермского края Игорь Гладнев, сам в недавнем прошлом драматический актёр. А что? Ежели в Первопрестольной к парадам разгоняются тучи, отчего не сгустить их над Пермью и не сотворить зимнее чудо, дабы из крупно-снежного облака проступили величавая мелиховская Наталья, мятежный поручик Лермонтов, старец Григорий Распутин образца климовской "Агонии", светлейший князь Александр Меншиков, на ходу перевоплощающийся в генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, атаман Платов, а по совместительству — главный дальнобойщик союзного государства Фёдор Иванович?..
Вот они, посланцы кинофорума "Золотой витязь"! Не ведающие, что идут по той же самой каменной плитке, на которой ещё недавно, точно передразнивающие памятную сутану кардинала Ришелье, восседали (а один ещё и — венчая крышу Органного зала с устремлённым вверх обрубком деревянной руки!) пресловутые "красные человечки" неугомонного галериста Марата Гельмана. Пермь едва ли верила собственным глазам: по преображённой снегом красной дорожке двигались не монстры, не роботы, а живые существа, родные русские люди...
...В буфете Органного зала, на ходу извиваясь снедающими её мыслями, ко мне подползёт явно обеспокоенная материализацией пушкинской строчки "Там русский дух... там Русью пахнет!" записная местная старьёвщица вымороченного пера, чтобы прошипеть:
— Давай ты напиш-ш-шеш-ш-шь про "Золотого витязя" хорош-ш-шо, а я — плохо!..
Я недоумённо пожму плечами: фестиваль ещё не начался, а эта уже шипит... Ничего вам сие не напоминает? Двумя годами ранее над Украиной сбили "Боинг", и ещё не приступили к расследованию, а уже обвинили Россию. У кого учимся?
Когда говорят о русофобии, кто-то отмахивается: мол, не надо перестраховываться, мы — большие, сильные и самодостаточные. Но вот же она, русофобия во плоти — в её ядовитейшем виде! Недремлющая. Дремучая. Изгнанная из насиженных нор. Как написал Борис Примеров, поэт трагической судьбы:

Что ж так обеспокоились шипящие? Оттого что на закрытии кинофорума придётся — вместе со всем воодушевлённым зрительным залом и прибывшими в Пермь актёрами, а также будто сошедшей с картин Павла Шардакова казачьей дружиной Ермака из Иркутского театра народной драмы Михаила Корнева — встать и выслушать соборный марш "Прощание славянки"? А вставать ох как не хотелось? Тем паче — шевелить скуксившимися губами, делая вид, что подпеваешь?
Тогда, решил я, тем более необходимо переговорить с тем, кто для меня един в трёх лицах: Михаила Юрьевича Лермонтова, Фёдора Ивановича Тютчева и Иешуа Га-Ноцри. Вообще, когда человек, пусть в разные годы, вживается в такие образы, на лице навсегда остаётся отсвет этих перевоплощений. Они ему не дают покоя. Так мне, по крайней мере, представляется.
Не знаю, постиг ли я внутреннюю тайну президента "Золотого витязя" Николая Бурляева, но, как мне кажется, на протяжении всей своей жизни он преодолевает некую неправильность в самом себе, неправильность, которой хочется, чтобы окружающие были правильными, хотя человечество, увы, неисправимо. А может, неисправим я сам, а не Бурляев?
Однако пресёк же он меня — сразу же, на первом вопросе, когда я сначала заставил его задуматься, а потом стал вопрос растолковывать, чтобы дать своему собеседнику время для осмысления. А он:
— Не надо мне помогать! Я — з-заика, меня легко сбить последующим вопросом. Поэтому давайте условимся: вы — спрашиваете, я — отвечаю...
Впрочем, этого табу я не сильно придерживался, потому что иначе ты можешь подавить в себе естественную реакцию собеседника, которая и окажется ценной, однако, пока наш диалог длился, я мысленно примерял к Николаю Бурляеву одну коронную поэтическую формулу:

Должен? Или не должен?

