Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Наследие


КЛОТЫ МИХАИЛА ФАЙНЕРМАНА

Михаил Файнерман (1946–2003) жил тихой жизнью свободного художника, он существовал в московском андеграунде семидесятых-восьмидесятых, несколько менее пафосном, нежели питерский. Поэт входил в литературную группу «Список действующих лиц» (И. Ахметьев, Б. Колымагин, М. Новиков, А. Дмитриев, М. Андрианова), опубликовал благодаря Виктору Кротову единственную прижизненную книгу — «Зяблик перелетный». И писал — совершенно самостоятельно и не похоже почти ни на что в русской традиции.
Свехзадачей своей поэзии Файнерман считал смягчение людских нравов, а предметом анализа для него являлись не события, не поступки, а то, что лежит в основе их, — желания, на коих, по мнению автора, и держится все остальное.
В культуре — в качестве материала для стиха — поэт брал немногое, то, что его действительно интересовало: японские формы, философские идеи Гуссерля и Рассела, некоторые интонации Ломоносова и Лермонтова. Все это работало на суггестивную речь, запоминающийся речевой поток.
Файнерман очень интересовался Востоком, мифологизированным, конечно. Увлечение дзен-буддизмом с очевидностью проступает в его текстах. В то же время немаловажна его ориентация на англо-американскую поэзию ХХ века, в том числе битническую и рок-поэзию. Предлагаемые вашему вниманию нигде раньше не публиковавшиеся клоты как раз свидетельствуют об этом важном тренде.
Клот — от английского «clot» (узел) — жанр больших стихотворений, изобретенный Файнерманом. Говоря о них, поэт Михаил Сухотин писал: «Его клоты, особенно последние, крайне приближены к его собственной разговорной манере: читаешь и буквально слышишь Мишину речь». В ранних клотах — а именно они предлагаются вашему вниманию — мы видим попытку усвоения традиций западного верлибра, слышим живую речь «сквозь качество переводности» на фоне западного интеллектуального ландшафта. По словам Виктора Кротова, в эти клоты хлынула тоска об ушедшем друге, о болезненно-нескладном мире, элементы которого все же необходимо увязать воедино, соединить своей мыслью, своим пониманием.
Оттенки переживаний, легкие движения души являются для поэта важными стихообразующими элементами. При этом тонкая психологическая нюансировка в клотах приобретает подчас драматическое, даже трагическое звучание.
Файнерман немало сделал для обновления русского стиха, и эти клоты — один из шажков в сторону актуальной поэзии.

Борис КОЛЫМАГИН



Михаил ФАЙНЕРМАН

О ГЛАВНОМ
 
Клот № 2

Я хотел бы сегодня
Говорить
О главном —
Об одиночестве
Ибо оно
Есть самое верное подтверждение того
Что небытие существует —
Ничего
Что держало бы нас в этом мире
Черное и зеленое
Солнце тонкими трубочками
Спокойствие
И радость спокойствия
Но попробуйте
Представить себе другое
Это нетрудно
Не надо думать, что это выше
Выше другое
Снег
Серый размытый снег
Поля снега
И холодная жижа, называемая водой
Хотя что общего
У нее с водой
Дорога
Грязь, холод
И вечный мрак
Раннего пробуждения
А к девяти светает
И почти не холодно, только мокро
Люди
Ползущие по дороге
И вечное
Небытие впереди
Что нам сказать?
Что следует нам сказать?
Хорошо, другое
Желтый свет
Вечер
Ночь
И только с улицы
Приходят
Странные голоса
Ртуть, уличные фонари, ночь
И ты один
А впереди изваяния
Сотен лет без утра
Гипс, вечер, тихо, страшно
Гипс — и нелепые души
Ушедших века назад
Сотни
Лет ожидания
Вот такого
В углу
В то самое время
Как комната погружается в темную воду
Зимы
Просто
Темно
Пусто
Нет ничего
Но мы привыкли
И говорим себе: что же
Во всем этом странного
Если
Ничего нет
И ждать
Если нет
Но ждешь
Немногого
Трижды немногого
Но все-таки ждешь
«Без надежды и отчаяния» —
Тебя не учили
Или — или
Отчаяние
Стадия серой болезни
Принять лекарство —
И все проходит
Через минуту
Расплывается
В радужный спектр
Крылья бабочек
Заслоняют стены, шуршат
А свет все такой же
Желтый
Вот если бы
Изменить свет
Только лампу — больше не надо
Но лампу —
Другую
Тогда, я думаю
Все могло стать иным
Конечно, иллюзии
Но ими так просто
Загородиться от бездны
Она тут, рядом
Входите
Но мы строим пол
Стараемся громче стучать молотками
И гвозди брать поострее
Наш предел — закаленный гвоздь
Он входит в тело легко, как пуля
Как будто можно вбить что-нибудь
В бездну
Дерево
Особенно крашенное —
Надежная защита от небытия
Мы пляшем над ним
Мы плюем в него
Что доска?
Мы готовы так
Просто
Открывайте, к чертовой матери, ваши ворота
Мы войдем все вместе
Поместимся, ха-ха
Открывайте
А сами отойдите в сторону
Что бездна?
Да и откуда нам знать цвет пустоты? —
Бутылочный цвет и цвет ромашек
На вечных лугах
Горький цвет белых цветов
Горьких — о Господи!
Весна приходит
Которую ждал — без солнца
Снег, слякоть
И мокрый воздух
Не больше
Мокрый, мокрый, как снег…

