Я спускаюсь в овраг…
Красная трава, кусты, крапива…
Чем медленнее я спускаюсь,
тем медленней заходит солнце.
Чем быстрее я поднимаюсь,
Тем быстрее восходит солнце…
Впереди еще овраг…
Я снова вижу заходящее солнце.
Чем медленнее я спускаюсь,
тем медленней заходит оно...
Чем быстрее восходит солнце,
тем быстрее я поднимаюсь.
Сухая трава, кусты, крапива…
Какие-то железные, красные колеса.

Я засыпаю. Надо мной
верхушки сосен шепчут звездам
лесные тайны…

Ангелы жили на облаке скопом,
ели гуртом, веселились гурьбою,
пили небесную воду и пели
хором во славу заздравную песню.
По воскресеньям летали, дудели
в дудки свои золотые… над миром,
счастьем и радостью неизмеримой
в небе светились от радости светлой,
что простиралась над грешной землею,
где по дворам и оврагам, по взгорьям,
селам и по городам продолжалась
особей жизнь человекоподобных,
полная счастья от близости этой…
Скопом, гурьбою, гуртом или хором.

Бабочки превращаются в цветы.
Цветы — в бабочек.
Земля становится небом…
Небо становится землей.
Я вижу:
зеленое светлое небо
простирается над синей землей…
Так начинается море.

…Я думал, как назвать эту мою книгу,
в которой нет ни правды, ни лжи,
а только ложь и правда.
Я уходил в снежный лес,
брал с собой лыжи
и, катаясь на лыжах, думал попасть в высшую
лигу
по стихоатлону...
как мой соперник по рингу,
который не любит эту мою книгу.
...Ну, да и ладно.

Я согревался, греясь в небе
в краю холодном,
в том краю, куда загоняли в ссылку
в далекие годы,
когда пешим ходом шли узники по тракту...
в душегубку... (в душекосилку?)
Я думал, как назвать мне свою книгу...
Я придумывал разные названия,
но все названия казались мне
каким-то пустыми словами,
потому что не было в них того моего понимания,
которое было отпущено мне
моими Богами.

Мне хотелось донести до Вас...
или хотя бы приблизить
к чувствам Вашим свое понимание жизни...
И тогда я назвал эту мою книгу —
таким дурацким названьем,
даже слегка непристойным,
где три буквы, качаясь в кавычках,
казали читателю фигу,
у которой был красным,
как флаг государства, отстойник…

Знал всяк невояк:
с печки бряк в ду-ду...
Кара-дог. Кара-ду.
или грог. Или Даг
или так...
Об
косяк!

Всяк знил.
Обронил
в перерку прочку дрог.
Тарханкут, Карадаг,
и Судак — все курорт!
Новый свет!
или так
Чатыр-
даг.

Когда я сижу в своей прокуренной комнатке,
такой маленькой, что если подпрыгнуть,
то можно достать потолок —
я представляю, что сижу на небесах...
Я вижу огромный мир разных людей,
я вижу тебя...
А когда,
если это когда-нибудь и случится, —
я буду на небесах,
то буду представлять,
что сижу в своей прокуренной комнате,
такой маленькой, что если подпрыгнуть,
то можно достать потолок.

Я сидел в курилке Герценки*
на мусорнице
и перелистывал
томик Ахматовой...
Зашел пожилой человек
и удивленно
посмотрел на меня.
Закурил...
Потом все-таки поинтересовался
чьи стихи.
— Ахматовой, — тихо сказал я.
Человек спокойно вышел.
Я встал.