— Николай Петрович, насколько актёр формирует роль, представить нетрудно. Достаточно оценить воплощение этой роли в кино или на театральных подмостках. А если посмотреть зеркально: насколько роль формирует актёра? Довлеет ли она над ним? Ведёт ли его по жизни? И какие роли на вас повлияли в особенности, так, что, может быть, преобразили, стали путеводными?

— Интересный вопрос... Если ты хочешь, чтобы роль тебя формировала, она непременно будет тебя формировать. Начнём с фильма "Андрей Рублёв". Так получилось, что Тарковский писал для меня совсем иную роль. Не Бориски, литейщика колоколов, а Фомы — ученика Рублёва, которую потом блистательно исполнил Михаил Кононов. Однако при чтении роль Фомы мне не понравилась. А вот роль Бориски меня повлекла за собой и потянула, как будто какое-то космическое пространство. Я просто увидел, что это я! И мне стоило больших трудов уговорить Андрея Арсеньевича попробовать меня на эту роль. Он отвечал мне: "Нет, ты мал. Я писал эту роль для другого актёра. Это даже не актёр, а поэт... Чудаков, ему уже под тридцать. Для тебя же написана роль ученика. Ты разве не хочешь её сыграть?"
Я попробовал воздействовать на Тарковского через оператора Вадима Юсова и консультанта фильма Савву Ямщикова. Я вибрировал всей душою — так хотелось сыграть эту роль!.. Не знающий тайны колокольной меди Бориска отлил колокол по наитию, и колокол зазвонил на всю Россию.
Видимо, этот камертон отозвался во мне потом, через многие годы. Съёмки фильма мы закончили в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. То есть сейчас, в две тысячи шестнадцатом, мы отмечаем пятидесятилетие со дня создания "Андрея Рублёва". А в тысяча девятьсот девяносто третьем я, не владеющий секретом, как это делается, отливаю колокол кинофестиваля "Золотой витязь"!..
Это я вспомнил и осознал только теперь, отвечая на ваш вопрос.
Второй случай — с Никитой Михалковым, с которым мы учились на одном курсе в театральном училище имени Щукина. Существовала такая практика, когда будущие актёры брали "самостоятельные отрывки" произведений и сами их воплощали. Никита предложил мне: "Сыграй у меня роль Карла Двенадцатого". Я сыграл. Отрывок был оценён на "отлично". Это был первый подход к режиссуре у Никиты. И тогда он понял, что и он как режиссёр что-то может, а не только любимый его брат Андрон Кончаловский. Никита загорелся: "А давай с тобой сделаем „Двенадцать разгневанных мужчин“. Ты видел этот фильм?" Я говорю: "Нет".— "Ну ты что! Там в главной роли — Генри Фонда, супермен, суд присяжных, он один идёт против всех и побеждает..." И мы с Никитой сделали это. Спектакль имел большой успех. А Никита окончательно убедился, что он — хороший режиссёр.
К чему я это говорю? От роли в "Двенадцати разгневанных", как и в случае с Бориской Тарковского, я тоже что-то взял. Она мне помогла. На ту пору мне было двадцать лет. И до этого я всё время играл каких-то отроков-подростков, потому что выглядел моложе, чем был на самом деле. А тут вдруг — супермен сорокалетний с приклеенными усами! Один против всех. Сила духа такая, что всех сокрушает. Как это сделать убедительным?
И я себя тогда запрограммировал на то, чтобы у меня в этой роли не было ни одного лишнего движения. Если я поднимаю руку, чтобы, к примеру, взять стакан, то рука моя спокойно, без суеты, от точки до точки, совершает это действие. Если показываю на дверь, тоже — от точки до точки. Никакой юношеской суетливости. Потом это мне очень пригодилось.
Я не играю отрицательных ролей. У меня за всю актёрскую жизнь — только один отрицательный эпизодик в фильме Алексея Германа "Проверка на дорогах". Тогда я согласился на эпизод от нечего делать. Я не знал, кто такой Алексей Герман. Мне, конечно, было известно, кто у него папа — знаменитый советский прозаик и драматург Юрий Герман. А сын его — никому не известный упитанный молодой человек. Других отрицательных ролей у меня нет.
Мне нужны те роли, до которых надо дотягиваться. Как до Лермонтова, многое в себе переоценивая. Как до Тютчева. И, конечно же,— до Иешуа Га-Ноцри в "Мастере и Маргарите". Это вообще вершина жизни нашей, это — Истина, если брать его прообраз. После этого фильма — уже на протяжении двадцати лет — я отказываюсь от всех предложений. За двадцать лет не отказался лишь от "Тютчева", которого мы сделали быстро, за пять дней, и — императора Николая Второго в "Адмирале".