Февраль, 1973



Клот № 4

Маленький город
В горах
Небо
Почти живописно
Но вполне реальный пейзаж
По дороге из дома в столовую —
Насколько это реально? —
Трудно сказать
И если еще добавить
Что недалеко внизу — море
А по горам ночами
Блуждают фиолетовые огни —
Станет ясно:
Это малый эдем
И вот
Ты решил здесь жить…
Что ж
Какая, в сущности, разница
Где? —
Если одно удовольствие стоит другого
И так же благодеяние
И так же огорчение и зло
Грех так же
Тот же
И притом
Семиногая истина слишком слаба
Чтобы спорить сегодня —
Накормите ее
Дайте ей горячего супа
И пару дымящихся клубней
Тогда
(Да еще выкурив синюю трубочку
И сев поудобнее в кресле)
Она будет столь любезна, что ответит вам
На ваши вопросы —
Но вам не до них
Вы поражены
Разочарованы
Вы не знаете слов
И спрашиваете, конечно
Почти по инерции:
Кто вы?
И, конечно, покороблены
Сухим смешком в ответ:
— Истина, истина, друг мой, не кто иной, как истина
— Да? — говорите вы
— Да?.. — и тупеете
Вам не хочется больше
Ни спрашивать
Ни отвечать
Ни вообще — ничего
— Хватит, — говорите вы
Но она смеется
— Нет, почему же
Я ведь специально приехала
Чтобы поговорить с вами
Право
Это невежливо
Ну согласитесь, невежливо
Ну, ради Бога, еще вопрос
Я так люблю отвечать на вопросы
Ну спросите — разве я так плоха?
Ведь есть во мне что-то
Нет, серьезно
Вы теряетесь?
Вы теряетесь…
— А вы, собственно говоря, уверены
Что это именно я вызвал вас из Лозанны?
Из Лозанны, говорите вы?
Да?
А я вот не телеграфировал в Лозанну
Вот представьте себе, не телеграфировал — и все
Кто?
Какое мне дело, кто?
Так что, сударыня…
Она плачет
— Господи, неужели вы выгоните меня вот так
Прямо вот так
На улицу
Но это же невозможно
Ну, ради Бога, еще вопрос
И тогда вы спрашиваете про канарейку
И тогда вы спрашиваете, что же сказал странник
Потом
Когда монах сказал то, что он сказал
А вначале странник спросил у него:
Скажи мне, в чем смысл жизни?
И монах ответил: что ты сделаешь
Если они скажут тебе убить канарейку?
Вот
Что ответил монах
И пошел по дороге
И это было в Японии
Которая кажется нам
Здесь
Родиной желтой жестокости
Впрочем
Не они ли пьют чай
И думают
Что это важно — медленно пить чай
И не они ли чтят предков
Поистине
Жестокость рождает слабость
Нечто из раздела «Диалектические мысли у Фень-Чжу»
Но я боюсь
Что это действительно так —
Она создает напряжение
Разрешающееся в слабость
Или жалость
К ручной курице
Которую перед сном целует женщина
И пишет в письме:
«Милая сестра
Вчера я поцеловала перед сном свою ручную курицу
И сказала ей:
“Я весь день сегодня
Вспоминала милую Сэй
Как ей там живется
В горах
По-прежнему ли любит ее
Ее муж
Он ведь очень занятой человек
Боюсь
Что сестра скучает вечерами”».
Вечерами
Когда дождь течет по бамбуковой крыше
А потом на землю — так
Что никого не видно
И темнеет
И грустно
И спокойно
И беспокойно
И в этом так трудно разобраться
А до времени ужинать еще два часа…

