Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Критика


Игорь Дуэль, Лола Звонарева, «О друзьях-товарищах:
Писательская карта России и мира в литературной гостиной Булгаковского дома»
М.: «Нонпарелъ», 2015

Уже восемь лет в культурном центре «Булгаковский дом» существует «Гостиная Лолы Звонаревой», литературного и художественного критика, по выражению Игоря Дуэля, обладающего «даром сближать людей». Некоторые члены этого дружного сообщества найдут себя в сборнике очерков и эссе Игоря Дуэля и Лолы Звонаревой.
Все эти писатели выступали на вечерах в гостиной, проводили презентации своих книг, обсуждали новые произведения друзей, отмечали юбилеи, обменивались впечатлениями о совместных поездках в Болгарию, Польшу, Черногорию, на конференции, фестивали и литературно-образовательные Чтения. Вдобавок к обозначенным странам на литературной карте авторов сборника появляются Франция, Норвегия, США, Венгрия, Израиль, Финляндия, Азербайджан, Эстония, Беларусь, Казахстан и различные города России. Однако расстояния, географические и временные, не мешают, если совпадают координаты душевных порывов.
В блоке работ Игоря Дуэля интерес вызывает, в первую очередь, яркое эссе о документальной повести Игоря Гамаюнова «День в августе». Литератор, купивший дом в деревне Погост Владимирской области, испытывает все тяготы местной жизни. В засушливый год, когда деревенские колодцы пересыхают, он отправляется за водой к роднику и встречает на тропе зайца. Вопреки представлению, что такая случайность — недобрый знак, зверь не только уступает новоселу дорогу, повинуясь его просьбе, но и приносит писателю удачу, потому что зовет его к письменному столу, то есть вдохновляет.
Игорь Дуэль не может пройти мимо произошедших с его коллегой странных метаморфоз. «Здесь все его, здесь все родное, — пишет он. — И человеку, вторгшемуся в заячьи владения, становится неловко, будто без приглашения, без спросу ввалился в чужое жилье… И когда он пытается представить, какие грезы видятся его новому знакомцу, проявляет осторожность, деликатность, и уж никак не ставит себя, случайного встречного, в центр этих грез.
«Ночью, погруженный в чуткую дремоту, он видит какие-то смутные заячьи сны и, просыпаясь от случайного шороха (мышь-полевка), обнаруживает над собой, над ивовыми ветками, над всей речной поймой, живое звездное небо» (И. Г. — З. А.)
Наконец, цепь размышлений приводит писателя к мудрому суждению: «Все мы боимся внезапных житейских утрат. Всех нас гнетет звездный взгляд вечности, загадочный взгляд, то ли насмешливый, то ли сочувствующий. И, может быть, единственное, что дает нам силы жить дальше, зная, чем кончается жизнь, это чувство своего дома… Будто дом — не просто жилище, а живое существо, родня» (И. Г. — З. А.).
Метафора Игоря Гамаюнова у его тезки Игоря Дуэля преломляется, когда он пытается понять публициста Жанну Лельчук, одинаково усердно обживающую «два берега моря Беринга». Родилась и выросла героиня И. Дуэля на Камчатке, но уже два десятилетия преподает русский язык американцам в университете штата Аляска, поэтому и в своей прозе неизбежно и постоянно сравнивает две страны.
После лирических, несколько сбивчивых, зарисовок Игоря Дуэля о близких ему поэтах-современниках, Ольге Харламовой и Григории Певцове, читатель сборника погружается в аналитику Лолы Звонаревой. Ее тексты не лишены академической строгости и филологической оснастки и при этом образны, легки и музыкальны. Эта деликатная женщина-мыслитель не боится быть эмоциональной, переходя на доверительный тон. Вот почему любой писатель, дарящий ей книгу, может быть уверен, что будет понят правильно и написанная критиком рецензия не извратит его идеи, а раскроет новые смысловые пласты в произведении, ненавязчиво укажет на слабые места и даст импульс к развитию.
Стоит отметить разговорную суть очерков Лолы Звонаревой, готовность автора вступить в диалог с собеседником, что выдает уже стиль заголовков: «Диалог поэта с временем-костоломом» (штрихи к портеру Риммы Казаковой), «Душеполезная стихотерапия по Дмитрию Бирману», «Интеллектуальные провокации Льва Роднова», «В диалоге с “гением места”: поэтические рефлексии Бориса Бартфельда», «Ефим Зуслин: одинокий голос в хоре».
При этом критику не изменяет чувство меры. Рецензии и обзоры Л. Звонаревой безупречны по форме и композиции и всегда остаются в рамках жанра. Научные и литературные интересы филолога и историка очень широки, но сходятся в утверждении православных ценностей, здорового патриотизма, душевной гармонии в искусстве. «Россия граничит с Богом». Эта фраза Райнера Мария Рильке, процитированная Мариной Цветаевой в статье «Поэт и время», как нельзя лучше иллюстрирует ведущий лейтмотив духовных устремлений критика.