— Мне довелось общаться с Павлом Лунгиным. Это было вскоре после выхода на экраны его фильма "Остров". Мы говорили в том числе о Петре Мамонове, сыгравшем в нём главную роль. Помню, я тогда заметил, что Мамонов во многом сыграл самого себя. На что Лунгин парировал: дескать, "актёры — таинственные существа. Порой не знаешь, что происходит в их головах. Они — то никто, то одновременно — всё. Они могут воплотить в себе любого, а для этого надо иметь некоторую внутреннюю пустоту". Иными словами, чем режиссёр пустующий сосуд наполнит, тем он и будет. Согласны ли вы с этим утверждением?

— Абсолютно не согласен. Великий Иван Ильин говорил: "Всякий художник творит в искусстве то, что есть он сам". Разумеется, режиссёры что-то могут подсказать, но в итоге всё равно на экране предстанет (или не предстанет) личность того или иного актёра, в данном случае — Петра Мамонова. И в каждой роли будет он, актёр. Его душа, его мысли, его грехи, его порывы к свету. Поэтому я не могу согласиться с Лунгиным. Что значит — "надо иметь некоторую внутреннюю пустоту"? Это ошибка. Это какой-то самонадеянный посыл. Даже Тарковский, который признан сегодня в мире режиссёром номер один, брал на роли в свои фильмы только тех актёров, которых видел как личностей. Безусловно, он что-то дополнял, и мы к нему тянулись, потому что Андрей Арсеньевич был нашим духовным лидером, но всё равно: это мы, актёры, растворены в каждой роли. Это Толя Солоницын, такой, каков он есть. Он и в жизни был таким, каким он воплотил Андрея Рублёва, разве что немного похожим на самого Тарковского. И через меня воплотился литейщик Бориска таким, каков был я сам, разве что, опять-таки, с характером Тарковского. И снова прав Иван Ильин, говоря, что через художника прорекается Высшее Начало. Так что где — Создатель, где — режиссёр, где — актёр? Всё сливается нераздельно в воплощаемом образе, но всегда через личность актёра.

— "Я против, чтобы дети мои были актёрами",— недавно сказали вы. И пояснили: "Очень трудно будет сохранить душу, чтобы через неё говорил Господь". То есть вы поделились прямым опасением, что некий гипотетический Павел Лунгин сегодня может наполнить "некоторую внутреннюю пустоту" юных актёрских душ тем, чем он способен наполнить их по своему режиссёрскому усмотрению?