Февраль 1973



Клот № 5

Да, конечно, я понимаю
Но что нам делать с тем
Что все хорошо
И плохо одновременно? —
Раньше
Ты просто пугался
Тебе чудился в этом обман
Тонкое издевательство —
Позже
Ты сказал себе: это разные вещи
Имеющие просто нечто общее
Но что?
Позже
Ты понял: это одно и то же
И оно плохо
И хорошо — сразу
Но может быть
Это в нас
А не в вещи?
И мы просто не знаем толком

Что в нас?
Но тогда —
Ведь ты начал с первого: она красива
И потому ты ее выбираешь
И знаешь
Что не должен был выбрать ее именно потому
Что она красива
Потому что ты знал о других
Что они сказали бы:
Оставь ее
Ведь нам не дано
То, что дано ей?
Или — иначе
Они улыбались бы:
Мы прощаем
Но я не просил прощения
Я не хотел
Я хотел иначе:
Или с вами — или один
С нами?
Это смешно — ты никогда не был с нами
Значит — один
Вечера пятилетней давности
Зимние кинотеатры
Розовый от вечера снег
Нелепые фильмы и нелепые книги
Нелепая жалость, бессмысленные истерики
И тяга наружу
Это все — что — мираж?
Ты выдумал
Ты все придумал
Сам
Ты погасил папиросу
Придавил ее ногой и пошел дальше
Но ведь я никогда не курил
Постойте
Постойте вот здесь — здесь
Я расскажу, как все было
Тогда
Во второй половине шестидесятых
Тогда ты еще не знал, что задача
В том, чтобы вербализовать мир
То, что названо — подчинено
Но разве ты хотел подчинения?
И с почтением — к самому себе?
К кому больше?
Наклонив голову набок
И состроив гримасу, изображающую добрую улыбку
Наблюдать старость
Нет, ты верил
Ты действительно верил в то
Что старость — единственное
Что достойно участия
Не то что почтения
Иного
Далекого даже от сострадания
Это — внутрь
За фасад из морщин
Трясущихся рук и шаркающей походки
Быть, как они
Оставаясь самим собой
Не быть бессмертным
Но растягивать миг желания до бесконечности
Это близко
Но все же совсем не то
Чего я хотел
Я хотел идти с палкой
И шаркать ботинками
О камень
Да, черными ботинками
О камень
Да, я хотел бессмертия
И еще — ясной смерти
Но чтобы я был собой
И опять сначала — да
Я хотел быть самим собой
Или — чтобы собака
Так же стара, как ты
Ты писал стихи о желтой собаке
Ты действительно знал ее
В сущности
Ты писал о себе
Помолитесь за меня, старая мисс
Ваши молитвы скорее дойдут
До Бога
Вы, наверное
Почти знакомы с ним
Да, знакомы с ним
И вот — утро
Зеленое — и роса
И вода, и желтое, и еще холодно — все
И ты не умер
Ты остался, чем был
«Я, нагая, рву дикие нарциссы
Мило лежит на одеяле и ждет меня
Мадам Менцод умерла».
Развейте этот печальный воздух
Развейте его
Мы нарежем снова гибкого ивняка
Мы сплетем из него лодку и поплывем вниз
Вниз, вниз, в страну топких болот
Но что они нам скажут?..

