Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Ирина Горюнова



Пока летят одуванчики
Этюд

Я люблю смотреть, как летят по ветру маленькие парашютики одуванчиков – никто не знает, где они приземлятся, и пока они летят, можно придумать целую историю: я думаю, что пока они летят – продолжается сказка.

Мы познакомились случайно, как знакомятся, наверное, все люди, и все-таки встреча наша была закономерной, потому что сразу, как только ты случайно коснулся моей руки, каждую мою клетку пронзило чувство узнавания, а перед глазами поплыли видения иных встреч…
Мы разговаривали как старые знакомые, которым давным-давно просто хорошо рядом, безмолвная, глаза в глаза, беседа – вот он, шепот сердец, нуждающихся друг в друге: слышишь?… Тук-тук… Я помню, первая и единственная ласка – прикосновение твоего лба к моему – оказалась значительнее любых слов или объятий: она-то и останется со мной навсегда, она одна.
В незапамятные времена встретились мы впервые: в тот самый день, когда я собирала шалфей и мяту, чабрец и другие травы, ты, подозвав к себе дикого сокола, о чем-то шептался с ним на гортанном его языке. Сорвался с твоей руки сокол, а ты, странно улыбаясь, спросил меня:
–Вылечишь?
Слизнув каплю крови со смуглой кожи, я приложила лист подорожника и взглянула в твои глаза, ну а потом… потом была ненасытная страсть, страсть, сплавившая нас в единое целое: я знала, наши жизни были лишь ожиданием этого самого мига… Не ведаю, сколько – дней? лет? – отвели нашему свиданию боги: наверное, это было время, пока летят одуванчики… О, если б я могла придумать заклинание, позволившее лететь им вечно!..
Помню запах ароматных масел розы и лотоса, окутывающих мое тело чувственным флером, помню звон золотых и серебряных браслетов – виной тому моя торопливость: видишь, как я бегу к храму? Чувствуешь ли, почему стремлюсь найти там покой и уединение, спрятаться от шумной толпы?.. Тяжелый головной убор сдавливает голову золотым обручем: боль тупо стучится в виски…
После того как меня объявили фараоном, я часто говорила с Амоном Ра, небесным отцом – вот и сейчас в смятении прибежала к нему, однако великий бог молчал, не желая выслушивать тайны девчонки, вообразившей себя повелительницей Египта, девчонки, "слишком по-человечески" попавшейся в сети страстей: конечно, идти на поклон надо к богине Хатор, – о, это ее епархия, вершины блаженства в искусстве любви!..
Цветистые фразы придворных, горы золота, власть – зачем все это, если дерзкий начальник стражи осмеливается ласкать мое тело ночи напролет? О, как буравит он мои глаза своими – как стремится поймать тот единственный миг, который вознесет нас к звездам!.. Что тебе в имени Хатшепсут, коли оно – поднебесная пыль? Что, если много веков спустя никто не вспомнит его?.. "Моя царица, – только и сказал ты, касаясь моего лба, – мы поедем туда, твой храм снова нас примет…" Тогда еще я не знала, что ты не умеешь сдерживать обещаний и уйдешь, не попрощавшись. О, если б я могла, то вызвала бы самых могущественных духов, способных отогнать смерть от твоего ложа!.. Я предложила бы им любой, абсолютно любой выкуп даже за краткий миг возвращения в То Время, Пока Летят Одуванчики…
А ты опять оставил меня одну (в который уж раз!) – успею ли перехитрить судьбу, вспомню ли, доплету ли узор заклинания, которое подарит нам новую встречу?..
Я не пойду на кладбище не потому, что меня туда не звали, нет-нет: я не пойду туда лишь потому, что знаю – ты не умер. Не нужно картавого карканья ворон, нелепых остовов черных оград, так похожих на тюремные решетки: к чему весь этот антураж, если там, в земле, не ты?.. Похороны – всего лишь дурная шутка! Эй, слышишь?.. Бегу за твоим силуэтом, кричу… но внезапно обернувшийся прохожий показывает чужое лицо и недоуменно улыбается…
Я пытаюсь смеяться и есть мороженое, будто ничего не случилось, а дурное известие – всего лишь ночной кошмар, жестокий розыгрыш…
Ты обещал мне!.. Ты не мог так поступить, слы-шишь?!. Не верю!.. Я буду бежать по полю и дуть на все встречные одуванчики, чтобы закружилась метель, которую невозможно остановить, слы-шишь?!.