— Ладно — когда Лунгин. Это ещё не так плохо, если он снимает "Остров" и там сквозит тема, подвигающая человека подумать о чём-то высоком. Но, увы, есть другие режиссёры, которых сейчас больше в рыночном кино и театре, и поверьте: они от тебя потребуют иного. Духовной порнографии: оголения, пошлости. Тебя заставят играть глупые пьесы так называемого "инновационного, современного искусства". Пьески, которые пропихивались экспертным советом Министерства культуры России ещё два года назад. Сейчас мы пытаемся это изменить, потому что в Общественный совет Минкультуры пришли люди, которые могут позитивно влиять на культурную политику страны. Но когда Общественного совета не было, "эксперты", собранные главой одного из департаментов министерства, сейчас уже отстранённой от работы, давали государственные деньги и гранты пьесам, пропагандирующим однополую любовь между школьниками, откровенную русофобию, антипутинские выпады и так далее. Сегодня эти "эксперты" поняли, что их время проходит. И поэтому так забеспокоилась "пятая колонна" от культуры.
Так вот, в те недавние времена, о которых речь, я был против, чтобы дети мои шли в актёрскую профессию. Потому что знал, куда они идут и что им придётся исполнять. Более того: кого-то из них даже увлекали модные режиссёры. И дети мне доказывали, что это же хорошо, интересно, это — новаторство! А то, что он — "голубой", это его право. Хотя я, как отец, объяснял им, что я с этим борюсь всю сознательную жизнь. Молодое поколение уже заражено веяниями нового времени, новым отношением к так называемому современному искусству, которое в Москве расцвело буйным порочным цветом. И — по всей России. Да и у вас в Перми, до недавнего времени оккупированной Гельманом и его клевретами, что было?! Вы сами знаете, как вам сюда пропихивали этих "красных уродов"...

— Вы не раз признавались, и, собственно, это уже в той или иной степени прозвучало и в теперешнем нашем разговоре, что у вас — "критическое отношение к актёрской профессии", и потому вы в последнее время редко играете. Может быть, прав был русский царь Алексей Михайлович, издавший специальный указ по поводу скоморошьей, сиречь актёрской, братии, участвующей в "бесовских игрищах"? А посему: "Быть тишине!" — гласил сей указ.

— Сложная тема. Я, как президент театрального форума "Золотой витязь", проводил по этому поводу своего рода "провокационные" конференции, которые озаглавливал так: "А богоугодна ли профессия актёра?" Приглашал богословов, крупнейших актёров и режиссёров. И мы все пытались проанализировать, чем занимается современный театр. Я читал тексты из Игнатия Брянчанинова и озвучивал мнение по отношению к театру Иоанна Кронштадтского, которые говорили примерно следующее: "Вы задумайтесь: какими вы приходите домой из храма и какими из театра?"

— Состояния не то чтобы разные, но отличающиеся...

— Отсюда и моё неоднозначное отношение к актёрской профессии. Я всё время решаю: чем я занимаюсь? Кто такой лицедей, прикидывающийся не собою, а неким другим? Одно дело, когда ты пытаешься возвыситься до Лермонтова, Тютчева, Николая Второго, Иешуа Га-Ноцри, преодолевая свои грехи, пытаясь стать лучше, просветлённее. Другое — когда играешь бандитов и преступников. И, по сути, искушаешь народ, девальвируешь главные ценности, искажаешь, извращаешь смысл бытия. Вот почему я и не знаю: окончательно ли вынести приговор нашему актёрскому ремеслу или всё-таки отсрочить, надеясь на возможное оправдание?

— Хотя вы как-то заметили: "Я не люблю актёров, глядя на которых, сразу видно, что они актёры... По сути, я — играющий человек. Я никогда не хотел быть актёром, хотел быть режиссёром и писателем". Иными словами, те, кого вы приглашаете в города России в составе фестивальной команды "Золотой витязь", это не актёры, а "играющие люди"? Или всё-таки — кто-то актёр, а кто-то "играющий человек"?

— Да не все. Кто-то — актёр до мозга костей и другого ничего не хочет, а кто-то задумывается о смысле бытия, и таких на нашем "Золотом витязе" больше. У молодых актёров есть возможность посмотреть на старшее поколение, побыть рядом, перенять духовную эстафету. И сделать выбор: идти ли торговать собою — своим телом и душою, снимаясь в телесериалах, или всё-таки держаться нашей линии? Отказываться сниматься в низкопробном кино. Вот и Алексея Петренко сейчас очень редко увидишь на сцене и на экране. Или — Сергея Шакурова, тоже работающего весьма избирательно. Мы приглашаем в фестивальную команду актёров-личностей, которые думают: о России, о том, "с чего начинается Родина", о смысле актёрского творчества, о смысле жизни. Хотелось бы, чтобы и за нами идущие укреплялись в этих помыслах, видя, что рядом — единомышленники, а значит, они не одиноки.