Март 1973



Клот № 7

Да, к сожалению
Это так —
Мы такие
Какими сотворил нас Господь Бог
Что делать —
Мы такие
Какими Он
Сотворил нас
Лучше?
Что ж — ищите нас лучше
Это нетрудно — мир широк
Знаете
Синее и голубое
Синее — цвет уныния
Голубое — надежды
Немного высветлить
И уныние исчезает
Горизонт
Чист и светел —
Ничего
Что было бы между нами и горизонтом
Цвет легких
Цвет утренней рисовой каши
Цвет моря и камешков
Вы его знаете
Как знаете, что-за-чем
Как знаете, что вот это червяк
А это курица
А это кошка, свернувшаяся на крылечке
Называйте вещи
Пусть их имена
Звучат музыкой — это просто
Не нужно сложного — путь будет просто
Стол, стул, пол, потолок
Кровать —
Возможно
Простота была создана именно для того
Чтобы к ней возвращаться
Единственное
Что лечит
Что выводит за руку из-под bell jar
И вот — именно этого
Она не знала
Или — забыла
Наверное
Это так —
И так и осталось: you do not
Any more, black shoe
In which I have lived like a foot
For thirty years
Мы забываем
И под рукою нет
Ничего
Что напомнило бы
В этом весь ужас — ничего
Что напомнило бы о простом
Пустота
Цвета пустоты — синий
И голубой
А я повторяю: you do not do
Спрашивать — зачем
Что-за-чем
Позже
Значит поэтому
Глупость
Глупая глупость
Не надо надеяться — не будет разочарований —
Истина этого рода
Ерунда — именно надеяться
И разочаровываться
Единственный способ выжить
Уверяю вас, счастливее
Тот, кто плачет ежевечерне
Возвращаясь — оттуда — с телеграфа
Начала века — и
Голова лопается
А впереди — все
О чем я знаю уже как о бывшем
Но вот — это так
До смешного прекрасно
Не знать и думать, что электричество
Текущее по проводам
Особым образом действует на нервы
А полковые трубы — реальная музыка
И английский — язык Байрона
Нелепость
Грустная нелепость
Не в том ли и смысл — жить
Чтоб узнать, правильно ли писали в книгах
О том, что бывает в 30
35, 40, 45 —
Прожить все это — и узнать
И кивнуть облегченно — да
Все именно так
Не соврали
Да и зачем врать? — нелепо
Все именно так —
Одиночество
И вечера вдвоем
И желтый свет
И белый — днем
И голубой, и синий
Черный тоже — все так
И все эти книги
Ах, все эти книги…
Мы их листаем
Что же еще делать с книгами?
Листать —
Читать уже поздно
Читать можно было в пятнадцать
Когда верил
И снова станет возможным
В шестьдесят пять
Когда снова поверишь
А эти полвека — равнина
Без книг — только глупые мысли
И пара рук, пара ног
Руки
И светлое: do not do
You do not do
Ach, du
So
You let spot ten leaves fall as they fall
Without ceremony, or portent
And
You do not expect miracle
Or an accident
And
You do not do, do not do…

Апрель, 1973



Клот № 9

Автобус
Который увез его
Туда
Где вечная сырость
И звук
Кажется то зеленым
То черным
Слетая
С губ невидимого —
Там
Автобус
Качнулся — и медленно
Пошел, пошел
В гору
Грязь
Снег
Вечная память
Шапка
Съехавшая вправо
Шапка
Удаляющийся звук двигателя
И дребезжание окон —
Вот и весь
Мир
Серое небо молча глядит
Почему?
Почему молча?
Почему всегда молча?
И не заинтересованно?
Ничем не рискует —
И потому молчит
Ждет
Чего?
Твоей очереди
Усмешка
Круги ругательств —
И все
Больше нет
Его — но меня тоже
Смотрите, я уехал
И стою
Здесь
Распадается
Небо — на облака
Облака — на фигуры
Те — на капли серой воды
Загнанной в небо
Змеем
Змей запускали
И вот
Остались лишь капли
В тучах —
Третий класс
Первые книги — о том
Что, где —
Реки
Текущие сквозь равнины в море
О Господи, реки…
Снег
Вечный снег над этой страной
Облака — и снег
Дорога на кладбище
Черные люди
Идут
Молча
Молча идут
Что значат
Знамена смерти?
Ничего
Пустой звук
Просто
Немного тише
На один голос
На один разумный голос
И больше
На один неразумный
Что же —
Кто знает
Что лучше?
Наверное, только он
И, тем не менее
Он молчит
Ленты, красные ленты
Нелепо…
Я не хотел бы грустить
Нет
Не хотел бы
Если можно, я буду радоваться
Как это сделать?
Как это делается?
Вообще —
Радость?
Вам объяснить?
Да, пожалуйста
Какая наивность…
Что ж
Сквозь окно — вы знаете
Можно увидеть довольно много
Вы даже не представляете себе
Сколько
Двор
Вот еще, и это
Здесь живу я
Между зеленым и красным
Крыши как на картинке
Или на фоне детства
Или — и это точнее
Падают скаты
И дым — утром
Туман, дым, туман
И никуда
Абсолютно
Никуда не идти
Только
Сидеть и думать
Пытаться вспомнить
Перейти от окна к столу
К кровати, к стене
Пытаться вспомнить — и
Не вспомнить
А только разглаживать скатерть
И складки бумаги
Молча
И вдруг понять — я сейчас заплачу
И сесть
Почему?
Почему все так?
Почему это — так?
Я не знаю
Не знаю
Этого не знает
Никто…

