Теперь, когда через 15 лет после выхода первой “Ветлы” Валерий Дударев присовокупил к той книге вторую под тем же именем, присяга тогдашней, первой, читается как начало неотменяемого поэтического пути.
При ощущении гибели, опасность которой изначально таится вокруг.
При готовности преодолеть страх этой таящейся гибели.
И то, и другое: и ощущение конца, обречённости, беззащитности этой реальной жизни, и ощущение того, что эта обречённость преодолима.
В начальном стихотворении каждая строчка дышит этой перекличкой конца и начала, обречённости и неодолимости, обёрнутости ада и рая.

Вы слышите? Молнии традиционно испепелют нашу жизнь...
И они же — освещают её!

Вздрагивают — от предчувствий? И при этом люди продолжают с любопытством смотреть в окошки...

“Вряд ли...” Какая осторожная опасливость в этом обороте... И вера в живучесть старой ветлы...

Ничего себе, предположение... И какая готовность к концу! К концу бытия, к концу жизни, к горькому финалу!

Рефрен! Живительное упрямство. Вера в жизнь, ощущаемая вместе с беззащитностью этой жизни...

Это что за дела, которые так легко бросить? Из пионерско-комсомольской деловитости — в созерцание духа и тела...
А дальше?

Это уже аксессуары и застоя. Благосостояние оборачивается то ли разгулом, то ли распадом, и вообще раздрызгом...
А ветла, проросшая и перегоревшая в поэзии Валерия Дударева, в этот момент исторической катастрофы, нависшей над страной, над реальностью, над начавшейся судьбой?..

Вот такое горькое начало, не поддающееся концу.
Так как же сбережется бытийное равновесие в реальности, которая окатывает ужасом? Кровавый оскал Афгана, бунт Чечни, конец родного государства, опустошение земли и души?
Леденящие силуэты...

Могут ли эти бутылки и этот кабысдох унять боль от происходящего в стране и мире?
В Дудареве просыпается ярость:

Горстку русских ветеранов в потерянной земле добивают латышские стрелки. Где взять силы, чтобы увидеть людей в этих переметнувшихся остервенелых вояках?
Спасает душу всё та же вера в неистребимое добро, диктуя Дудареву строки, потрясающие по силе эмоционального самоотречения:

Пережить такой катарсис — и остаться верящим, что жуть реальности можно преодолеть... Только рядом появляются кривые осины... Только бы утешиться их неверным теплом, сказав себе:

И беда “сама собой”, и преодоление беды — “само собой”. Это — секрет Дударева. Секрет в том, чтобы не терять самообладания. И верить, что земля — родная земля — не враждебна. И быть с ней заедино.

Потом удивляешься: как это всё получилось?
А надо верить в свой путь.
Всё ближе к северу манят созвездия. Всё ближе душе — Отечество!
Окликнуть старуху в глухом, незнакомом селе (впервые увиденном) — разделить с ней краюху, испить из её крынки (бутылку оставив соседям). А после...
Вот пронзительный финал первой книги:

Два десятилетия спустя Валерий Дударев ещё раз оглядывается на пройденный и продолжающийся путь — во второй части “Ветлы”.
Новый век — новая реальность. Новый стиль?
Менять стиль, откликаясь на потребу публики, настроенной на эффектные контрасты, — немыслимо для Дударева. Он стиля не меняет.
И всё-таки некоторая перемена на рубеже веков ощущается. В новой книге стоят рядом, встык — два стихотворения, названные одинаково: “Поэзия”. Намёк на сравнение?
Стихотворение 1991 года выдержано в духе внутреннего равновесия и даже умиротворения. Мол, поэзия — дело и новое, и старое. Дело тихое и громкое. Главное, чтобы “ходики тикали”.
В стихотворении 2002 года тиканье прерывается тревожным сигналом:

Случилось что-то? Что? Ждать ли объяснений в каком-нибудь придорожном притоне? Поможет ли запоздалая молитва? Или мелькнёт вечерняя молния?
Молния, в стихах середины 90-х годов разгонявшая изначальный мрак, вспыхивает роковым образом в начале 2010-х. Смысл надо высвечивать заново?
Старый погреб напоминает о детстве. Из этих завязей сала и капустки всходит звезда Древней Руси. Только вот храмы стоят всё ещё обезглавленные. И оды прошлому то и дело звучат вздором. И рядом с весенней фигурой Ахматовой на Невском спуске — Флоренский, через рощу идущий под пистолет... Ад и рай перемешаны в прошлом и настоящем... А в будущем? И в будущем неразличимы — ад и рай.
Но вот чисто дударевское: никакого отчаяния от этой смеси. Никакой безысходной паники. Жить, несмотря ни на что! Помня о смерти.

О жизни, преодолевающей смерть, молят миражи русской провинции. Скитанье Руси величественно. Блаженство уязвимо. Мир вокруг непредсказуем. Достаточно обернуться на Грузию:

Но не смятая роза, как и не беззащитная под шквалом осина встают в поэзии Дударева рядом со спасённой ветлой, хотя именно её спасение помогает держаться душе в ситуации вселенского ада-рая.
Вот маленький шедевр Дударева, удерживающий поэзию в реальности... Цитирую полностью и столбиком, чтобы передать не только веяние бездн, но стройность строфы:

Плохи ли, хороши ли стихи — в контексте бытия это не разрешает загадки смысла.
А что разрешает?
Да лошадь же! Спасительница деревенская! И в страду мирной пахоты, и в лотерею воинской атаки.
Казачья удаль соединяется с крестьянским долготерпением... Это и есть поэзия.
Это судьба поэта, родившегося в Москве, валившего лес в Якутии, исходившего вдоль и поперёк великую страну и в финале Колымской трассы осознавшего великий страдальческий опыт России.
Судьба поэта, вписывающего свой опыт в контекст тысячелетней культуры.
Избравшего опахалом неувядаемую Ветлу.