— Однажды вы обмолвились: "Как только на Руси появляется пророк, как только он начинает говорить о будущем России — его убивают". Нетрудно догадаться, что речь о Лермонтове...

—...И не только о нём.

— Конечно. В этом ряду — и Пушкин, и Гумилёв, и Есенин, и Павел Васильев, и Николай Клюев, и Василий Шукшин, и Владимир Высоцкий, и Николай Рубцов, и Игорь Тальков... А сколько ещё пророков погибло замолчанными, неузнанными! И всё-таки: почему, на ваш взгляд, даже по прошествии почти двух веков фигура Михаила Лермонтова и по сей день остаётся для кого-то раздражающей?

— Не Лермонтов раздражает — он принят как классик. Пытаются опорочить сам образ его. А идёт это от воспоминаний так называемых "современников", которые не были допущены Поэтом к своему сердцу. Именно они, не допущенные к сокровенному, начали плести о Лермонтове небылицы, отзываясь о нём как о человеке неуживчивом, трудном, дерзком и заносчивом. Даже в школах нам частенько преподносится именно такой образ поэта. Даже один наш русский классик, увидевший мой фильм "Лермонтов", сетовал, напирая на букву "о": "Ну ведь он же был плохой человек! Вы его идеализируете..." На что я отвечал и отвечаю: "И вы туда же?! Трудно сыскать более высокой души! Более героической, подвижнической, пламенной, ясной и светлой". Искажение образа Лермонтова продолжается и поныне...

— Мало того, Лермонтову-Бурляеву припечатывают ярлык "экстремиста". Чем же вы, Николай Петрович, так с Михаилом Юрьевичем досадили?

— Фильм появился на свет, когда объявили перестройку,— в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Со дна поднялась мутная пена и разлилась, главенствуя в российском обществе. Именно тогда наша "пятая колонна" себя и проявила, подняла забрала. Их раздражало то, что фильм патриотический, о человеке, осознанно принёсшем собственную жизнь на алтарь служения Отечеству. Он знал, что будет убит. В шестнадцать лет уже писал, что пуля попадёт в его грудь...

Он и это предвидел: на двадцать лет его действительно просто забыли. Не было такого поэта! А потом стали появляться всякого рода небылицы. Некий Бартенев отправил редактору стишки "Прощай, немытая Россия...". И написал, что это ему читал сам Лермонтов. Поверили и издали, хотя подтверждающего автографа в природе нет. Ещё через пять лет сей Бартенев, уже другому редактору, отправляет другую версию "Немытой России", что-то там подправив и пометив, что это-де списано с подлинника. А подлинника не существует. Пойди проверь. Эти восемь бездарных строк приписали Лермонтову, и до сих пор даже в школьных учебниках детям преподносят "Немытую Россию" как вершину творчества великого патриота Лермонтова.

— А может, всё-таки прав ваш друг, выдающийся русский критик Владимир Бондаренко, выступивший в своей статье "Скажу честно..." с заявлением: "Хорошая литература во все времена — это, как правило, экстремистская литература"? И тут же — поясняя: "Экстремистом был мой любимый Михаил Юрьевич Лермонтов, его и убили. Экстремистом был Фёдор Михайлович Достоевский..." Вы ведь тоже, Николай Петрович, ходите в тех самых "экстремистах"?

— Бондаренко мне друг, но истина дороже! И с его утверждением я абсолютно не согласен. Оно никак не подходит ни к Лермонтову, ни к Достоевскому, ни к вашему покорному слуге. Да и ко всем, кого считает Бондаренко "экстремистами в литературе". Они писали слово правды. Это разные вещи.

— Но за слово правды...

—...да, убивают...

—...и приклеивают ярлык "экстремиста".