Июнь, 1973



Клот № 10

Да, так вот — тихо
Так тихо, как будто листья
Упали —
Старые
Никому не нужные — и
Неизвестные
Да и кто
Думает о них — не смейтесь
Впрочем
Дело ваше — там
Через речку, за речкой
Я хочу сказать — там
Мусор и кучи земли
Ждущей
Своего часа
Ждущей
Часа, когда солнце краснеет
Ждущей
Ждущей всю жизнь — и, кажется
Не умеющей ничего, кроме цепкого:
Ждать
И сливаясь
И судорогой расправляя одежду
И падая вниз, но рукою
Хватаясь за подол, за веревку
За красную ленту — и
Падая с бум-барабана
И взлетая на крыльях литавр
Я говорю тебе: ты
Ты что-то хочешь сказать
Как и там, тогда — свет
Тень, окно, рама —
Ночь, день — и «темные силы»:
И то, что я называл
Что я становлюсь ребенком…
И
Только
Ветки
Знают тяжесть рассвета
Еще не пришедшего — но, уже
Идущего — он
Ступает, там, где-то
Только еще на станции
Среди фиолетового семафора, ставшего вдруг
Синим
Потому что ночь
Ушла
Она
Просто свернулась — и
Бессмысленно спорить с тем
Что яснее, чем как
Говорил глупый человек:
«Никому ведь не приходит в голову
Бороться за приход весны или лета».
А мне вот приходит — и
Несущественно
То есть существенно в самой глубокой сути — я
Всю жизнь только и делал
Что «боролся» за приход весны
С кем? —
С собой
(«С самим собой, с самим собой…»)
ВП всю эту классику
Березово-бело-колонную
К черту, ВП, в Австралию
Где еще, слава Богу, не знают
Как держать вилку
И сидеть за столом —
Поэзия теннисистов
Философия любителей кофе
Канавы
Единственное достояние
Вдоль дорог, ведущих
Неизвестно куда, вечно
Ведущих куда-как-что
И не спрашивающих: милая
Как вы провели ночь?.. —
Я не провел
Я, ЕВМ, не провел
И не собирался — и все вы
Куча дерьма — это все, что сегодня
Я хотел вам сказать, а теперь отдайте
Мой мешок, где мой мешок
Отдайте
Отдайте мешок
Если я плачу, я знаю, что делаю
Отдайте мешок — я сам, слава Богу
Управляю своими истериками — отдайте мешок
Мой мешок — или
Я заору
Хотите услышать?
Нет?
Отдайте мешок
Не хочу, отвалите
Вы все из садов Гефсимана
Из е-ных садов, из колонн
И беседочных крышек — г-на
Даже велосипед —
И его испохабили:
Discussed cities and bikes —
Чего бы не коснулась рука не меня
Все становится золотисто
Цвета г-на, я
Я молчу, вы что-то
Хотите сказать, вы
Говорите да-да
То вы молчите, вам совестно?
Вы что-то хотите — вам больно?
Я тоже такой — не надо
Я знаю — молчите опять…
Глядите — я тоже вот, плачу
Как вы — сейчас, секунду
Одну, сейчас, ну же
Ну, последнее — я
Вы что-то хотите сказать?..