Я не позволяю себе плакать: слезы – что-то слишком банальное. Плакать можно, если разобьешь коленку или уронишь любимую вазу, если свалится кошка с одиннадцатого этажа или заболит зуб… Но плакать при мысли о том, что тебя больше нет – фальшиво, ведь тогда кто-то обязательно кинется тебя утешать, сочувственно-отчужденно похлопывая по спине и подавая носовой платок… Я не хочу знать, что где-то на земле есть твоя могила, какой-то нелепый холмик земли с фотографией и крестом – символом Бога, в которого ты не верил…
За окном – чернота насупившейся ночи, да шуршание шин редких авто, а еще – широкоформатная панорама "настоящей жизни": Огни казино и ночных клубов, в которых, притворяясь живыми, играют в людей призраки.
И вдруг я замечаю, что ты, именно ты сидишь передо мной в кресле, и тихо так спрашиваешь:
– Это ты мне написала? – и, не дожидаясь ответа, киваешь утвердительно, – Про меня…

* * *

Я смешная, глупая, не в себе
Прикоснусь к закровавившей вдруг губе
Выпью водки, расплачусь сегодня вдруг
Оттого что ты… ты мне просто друг
Время года ночь, время года – мрак
Облака на небе рисуют знак
Бесконечность… Мебиус… в чем подвох?
Бесконечность рук, бесконечность ног
Необъятий наших слепая боль…
Я срубила сук, наврала пароль
Я сегодня все-таки не в себе
Я вчера спустилась с твоих небес.
Я не знала, не знала!
Не понимала, почему написала именно так!..
Ведь ты до сих пор сидишь рядом…

Наждачными взглядами царапают меня окружающие, силясь понять, что же я чувствую на самом деле; мучительно хмурю брови, пытаясь вспомнить – тщетно! Знаю лишь одно: безусловность любви заключается в том, чтобы давать свободу любимому существу, не привязывать его к себе так, чтобы он бился как птица в силках… Я поняла и приняла это, как мне тогда казалось, всем своим существом, но… разве подозревала я о степени твоей свободы?! Неужто жизнь показалась тебе настолько скучной, что ты поспешил ускользнуть из ее поля без меня?..
И все же я нашла способ остановить время. Беру краски, сажусь за мольберт и рисую…
Летят теперь круглый год парашютики одуванчиков, летят, не приземляясь, а значит, сказка наша вечна…



Дурь

Когда-то давно, теперь кажется, что в незапамятные времена, Она мечтала обзавестись банальным штампиком в паспорте, некоей принадлежностью к кому-то, чтобы перейти из статуса "мадемуазель" в более весомое и значимое, полновесное, как Ей тогда казалось, "мадам". Теперь же, спустя энное количество лет (страшно и подумать об истинном числе!) Она подумала, что несколько погорячилась. Впрочем, что теперь рассуждать: содеянного-то, не воротишь, только вот где взять сил, чтобы изменить нынешнее положение вещей? Конфликты с мужем на предмет постоянной занятости жены, количества фуршетов, а так же иномарок, доставляющих ее домой за полночь, превышало допустимое "разумное" число, если таковое вообще возможно вычислить психолого-математическими методами с привлечением - или без оного – различных сопутствующих тестов и пр. Семейный капканчик оказался добротным, сделанным на века и практически незыблемым; вызволиться из него оказалось делом сложным, практически невозможным, а отрубание (откусывание?) различных частей тела для обретения свободы, Ее явно не устраивало. К тому же налаженный семейный быт, пресловутое распределение обязанностей по воспитанию ребенка, отсутствие в нынешний момент любовника… И тогда зачем? Зачем раздирать на части уже много лет как существующий симбиоз сначала из двух, а потом из трех существ?