— Да, и Лермонтову, и Достоевскому, и мне за фильм "Лермонтов" приклеивали ярлыки "экстремистов". Но одно дело, когда это говорят адепты "пятой колонны", а другое — мой друг Володя Бондаренко. Это его ошибка. Повторяю: и за Лермонтовым, и за Достоевским, и за другими русскими классиками стояло чувство правды. И — бесстрашие. Никто из них не боялся гибели. Лермонтов шёл в атаку первым, шёл под пули, в яркой красной канаусовой рубахе! Его дважды представляли к золотой медали "За храбрость" и дважды в Санкт-Петербурге в этой награде отказывали...

— "Лермонтов" очень долго не выходил на телеэкраны страны. Фильм режиссёра Юрия Кары "Мастер и Маргарита", где вы сыграли роль Иешуа Га-Ноцри, тоже не выходил, пусть по другим причинам, на экраны на протяжении семнадцати лет. Кроме того, у вас был замысел снять кинокартину о Пушкине — и этому замыслу не суждено было осуществиться. Сценарий, что называется, зарубили на корню...

— После "Лермонтова" и после того, как меня осудили мои коллеги, посмотревшие этот фильм, мне прямо говорил главный редактор Госкино: "Вам не дадут сделать фильм о Пушкине!" И верно: мне не дали его снять, потому что я был в жестокой опале со стороны тех самых поборников "пятой колонны", кричащих о "немытой России", которые пришли к власти после пятого съезда кинематографистов в Кремле в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году.

— При этом сама по себе, как оглобля из снега, выпирает красноречивая параллель: отчего же тогда с поразительной быстротой перевоплощается в кино и в телевизоре актёр Сергей Безруков то в Пушкина, то в Есенина, то в Иешуа, то в Высоцкого? Почему Безрукову позволено, а Бурляеву отказано?

— Я, кстати, с симпатией отношусь к этому актёру. Можно предъявлять какие-то отдельные вкусовые претензии в том смысле, что кому-то не понравился Пушкин в его исполнении, кому-то не глянулся Есенин, а кому-то — Иешуа Га-Ноцри. Между прочим, к Пушкину в исполнении Безрукова у меня особое отношение. Я имел все основания не принять чужого Пушкина, поскольку сам хотел снять о нём фильм. Мы, кинематографисты, ревностно относимся к тому, что у нас из-под рук уходят какие-то идеи. Так вышло, что я в гриме Пушкина, как мне говорили окружающие, похож на Александра Сергеевича больше, чем сам Александр Сергеевич на своих прижизненных портретах. Поэтому я имел все основания предъявить Безрукову какие-то претензии. Однако принял этот фильм — и концепцию его, и исполнение. Я предъявляю Сергею только один критический упрёк, о котором он знает: Безруков очень быстро говорит, практически скороговоркой, проглатывая очень важные тексты. А так... он похож. Ему веришь. Он темпераментен. Он талантлив. Он ярок.

— Во времена Пушкина многие западные осведомители сообщали по своим дипломатическим каналам, что Александр Сергеевич — "руководитель Русской партии". Я знаю, вы убеждены, что Пушкина убили не "из-за красавицы жены", а по причине его большой осведомлённости в государственных делах. Не символично ли: с той поры минуло более двухсот лет, а в России до сих пор нет Русской партии, выражающей интересы титульной нации? Может, это оттого, что действительно произошла "мутация русского духа", о которой в своё время так пеклись западные радиоголоса?