Сентябрь-октябрь, 1973



Клот № 12

Да — и в каждом есть что-то
И ни в ком — всего
Потому что
Вы знаете
Это очень забавно — и даже
Меня огорчает
Но ничего — я привыкну
Но грустно
Грустно и сладко, и больно
Но я
(При этом)
Я хотел бы сказать: при этом
Но не скажу — теперь
Уже поздно, не вовремя —
Время дождей и кленовых листьев
Сентябрей
Всякой там всячины
Ерунды
И прочего — и такого
О чем, в дневнике, конечно
Конечно-конечно
Я понимаю
Но — не слушаю
Вы извините?
Не правда ли, да? — я спокоен
Я слушаю вас, и уже —
Мне не весело от спокойствия
Оно
Я думаю — очень
Посредственно
Вернее, неопределенно, и — видимо
Хрупко
Слишком хрупко для того, чтобы
Его сохранить
Ять
Его сохранять — я
Не думаю
Ни о чем, и даже
О том, что я жив, живой
Что это значит — я думаю?
Что значат знамена смерти?
Ничего
Абсолютно
Пустота
Просто
И пусто — как в сказке
Не больше
Кто знает больше? — что
Что это значит — больше?
Я не понимаю — они
Спрашивают, смеются
Моими словами — да
Языком, головой, телом
Спрашивают — скажи нам
Что это там
Вдали
Как пела
Немного странно
И сумрачно: что там, что там
Что это там такое?..
Я любил ее слушать, я
Я думаю, что не надо
Ничего говорить — не надо
В сущности, есть ведь мера
И терпению — или нет?
Что, если вдруг, ее нет
И — бесконечно, в пропасть
Как камень, рукой из камня
Такой рукой — и
Я хотел бы родиться заново
Звучит как метафора — заново
И быть
Я хотел бы быть чистым
А чем же я вам не чистый?
Чем, ЕВМ, я виновен
Что вижу немного больше
Чем все вы — впрочем, не будем
О ерунде — не стоит
Глядите — солнце восходит
Над той же дорогой — железо
Железо, железо, рельсы
И я, в сущности, рад
Тому, что ее уже нет
Тому, что она с ним
Хотя, через сутки, с воплем:
When you gave me NO REPLY
And when did you do, when?
Tell me, I ask, I wonder
When had it been: in future
Вечность?
In past, in now, in
Это страшно
Eternity —

Веревка, грузное тело
Легкое
В руках — и тяжелое
Там, на дереве, я
Я спокоен
Что делать, что с нами делать
Что будет, кто скажет, некто
Сказал мне: она потаскуха
Это странно, меня тревожит
Людская глупость — как будто
Хоть что-нибудь значат ночи
Это же так нелепо:
Дни
Только дни, и руки
Которыми пишешь
Только
Так я говорил — все, что выше
Для слов, для ослов, для дятлов
Впрочем, и сам я немного
Такой же — но, знаешь, немного
Ты ведь знаешь — я терпеливый
До ужаса — в самом деле
Лагеря — пионерские — лето
Стадо, кошмар — терпимо
И девственность в двадцать семь
С «по крайней мере три раза
Они на словах предлагались»
Но знаешь — я так не мог
Теперь, наверное — проще
А тогда — это так забавно
Чистый дух, ничего земного
Жалко, жалко и глупо
Мучался — и напрасно
Впрочем, все, что от  Бога
Приходит —
И лишь от Бога…
«Девятый просит посадку»
Дашь посадку — теперь?
Нелепо, нелепо и грустно
Как будто грустят рябины
Хотя за окном ни капли
Рябинового — только осень
Проходит, конечно, проходит
Пройдет и зима — и снова
Сначала, но мы будем вместе
Там или здесь — неважно
Мы уже неразделимы
Потому что качается ветка
И плачут, плачут канавы…

Ноябрь 1973

Публикацию подготовил Борис Колымагин



Михаил Файнерман (1946—2003) — поэт. Жил в Москве. Окончил Московский полиграфический институт по специальности «инженер-механик». Работал инженером, киномехаником, экскурсоводом в музее. Выпустил единственную книгу «Зяблик перелетный». При жизни публиковался в основном в самиздате.