Говорят, хирургические операции по разделению сиамских близнецов добром не кончаются: в лучшем случае умирает один из пациентов, в худшем… А как же запомнившееся, влившееся в нее с детства "Ты в ответе за тех, кого приручил?" Сердце-то не каменное, не изо льда ледного – живое, сострадающее, однако найти такой вариант, который бы устроил всех – не представлялось Ей возможным. Сходить что ли в клуб?..
Последнее время Ее тянуло сделать что-то "эдакое", непривычное, протестующее, - например, обзавестись чередой любовников, меняемых как перчатки в зависимости от сезона и цвета одежды: благо, в кандидатурах недостатка не было – может, из-за Ее безразличия и официальных улыбок они стремились к Ней как мотыльки, натыкаясь, впрочем, вместо ожидаемого "огня" на пронзительно холодный, препарирующий взгляд хирурга, а то и патологоанатома, расчленявшего все их помыслы, фразы, жесты на составляющие, и произносящего решающий вердикт?..

Она бездумно шла по Тверскому бульвару, прижав пальцы к вискам и не обращала внимания ни на слабо моросящий теплый дождь, ни на целующихся у памятника бритоголовых девочек в мешковатых одеждах… Скользя по ним расфокусированным взглядом, Она думала о Том, кто смутил Ее призрачный покой, разбередил так некстати успокоившуюся было душу и заставил метаться в треклятых поисках смысла всего сущего. Ну ладно бы, годков так этак на пятнадцать пораньше, но сейчас, сейчас, когда все так устоялось, покатилось по удобной и широкой колее?.. К тому же, Он недоступен - и даже представить себе невозможно, что Ему может прийти в голову обратить на Нее внимание, не потому, что Она нехороша, а… потому что Он слишком целен и уже давно обрел то, в чем нуждался. Хотя… такие не нуждаются, они просто идут по Пути, четко, не зная сомнений и страхов, и берут необходимое, подхватывая его на лету и не прекращая движения вперед. К тому же, это только так говорится, будто за таким бы в огонь и в воду, да хоть на край земли… а как же свое, мечтаемое, выпестованное бессонными ночами и лунным одиночеством, дело? Складывать буковки в слова, слова в предложения, предложения в текст?.. Бросила бы Она все, коли позвал? Ушла бы? Ну, может и ушла – из упрямства – да ради того, чтобы настоять на своем, а что дальше? Поселилась бы с Ним, допустим, в избушке на курьих ножках посреди тайги, а дальше?.. Сколько смогла бы выдержать: месяц, год? И даже Его ярко-синие глаза с черной каемкой, безумные, уволакивающие в бездны подсознания, смущающие душу, – даже эти глаза не смогли бы удержать Ее надолго. Она ведь не наседка, чтобы в курятнике квохтать! Достигнутая цель сразу (и в этом, наверное, Ее главная беда!) представляется Ей ненужной, как синица в руке, и надо снова искать журавля среди кудрявых облаков, чтобы подхватиться и улететь "в неведомую даль" (о как банально!..) за очередной неосуществимой мечтой или иным соблазном, пусть "он" даже окажется картонной марионеткой или пластмассовым пупсом с идиотским выражением кукольного лица…
"Вас надо лечить, девушка!", – шутит подруга, но Она лишь недоуменно пожимает плечами: "Родная, это не лечится. Это навсегда". Неестественно усмехаясь, Она проходит мимо осоловевшего бомжа. От Ее взгляда его "Подайте…" застывает на ветру и падает, разбиваясь пустой пивной бутылкой об асфальт. – "Ведьма!" – раздается сзади зловещее рычание полуаморфного существа. Она не оборачивается: играть на психике подобных персонажей – малоинтересно и весьма предсказуемо. Стоит ли тратить силы?