А с кем или с чем граничат сегодня умы и души людей, только-только вступающих в литературу?
Изучить срез молодой российской поэзии исследователю помогает сборник произведений авторов России и Русского зарубежья «Новые имена в поэзии» (М., 2011), рецензия на который озаглавлена: «Прение живота со смертью в молодой поэзии России рубежа ХХ–ХХI веков». Со скрупулезностью статиста Лола Звонарева подсчитала, что «в сборнике стихов объемом 220 страниц слово “смерть” упомянуто 33 раза, глагол “умирать” — 28 раз». И это — если не учитывать «различные иносказательные описания драматического ухода человека в мир иной».
Во всем этом критик видит экстремальную форму постановки вопроса о смысле бытия и другими своими очерками полемизирует с молодыми и отчаянными. В сборнике они есть: «Самозащита души» (о творчестве поэта из Екатеринбурга Александра Кердана), «Вопреки равнодушию и смерти» (о прозе Марии Розенблит). Критику есть на что опереться — например, на словесно-музыкальную гармонию «романа-погружения» Бориса Евсеева «Евстигней» или на контекст «Большого Времени» Ивана Есаулова, новый тип гуманитарного понимания классики через выявление в ней соборности, пасхальности и христоцентризма. В ряду мировоззренческих исканий стоит для нее мифологема «откровенно полифоничного» романа Юрия Дружникова «Последний день оставшейся жизни», созданного писателем незадолго до его ухода.
Заглянув в содержание сборника, можно подумать, что у этой книги не два, а четыре автора, так как в широкий ряд критических работ прекрасно вписались зарисовки о самих очеркистах: о Лоле Звонаревой эмоционально написал Лев Аннинский, про Игоря Дуэля и его роман «Тельняшка математика» рассказал Михаил Румер-Зараев.
Емкие слова рецензента о романе-утопии Игоря Дуэля раскрывают для нас автора сборника во всем его обаянии и лиричности. Румер-Зараев узнает в герое Дуэля, талантливом математике, типичного романтика 70-х, по дон-кихотски дающего отпор то обворовывающему его руководителю института, то пьянице-старпому в период его службы матросом на речном судне. Но ложь и цинизм не касаются души героя. Так, по мнению Михаила Румера-Зараева, дает о себе знать «авторская мечта о том, что представители близкого ему социального слоя способны принять вызов жесткой и грязной действительности».
Стремясь «извлечь из вернисажа» Лолы Звонаревой «ее собственный портрет», Лев Аннинский в своем эссе «Куда дорога: в храм или в зверинец?» отмечает искусство критика обобщать и синтезировать довольно богатый материал о той или иной знаменитости. Приводя в пример созданный Л. Звонаревой живой образ «природного русака» Ренэ Герра, знатока-коллекционера русской эмигрантской культуры, «разом похожего на Гарибальди и на Достоевского», он восхищается: «И что удивительно: вышит этот портрет по глади литературоведческого исследования нитями, извлеченными из суждений других авторов, писавших об этом провансальском бурлаке». В трудах своей коллеги Лев Аннинский ощущает неподдельную боль за судьбу поколения рожденных в пятидесятые, образованных людей, во всеобщем бедламе 90-х осознавших, что им уготованы только «три пути: самоуничтожение, холуйство или юродство».
Секрет проницательности и редкой коммуникабельности Лолы Звонаревой, возможно, сокрыт в смешанных в ней западных и восточных корнях: «Почва — славянская. Гены польские, гены уйгурские. Пронзительная русская всеотзывчивость…» Лев Аннинский точен и в оценке характера исследователя — «демократическая открытость западного стиля сочетается с потаенным аристократическим самообладанием Востока».
Пропуская вперед своего старшего коллегу по литературному цеху, Игоря Дуэля, с его очерками и исследованиями, Звонарева подчеркивает преемственность поколений. Друзья не раз слышали от нее видоизмененный китайский афоризм — «пусть цветут все цветы!» — и убедились, что это не пустая декларация, а продуманная стратегия поведения.
Сегодня, когда российская литературная среда раздроблена на элитные компании, кружки и группировки, необходимы особые объединительные усилия, голос здравого смысла, включение инстинкта культурного самосохранения. По мнению И. Дуэля и Л. Звонаревой, разница во вкусах не повод для отмены диалога между литераторами. В связи с этим логично прозвучало признание Первого секретаря Союза писателей Москвы и вице-президента Международного союза писателей, артистов и ученых Евгения Сидорова, высказанное в интервью, завершающим сборник «О друзьях-товарищах»: «Честно говоря, у нас нет настоящей экспертизы художественной продукции, нет авторитетного критического взгляда. И это в природе культурного периода, который мы сейчас переживаем. Много политиканствующих предпочтений. Объективным быть невозможно. Но субъективность тоже бывает высокого и низкого сорта».

Зульфия АЛЬКАЕВА