божьекоровское

упала божия коровка
и чувствует себя неловко
она упала на меня
в разгаре трудового дня

она такая растакая
живёт не ведая покоя
но в мирозданье не вникая
в сирени майского покроя
коровка
божия такая

я посажу её на палец
я ей скажу лети свободна
лети на небо мой посланец
лети скажу куда угодно

пускай в божьекоровском небе
откуда на меня ты пала
придумают такую штуку
чтобы не падали коровки
и даже божии коровки
в рабочий полдень
на людей


насекомый зоосад

чей бормот у уха
это муха
жалуется бедная на жизнь
мухе не хватает бормотухи
чтобы взять иные рубежи
это кто шушу
шуршит как шмелик
это кто зузу
да всё оса
не открою никаких америк
каждый полосатый волосат

это кто жижи
пчелой зовётся
носит мёду сразу два ведра
на лугах без устали пасётся
полечку танцует от бедра

сколько их
жужжащих и зудящих
полевых бездомных домовых
режущих и колющих и бдящих
в наших палестинах луговых


судьба водомерки

водомерка бродит на болоте
водомерке в море не тонуть
водомерка всюду на работе
совершает свой гражданский путь

мерить воду та ещё работа
ни рабочих дней ни выходных
водомерке на Оку охота
повидать знакомых и родных

а её забросила судьбина
в дальние гнилые рукава
под ногами путается тина
как судьба бывает не права

но бывает у реки гулянка
лихо полноводное весной
пусть вода затопит все делянки
и она получит выходной

только вот хватило бы дыхалки
добежать разливом до Оки
пусть хохочут глупые русалки
водомерка сможет
вопреки


по дороге в Москву

горит трава на склонах марта
не тает в подмосковье снег
и глядя в окна словно в карты
мы ищем позапрошлый век

залипла кошка на балконе
сидит глаза не отвести
опять весна в микрорайоне
скворчит с восьми и до шести

торчат расхристанные ёлки
среди кладбищенских оград
и лёд раскалывая колкий
идёт своей дорогой март


у Большого пруда в Ясной

в пруду яснополянском караси
тебе расскажут только попроси
историю языческой Руси
историю «Карениной» Толстого

кувшинки поджигают свой запал
и целый пруд на небеса попал
приветствовать великого немого

торчат из пруда стрелы камыша
граф обходил владенья не спеша
куда спешить когда в итоге вечность
и рыбий глаз потерянной луны
сливается с дрожанием волны
и на кустах развешана скворечность


сад де Сада

заходишь в сад а там тревожно
весна полезла из щелей
стреляет пиками в межножье
очеловеченных аллей

ползёт сомкнутыми рядами
пехота молодой травы
фиалок взрывы меж холмами
и вербы — выше головы

куриной слепоты засада
и мать-и-мачехи желтки

как будто в обществе де Сада
весне считаешь ро-дин-ки


хмурое утро

лохматый
с бородой встревоженной
идёт с похмелья погулять
джин-тоник
на вчера помноженный
заигрывает с ним опять
он встретит
одного товарища
потом другого и втроем
они возьмут
на грудь слегка ещё
в печальном дворике моём

чуть позже
к ним приходит женщина
чей возраст не определить
и между мужиками
трещина
грозит компанию разлить

и мат
пещерной птицей кружится
и улыбается дождём
и сколько мужики ни тужатся
уходит женщина
с вождём


телефон-разбойник

это у кого поёт апрель
как сверчок запечный
тоже мне мобильный хренов лель
свистунок заплечный

свистунишке горе не беда
белый свет халява
двести двадцать вольт — его еда
эсэмэс — малява

распугает стайку соловьёв
телефон-разбойник
и зальёт вестями до краёв
мозга рукомойник

рассвистелся гад на всю весну
в саде-огороде
бросил в омут музыки блесну
прижился в природе

выходи на майские гулять
пить весну из кружки
будут тебе песни подливать
дружки и подружки

и пока критический заряд
нам с тобой неведом
надымим зелёный палисад
с алкашом-соседом


середина лета

жара осыпаясь по лесу
песчаной дорожкой бредёт
зашёл сюда для интересу
гляжу земляника растёт

кукуют кукушкины слёзки
маслята под ёлкой снуют
флиртуют со мною берёзки
знать за своего признают

вдали извиваясь картинно
блестит серебрится Ока
да в небе знакомом рутинно
ползут и ползут облака


в небесном круге

из наших виноматерьялов
из винодельчества слепого
растёт лоза средь шумных залов
как будто жизнь начнётся снова

зеленоусые улитки
и тонкокожие младенцы
несут развёрнутые свитки
и с петухами полотенца

и всюду слышен лай пастуший
и заводной собачий гомон
и виноградные простушки
на небо смотрят аж до грома

и что откроется в испуге
а что забудется в истоме
что мы в одном небесном круге
по сути дела не знакомы


липовые ночи

а липы всё тягучие цветут
и их запас любви неиссякаем
как будто бы за нас они живут
той жизнью о которой мы не знаем

в их голосах невыразима грусть
но стоит тронуть ветку — чирк по коже
они тебя ударят ну и пусть
и жизнь ведь бьёт вот так порою тоже

в них всё и мёд надежд и немота
и зуд зелёной комариной сечи
а после подступает темнота
и ветви опускаются на плечи
они тебя закружат как луну
они кружат на блюдце Патриарших
и ты шагнёшь вперёд туда ко дну
где никогда не стать мудрей и старше

привет тебе зелёная луна
привет щурёнок помню тебя младше
цветут в воде слепые письмена
булгаковских ночей на Патриарших


Памяти Льва Болдова

В Коктебеле мы сойдёмся снова…

пожевав унылых бутербродов
музыка выходит из кафе
выпьем что ли Лёва
Лёва Болдов
за любовь к прирученной строфе

нам в московском небе нет спасенья
нам для веры нужен вечный Крым
пусть сегодня будет воскресенье
смоем наш столичный грустный грим

здесь пред Богом под его перстами
мир лежит как в юности нагой
всё что раньше в жизни было с нами
не играет роли никакой

и пойдём прихлебывая граппу
ялтинских курортников пугать
кончатся финансы бросим шляпу
будем им свои стихи читать

обнимая крепкие платаны
девушкам нашёптывая стих
мы с тобой приморские жиганы
делим Крым по-братски на двоих

в прокопчённом солнцем Коктебеле
мы с тобою встретимся опять
и пускай все рифмы облетели
мы пойдём над звёздами гулять