— Приятно общаться с образованным человеком, который правильно думает. Вы даже привели верную формулировку врагов Пушкина, действительно считавших его "главой Русской партии". И именно поэтому — из-за его осведомлённости в государственных делах (а он был допущен императором к самым тайным архивам, знал историю нашего Отечества и видел все её хитросплетения) — его, как "главу Русской партии", и вывели из строя. Для этого пригласили лучшего стрелка Франции Дантеса. Юнцу было двадцать пять лет, и для того, чтобы его приблизить к тому обществу, в которое был вхож Пушкин, Дантеса усыновил голландский посланник, гомосексуалист барон Геккерен. Не странновато ли: "папочке" — сорок три, "сынку" — двадцать пять, и при этом у усыновлённого Жоржа есть живой отец в Париже. Как можно было усыновить? Но тем не менее это было проделано. А дальше всё — как по нотам. Подмётное письмо — и естественная реакция Пушкина: дуэль...
Что было после? Поднимается человек, фактически претендующий на то, чтобы называться новым "главой Русской партии". И этот человек — Лермонтов. Он мог бы возглавить эту партию, потому что абсолютно русский по духу, хотя и с шотландскими корнями. Кстати, это очень интересный вопрос: как Россия, подобно волшебной мельнице, перемалывает гены всех потомков былых чужеземцев-переселенцев и делает каждого из них русским? Эфиопа — Пушкиным, шотландца — Лермонтовым, татарина — Тютчевым, немца — Блоком. И так далее. И у всех — обострённое чувство русскости и России.
Как убивали Лермонтова? Но прежде — примечательный эпизод: Дантес одалживал пистолет для убийства Пушкина у сына французского посланника Эрнеста де Баранта, который через два года после убийства поэта, придравшись к незначительному поводу, вызывает на дуэль Лермонтова. И приводит его практически на то же самое место у Чёрной речки, как будто это русская Голгофа, и стреляет (я не утверждаю), возможно, из этого же оружия, потому что Дантес убивал Пушкина именно из пистолета де Баранта. Но Барант промахивается — у него рука дрожала от страха. Проходит ещё два года. И Лермонтова добивает однополчанин Дантеса, сын видного откупщика Николай Соломонович Мартынов.
Сейчас я абсолютно убеждён, что дуэли не было. А было политическое убийство. В последние два года жизни Лермонтова за ним повсюду следовал так называемый "кружок шестнадцати". И всюду, где был Лермонтов, его окружали эти "шестнадцать". Об этом мне говорил Юрий Селезнёв, известный наш учёный-филолог, критик и публицист, работавший над книгой о Лермонтове, которую ему написать не дали. В расцвете лет его тоже убили в Германии, потому что Селезнёв в своих исследованиях и прозрениях выходил на роль пророка, но уже в литературоведении.
Юрий Иванович спрашивал: "Что общего у Лермонтова с этим „кружком шестнадцати“?" Им, этим юнцам, по семнадцать-девятнадцать лет. Лермонтову — на момент, когда они начали общаться,— двадцать четыре года. И, по утверждению компетентных людей, Михаил Юрьевич опережал развитие лет на десять. Тем не менее, эти юнцы всё время рядом. Каждую ночь. Из Лермонтовской энциклопедии можно почерпнуть, что они "говорили каждую ночь обо всём, как будто III отделения не существовало".
Характерный пример: когда Лермонтова отправляют на Кавказ в первый раз, все "шестнадцать" едут через Москву за ним. И окружают его там, на Кавказе. Когда Лермонтов отправляется в отпуск для свидания с бабушкой в Санкт-Петербург, все "шестнадцать" также следуют за ним. И опять окружают его в Санкт-Петербурге. Когда поэта вновь изгоняют на Кавказ "под пулю", многие из "шестнадцати" вновь едут за ним и присутствуют при убийстве Лермонтова.
Почему — убийство? Кандидат баллистических наук, полковник бронетанковых войск Виктор Кузенев, занимавшийся темой гибели Лермонтова, рассказывал мне, что он, как специалист, ездил на место дуэли. Измерял баллистическими приборами угол наклона места, где это происходило. Самый больший угол — три градуса. Практически ровная поверхность. А пуля попала в тело Лермонтова под углом сорок градусов. То есть стреляли снизу вверх. Это невозможно при нормальной дуэли на ровной поверхности.

— Но пишут, что якобы Михаил Юрьевич стоял на неком возвышении, отсюда и пуля пошла снизу...