Безразличие накатывало волнами, несло вперед, и, механически, километр за километром, Она пыталась "вышагать", выбить из себя чертову эту дурь, так чтобы опять ощутить вкус жизни. Кто-то искал формулу превращения железа в золото, кто-то – формулу любви…а если создать формулу чуда?.. Ну-ну, скажите же, что пора ложиться в психушку - или хотя бы проколоть витаминчики: В2, В16, А, D, E… Можно попринимать также Кавинтон - авось это просто некая закупорка мозговых сосудов, затрудненное кровообращение, дистония… Говорят, будто невозможность согреться – именно ее следствие; холодно вовсе не от того, что "мерзлявость" и "мерзость" должны иметь один корень в силу созвучия буковок, а холодная постель и отсутствие секса лишь дополнение, мелкое и незначительное, как таракан под диваном. Согреться сексом без любви? Нонсенс. Впрочем, каждый сам себе инквизитор и устраивает аутодафе сообразно желаниям и возможностям. Но как Ей обрести Свободу от Себя?..
Да и было уже, было… проходила она все эти жалкие попытки использования чужого ложа в поисках утех и утешений, но вместо забытья рождалась лишь одна мысль: "Боже, что я тут делаю? Зачем?" Запутавшиеся в пододеяльниках ноги, отвратительный масляный пот, жгущий нежную кожу, покрывающуюся пятнами раздражения и спермы, конвульсивные движения партнера, стремящегося закончить процесс и отвалиться в спячку, жалобно скрипящая кровать, колышущиеся груди… Смена партнера означала лишь незначительное изменение декораций, но суть оставалась та же: липкая, непристойная, прилипающая торфяными пятнами, ставящая на теле отвратительное тавро, выжигающее душу… "Bis dat, qui cito dat" – в такие минуты особенно часто лезла в голову заученная в институте латынь. "Деградация человеческого взаимодействия путем спаривания тел без влияния разума, замутненного алкоголем, – определяла Она, глядя на процесс со стороны. – Комбинации рандеву приходят к естественному и логичному завершению, которое ничем не отличается от спаривания морских свинок".
Достаточно часто после соития самцы виновато отводили глаза и невнятно бурчали о доме, женах и детях, намекая Ей на то, что продолжения банкета не последует – пора расползаться в разные стороны, чтобы потом, при случае виновато отвести взгляд или (в лучшем случае) панибратски хлопнуть по плечу, заорав: "Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь, старуха?!", и втихаря, приватно, сжать под столом коленку…
Искушение когда-либо снова оказаться любимой и любить со временем угасает, пробиваясь в те редкие минуты, когда интересный и ненавязчивый Незнакомец случайно (ли?) кладет тебе ладонь между лопаток и почти мгновенно убирает руку, словно боясь, что у тебя вырастут крылья. Зародившаяся внутри дрожь разрастается и спину начинает ломить от желания взлететь в небо - правда ощущение это быстро проходит. Хорошо помогает холодный душ: либо из-под крана, либо… из опыта многочисленных наблюдений за объектом. К тому же домашнее переключение на "бытовой" регистр проходит быстро и практически безболезненно. "Dum spiro spero"2, – вворачивается в голову та же клятая латынь. Вопрос только один: на что надеюсь?
Как мало, в сущности, нужно человеку! Мимолетная ласка, отсутствие затасканных штампов и обещание хотя бы минутной сказки, а потом… все те же акробатические номера обнаженных тел в неверном свете начинающегося утра: бесстыдные щупальца пальцев, искомая Тантра, оборачивающаяся дешевым порно, сдобренным матом и шлепками по ягодицам… Бежа-а-ать!.. От пустоты сердечной, от оболочек манекенных, "веселящим" газом надутых, от страшного запаха ненужности собственной – будто и не твоя это живая плоть, а тельце резиновой куклы из секс-шоповской, от толчков очередного самца, доказывающего свое "исконное право" на продолжение рода, содрогается… Одноразовые чудеса китайца, продающего вечные свои болванчики талисманы "для счастья", – вот эхо настоящей жизни, настигающее тебя повсюду…
Поблазнилось… Бывает… Тургеневская барышня, мечтающая о короле Франции, собственном будуаре и кровати с балдахином оказалась самой обыкновенной шлюхой, раздвигающей ноги в коммунальных квартирах… Жесточайшая тоска и страх неизменности происходящего рвут душу на части, взрываются ночными кошмарами, заползают в мозг змеями, шипящими: "Memento mori"!3 Страх смерти просачивается во все деяния, гонит, гонит – надо успеть , всего лишь успеть зацепиться за любую возможность остаться здесь, на земле, в памяти, отложить неизбежное… Даже боги живут до тех пор, пока им молятся: эгрегор обыкновенного человека куда менее живуч… Дети, внуки… – вариантов не так уж много!.. Наращивая защитную оболочку, в тщетных попытках, прикрыть хоть чем-нибудь месиво собственной души, ты потихоньку становишься сильнее, все меньше и меньше поддаешься на провокации, ну а мечты – да и что с них толку – становятся все приземленней… Для того, чтобы пробить ауру, нужно обладать недюжинной силой. Но иногда случается и такое – тогда сердце томительно сжимается от страха, словно боясь сбросить эту судьбу в таратарары, чтобы там, в горниле страсти переплавилось и выковалось нечто Иное: прекрасное, сияющее, очищенное огнем истинной любви и веры. Балансируя на бортике крыши, ты думаешь: "Сорвусь вниз или полечу?". Разум шепчет: "Сорвешься, разобьешься, останутся только рожки на ножки" И тут же мучительные колебания: отпрыгнуть в сторону? идти дальше? Пытка!..
По Тверской вальяжно прогуливаются девицы в мини, выставляя на всеобщее обозрение оплывающие жирком бройлерные ляжки, розовато-синие в неоновом вечернем освещении. За стеклами витрин застыли слепые манекены, демонстрирующие очередное нашествие фирменных джинсовых лейблов… "Что воля, что неволя…, – приходит на ум фраза и вспыхивает ее продолжение, – все одно!"
–Деушк, деушк! Давай познакомимся! – Кричат сзади, и через мгновение чья-то потная рука хватает Ее за плечо.
Она фокусирует взгляд на нахальной – явно провинциальной – физиономии, посверкивающей золотыми зубами, кажется, Ее сейчас вырвет на его грязно-бежевую, в жалобную клетку, рубашонку.
–Уйди, – цедит Она сквозь зубы, даже не пытаясь стряхнуть руку. Только дрожь отвращения пронизывает тело.
–Да ладно те… – мужчина торопливо отдергивает руку и отшатывается. – Ненормальная… – тихо шепчет вслед, вытирая ладошкой внезапно вспотевший лоб. Шагающие сбоку шлюшки кажутся ему куда более привлекательными, и он судорожно подсчитывает в уме наличность, одновременно пытаясь понять, зачем все-таки пристал к той психованной бабе.
Помстилось…
Рядом с ядовито-желтой надписью "Евросеть" на лавочке с грязно-белым муляжом невесты в свадебном платье, ковульсивно сжимавшей в руке телефон примостился бомж в ватном тулупчике. Очевидно, подобное соседство его нисколько не смущало: оно и понятно – подъезды все на цифровых кодах, домофонах и с охраной, никак Госдума рядышком, да и сами жильцы теперь… хотя, что жильцы… была номенклатура партийная, стала барышная… разницы нуль, разве что вместо "Волги" и "Победы" иномарки с автоматической коробкой передач, кондиционерами…
Повсюду творится жизнь, самая разная… куда ни глянь, а Она чувствует себя выключенной из этого муравейного процесса, как одинокая рыбка за стеклом аквариума… Длинный переход к твердыне Кремля, кроваво-красным стенам… булыжная мостовая… налево пойдешь – коня потеряешь, направо… Ну а прямо – Лобное Место, там где голову многие складывали в свое время… Собор Василия Блаженного… Интересно, каково умирать, глядя на его радостные разноцветные луковки? Лучше ли, чем глядя в жадные до зрелищ глаза плебса, ловящего последний всплеск сознания в угасающем взоре?
Васильевский спуск… Шотландские волынщики в клетчатых юбках выставляют напоказ мускулистые волосатые ноги в белых гольфиках, а пронзительный вой оркестра напоминает какофонию, уместную разве что на Страшном Суде. "Я уеду, уеду – шепчут ее губы "заклинание", – пусть все несется в тартарары! Невозможно больше так… Надо менять картинку: чтобы горы, водопады, лошади в долине туманным утром… Чтобы река горная и застывшие от холода ладони… И тогда, именно тогда ты понимаешь, что мир прекрасен. Глаза в глаза, не отрываясь, молча хранить в себе знание, зная, что кричит о нем каждый лист на ветру, каждая певчая птица, облако в небе, шмель на цветке… Каждое слияние дарит все новые и новые вселенные, создает звезды для тех, кому открывается простота сущего… Именно тогда ты понимаешь, что никакой негатив не может коснуться тебя, потому что его нет в этом мире, освященном и непорочном, настолько чистом, что само слово "грех" кажется немыслимой утопией злых сказочников, – но ты дирижируешь атомами мироздания и потому любая сущность несет добро, а иначе просто не может быть…
И смерти нет. Нет ничего. Есть только твои глаза, в которых я отражаюсь искрой очередного атома, сплавленная с тобой навечно в мимолетном касании взгляда. Просто быть – уже достаточно, просто знать и благодарить высшие силы за то, что открылось тебе это, вот так, вдруг, небесным даром снизошло, влилось, растеклось по жилам… Каждая травинка любит землю, из которой произошла, и ты любишь ее, малой частицей осознавая и вливаясь в хор благодарящих ее за эту непреходящую милость.
Она развернулась и направилась к метро. Завтра будет новый день. Главное, теперь понятно куда и зачем ехать, что делать… Даже, если Она пожалеет о том, что уедет туда, к Нему, в полевой тот лагерь, где добровольцы и волонтеры строят "новый мир", даже тогда лучше жалеть о том, что ты сделал, нежели о том, что ты не совершил, испугавшись собственной смелости. Что же, прожить всю жизнь серой недотыкомкой, меняющей очертания, подстраивающейся и подлаживающейся под очередного издателя или режиссера? Невозможно. Немыслимо. Впрочем, авось, годам к восьмидесяти тебя и оценят: подсунут из сострадания нацпремию, которую тут же растащат набежавшие родственники… Да и зачем тебе премия, когда ты кладешь на ночь вставные зубы в стаканчик и нащупываешь утром на тумбочке бифокальные очки с толстыми линзами, для того чтобы потом, подслеповато щурясь, присесть и дотянуться до костыля, примощенного к спинке кровати?..
Немилосердно звонящий телефон прорвался сквозь утреннюю дрему и заставил снять трубку.
–Здравствуйте, Инна Владимировна! Скажите, когда бы вам было удобно подъехать в редакцию и заключить контракт? Мы рассмотрели ваши рукописи и хотим издать обе книги.
–Ааа…
–Извините за ранний звонок…
–Ничего страшного… Я подъеду… во второй половине дня… в четыре.
Она побрела в ванную, но новый требовательный звонок вернул ее к телефону.
–Здравствуйте. Вас беспокоит канал "Культуры". Цикл ваших передач одобрен. Когда вы сможете подъехать для подписания договора?.. Да, конечно, можно и в шесть… Ждем вас.
В коридоре Она споткнулась о свой походный рюкзак, недоуменно пожала плечами и раздраженно запихнула его в шкаф. "Помечтала и хватит, – сказала Она себе, – вот твоя реальная жизнь, и нечего жаловаться. Многие только и мечтали бы оказаться на твоем месте. Так что вперед… Пора приводить в порядок бренную оболочку: напялить на нее подходящий футлярчик делового костюма, замазать невыспавшуюся недотыкомку тональным кремом, подвести глаза… И вообще… рано или поздно в семействе мумми-троллей все будет хорошо: Мумми-папа, Мумми-мама и Мумми-сын поедут на море, изобразят для фотографов под сияющим турецким солнцем идеальную семью. Картинку можно будет вставить в рамочку и поставить на письменный стол в качестве необходимого "декора" – своеобразного якоря, не позволяющего оторваться от земли и воспарить в небо. Раз уж люди не летают как птицы, значит так суждено и нечего изменять законы притяжения. Не для того их открывали.




1 Вдвойне дает тот, кто быстро дает (лат.)
2 Пока дышу, надеюсь (лат.)
3 Помни о смерти (лат.)