“Выше радости, выше печали” — так назван первый раздел “Избранных стихов” поэта. В этих словах — мудрость, а мудрость, к сожалению, теряется в суете реальности, в толчее, тонет в повседневности, в борьбе за выживание среди опасности, войн и иных столкновений, порождённых природой человека.
А подвижничество на ниве познания, самопознания и самосознания само по себе отвергается и предаётся забвению...
Однако человек “земнородный” ищет то, что пульсирует, живёт в его душе, жаждет осознать это и увидеть в свете Божеской правды. Поэты ищут её из поколения в поколение...
Что открылось поэту Василию Казанцеву?
А то, что человек — это часть природы, а жизнь говорит нам о неувядаемой красоте сущего, она, жизнь — в природе, созданной Творцом, она в камне, в деревьях, в ручье, в озере, в цветах, в траве... Во всём живом дана она нам, и, что важно, она, эта жизнь и истина, скрыта в нашей душе.
С творчеством, со стихами Василия Казанцева я познакомился раньше, чем с поэтом Василием Казанцевым как человеком. В этом заслуга Вадима Валериановича Кожинова, авторитетного, умного, чувствующего критика и литературоведа, который необычайно ценил В. Казанцева наряду с Н. Рубцовым, Ю. Кузнецовым, А. Передреевым. Эта четвёрка современных поэтов, постоянно находилась в поле литературного внимания В. Кожинова...
При одной из встреч с Ю. Кузнецовым я спросил его, отчего он перестал нести в своих стихах сочную, красочную образность, свойственную ранним его стихам. Ещё до выхода книги “Русский узел” я, прочитав книгу “Выходя на дорогу, душа оглянулась”, был от неё в восторге. Вот одно из стихотворений, помещённых в книге:

Он сказал сухо и кратко: “Это меня уже не интересует, я ушёл от этого”.
Конечно, понятно, что содержание, форма и поэтическое воззрение с годами меняется, но Василий Казанцев — другой, совсем иной, нежели Юрий Кузнецов.
Он не изменяет своей дороге, стезе... С течением лет поэтический стиль его только углубился, порой до символики, тонкой и зримой.
Основу “Избранного” составили стихотворения, которые отражают теперешнее лицо поэта, его мировоззрение, эстетическое и жизненное. Он постигает мир своим разумением и чувствованием, через природу, в которой живёт и пульсирует дух Творца.

Главным стихотворением, раскрывающим тайны поэтической и миросозерцательной природы творчества Казанцева, можно считать:

Стихотворение, как и многие иные, — классическое по выражению и совершенное по форме. Вот здесь поэт учуял круговорот жизни, что “жизни нет конца”, непрекращаемость её вообще и в частности, он осознал радость и вместе с этим стал над радостью, как мудрец. Всё в человеке!..
“Отцветёт одно, зацветёт другое” — так называется очередной цикл. Книга и состоит из стихотворений, которые, как морские волны, — одна волна уходит, другая приходит, а море остаётся... Книга двигается, переливается, переходы порой незаметны, но они глубоки. Кажущаяся их простота коварна (если можно так выразиться), поскольку глубина смысла и сердце поэзии там, за словом, под словом и в слове поэта, простом и вмещающим вселенский смысл.
Казанцев объёмен и широк в каждом, казалось бы, коротком стихотворении. Стихотворения по форме классичны: в них 2-3 строфы, с простой рифмой, простыми образами, таящими в себе глубину мысли, чувства, гармонии. Горечь утраты присутствует в его поэзии, но горечь, как он утверждает, по закону природы, а оттого выше частного.
Вот в стихотворении “Иду я некошеным лугом” поэт с искренней болью, такой естественной, но не сокрушением, говорит:

А написано словно вчера. Этим решается вопрос о подборе автором “Избранного”. Мысль едина, слово едино, образ един, характер один. Простота слога... А за этим стоит чувство и осознание поэтом ухода времени его молодости, а может быть, юности, свежести цветущего цветка.
Краски у поэта порой чёрно-белые, как в стихотворении “Морозная лунная ночь”:
В просторе белом, опустелом Пушистый заяц — как волна.

Эпитеты просты, ибо автор по своему наитию не поражает найденной метафорой, а несёт в себе превращения, метаморфозы в игре природы, а потому прозаические определения: “наимягчайший”, “наилегчайший” оказываются выше метафоры. Кто из поэтов может себе позволить подобные “прозаизмы”? Казанцев В. И. позволяет, поскольку структура его стихотворений стоит на иных основах — на тонких переходах одной картинки в другую. В результате получается безыскусственная, видимая и ощутимая картина.
Казанцев на удивление употребляет “банальные”, привычные образы: “снег и берёзы, белые как снег”. Казалось бы, тавтология, ан — нет! Или “полоски снега вертикально вспыхнут”. Когда вчитываешься в стихи, тогда видишь обычные слова, их строй, переливы, явление их и исчезновение, сбор и россыпь, и они создают то настроение, то миропонимание, мирозрение, которое свойственно поэту Василию Казанцеву.
А вот ещё увиденная картина, написанная всё тем же “казанцевским” почерком:

Стихотворение датировано 2004 годом. “Как здесь легко и как светло, // Когда прошли весна и лето...” Не о жизни ли человеческой говорит в раздумье поэт? Конечно, о ней: ушла весна человеческой жизни, ушла зрелость его — лето, а вот осень наступила, зато “Разливы солнечного света, // Ясней ещё, чем в дни весны, // Ясней ещё, чем в пору лета”.
Поэту важно передать то, что он увидел в природе, поверить это через своё сердце, душу, а потом воплотить это всё в слове, в стихотворении — первейшая задача В. Казанцева. К форме он необычайно строг. Дабы не рассыпать жемчуг... Рачительный поэт, не расточительный, “не транжир и мот”.
А потому он говорит, что:

И тут же колдовство и восхищение, созданное парадом эпитетов, создающих непрерывность движения:

Звуки переливчаты, переходящий тон — от звона до гула и шёпота... В стихотворении “Вернись, река, в свои границы, // Не заливай низинный край”, — некое напутствие всем нам, когда река говорит:

А вот стихотворение, вызывающее счастливую детскую улыбку, навевающее сказочную даль, краткую гармонию жизни со счастливым концом, согласие:

Стихотворение совершенное, как яичко.
Наряду с вышесказанным приведу стихотворение автора, которое меня потрясло своей символической недосказанностью, когда причины и следствия переходит друг в друга, чувство расплывается, исчезает грань между словом — чувством — духом, когда обнажается человеческая немощь перед Бесконечностью. Вот это стихотворение:

Вот он, Василий Иванович! Открыт и беззащитен, как мишень! Вот оно, его качество, его самобытность, сердцебиение его слова:

Стихи прекрасны, открыты, слова обнажены до боли, до молитвенного трепета, исполнены тончайшего лиризма, проникновенности чувства. Здесь три ипостаси: по одной песне — ничего не сбылось, о чём мечталось, по другой — всё произошло (можно подумать, что прошла молодость), а спел бы певец песню третью, ту, в которой счастливо таится (что таится?) то, что никогда “не случится, не свершится нигде, никогда...”
Таким образом, поэт усилил выразительность, заменив банальное “не повторится” глаголами: свершится, случится, приключится... Человек, по Тютчеву, и “невыносимое он днесь выносит”. Зло — от невежества, заметил Сократ, но познание бесконечно, оттого человек — носитель зла и его жертва. А свобода в страхе Божьем...
В. Казанцев не чужд парадоксам, поскольку, по замечанию А. С. Пушкина, “гений — парадоксов друг”, с парадоксом стихотворение “Не обошла тебя работа...” образует светлый образ в душе читателя:

Господи, прости и благослови поэта!
В заключение скажу, что во всех стихах Казанцева живёт “искра Божия”, которую невозможно рационально и логически проанализировать. Поэзию, как известно, нельзя химически расчленить... В этом обычная тайна, могущество и сила поэзии Казанцева, когда невозможное оборачивается просторной возможностью.