— Нет, выше стоял у Лермонтова Грушницкий на месте дуэли с Печориным. Но это — в "Герое нашего времени". Там — другое. А в реальности, повторяю, по баллистическому измерению, была ровная поверхность. Дальше: почему убийство? Это уже рассказывал мне кандидат медицинских наук Георгий Абсава, автор книги "Четыре года из жизни поручика Лермонтова": если бы всё обстояло так, как описывали присутствовавшие при убийстве (а они показали, что поэт упал замертво), то практически крови бы не было. Это знает каждый медик: человек умирает, сердце останавливается, и перекачка крови заканчивается. Убийцы же бросают Лермонтова на месте, где он упал, садятся по коням и в дрожки, хотя в дрожках было место для Лермонтова, чтобы его, раненого, довести до лекаря, а лекарь рядышком — здесь, в Пятигорске. Ехать-то версту. И поэт был бы жив. Но они его бросают.
А когда приезжают обратно после жуткой грозы через четыре-пять часов, всё место, где упал Лермонтов, было обильно перепачкано кровью. Это значит: он не "тут же умер", не "упал замертво", а был тяжело ранен и жил... Час, два, три часа — мы не знаем сколько. "Убивают пророков,— говорится в фильме "Лермонтов",— и чернят их имена". Так и Пушкина чернили — что лизоблюд, так и Лермонтова — что плохой-де у него характер. И дальше — относительно всех умерщвлённых русских гениев по всей нашей отечественной истории.

— Известно, что вы считаете кинофорум "Золотой витязь", которому исполнилось уже четверть века, "более важным делом", чем режиссура и актёрство. Я сейчас даже подумал, что "Золотой витязь" — это, по сути, та Русская партия, которая формально отсутствует в перечне иных партий в России. Причём Русская партия, состоящая из многих ячеек: здесь и собственно кино, и театр, и музыка, и русская православная мысль, русская литература и живопись, и даже русское боевое искусство, те самые "Пересветы двадцать первого века", коих вы однажды собрали в Сергиевом Посаде... У меня есть ощущение, что в положенный час из кокона должна выпорхнуть долгожданная бабочка...

— Я в это верю. Вы знаете, без особой гордыни, просто радуюсь тому, что идеи, которые я впервые озвучил в тысяча девятьсот девяносто втором году в девизе "За нравственные идеалы. За возвышение жизни человека", когда мы практически первыми начали говорить о том, что в стране нет государственной и культурной политики, следствием чего стала деградация нации, нас услышал президент России Владимир Путин. И он фактически построил "Основы новой государственной и культурной политики" на том, что проповедовал на протяжении двадцати пяти лет "Золотой витязь",— на просветлении нации через культуру. Так что у нас есть шансы победить.

— Существует известное выражение: "А был ли мальчик?" — из горьковского "Клима Самгина". В этом смысле вашим кинематографическим дебютом стала роль в фильме "Мальчик и голубь", а затем был фильм "Иваново детство". И, конечно же, отливающий колокол Бориска в "Андрее Рублёве". Помнится, в своих знаменитых "Метаморфозах" поэт Николай Заболоцкий писал: "Я умирал не раз. О, сколько мёртвых тел я отделил от собственного тела!" Поэтому, учитывая, какой тернистый путь пройден актёром, режиссёром и человеком Николаем Бурляевым, хочу спросить: а жив ли тот самый мальчик в сегодняшнем Николае Петровиче?

— А он никуда и не делся. И то, что я чувствовал в пятилетнем возрасте, я ощущал и на протяжении всей своей жизни. Даже писал на сей счёт:

Так что перед вами абсолютно тот же мальчик, только окрепший, превратившийся в воина, непобедимого воина. Которого можно только убить. Я не боюсь ухода из жизни: я видел тот мир и то, как он прекрасен, и сочту за счастье туда попасть! Поэтому, если кто-то захочет прервать мою жизнь, то, ради Бога, хоть сейчас — я готов оставить сей мир и перейти в иной... Там намного лучше. "Умрут лишь только зло и плоть",— как написал я когда-то. А далее: